Зависимость

Около двенадцати Хоупу удалось протолкнуться к выходу из подвальчика. Он попрощался с Митосом, который тоже решил не участвовать в дальнейшем веселье, и заторопился по плохо освещённой улице в сторону дома. Хоуп напевал песню, которая засела у него в голове несколько часов назад, и старался хотя бы иногда смотреть под ноги: он чувствовал себя боевым судном, качающимся на волнах.

Шаря по карманам в поисках ключей, Хоуп заскочил в трёхэтажный домик, взбежал по крутой лестнице на последний этаж и, исцарапав замочную скважину, наконец оказался дома.

На кухне приглушенно горела лампа, забытая с самого утра. У порога стояло несколько пар обуви, о которые Хоуп тут же споткнулся. Он стянул шляпу с головы, а, проходя в спальню, стащил с себя пропахшую пьяными людьми рубашку. Всё так же покачиваясь, Хоуп зажёг ночник, расстелил постель и подошёл к окну, задёргивая плотные шторы на распахнутом окне. Услышав знакомый женский хохот, эхом ударяющийся о соседние жилые дома, Хоуп поглядел в окно.

Рыжая красавица, в обнимку с рослым мужчиной, плелась вниз по улице. Они оба смеялись и прижимались друг к другу, словно сиамские близнецы. Парочка остановилась прямо под окном. Они целовались ещё несколько минут, и только потом разошлись в разные стороны: тёмный мужской силуэт пошёл дальше, а девушка зашла в дом. Хоуп, не моргая, наблюдал за открывшейся перед ним сценой. Почувствовав боль в груди, в самом центре, он задёрнул штору и отвернулся от окна. В голове было пусто: мысли словно тонули в выпитом алкоголе. Он попытался достать из себя какую-нибудь эмоцию, но не смог, только дышать было больно. Всё, что Хоуп сумел сделать — это пойти открывать входную дверь, в которую настойчиво постучали.

***

Проснулся он от того, что солнечные лучи проникли в комнату через щель между шторами. Тело онемело. Было ещё совсем рано, раз солнце так бережно согревало его отёкшее лицо. Хоуп несколько минут смотрел на стакан воды, предусмотрительно оставленный на тумбочке: тот, к огромному сожалению, так и не двинулся с места. Сделав усилие, Хоуп смог протянуть руку и сделать несколько глотков. Желудок болезненно съёжился и завыл.

Пролежав ещё, кажется, несколько часов, Хоуп приподнял голову и повернулся к спящей Лили. Россыпь веснушек проглядывала через тонкий слой тонального крема на её лице. Рыжие ресницы слегка дрожали от беспокойного сна, однако аккуратное личико с острыми скулами было расслаблено и спокойно. Хоуп почти заворожённо провел взглядом по её щеке, шее и оголённому телу, лишь наполовину прикрытому одеялом. Когда воспоминания подкатили к горлу, Мадлайн поджал губы от тошноты. Он не был уверен, что помнил её фамилию или возраст, но почему-то в этот раз он надеялся, что когда-нибудь точно узнал бы. Он думал, что узнал бы её хобби, любимый цвет или самое горестное воспоминание из всех, что она переживала. Но теперь Хоуп только растерянно смотрел на голое тело и не понимал, где он в очередной раз свернул не туда.

Лили проснулась только спустя несколько часов, когда Хоуп сидел на кухне, перемешивая сахар и жёлтый порошок в своём чае. Солнечные лучи подсвечивали его загорелую спину и каштановые волосы, падающие на глаза. Острые кости топорщились из-под тонкой кожи. Хоуп не обратил никакого внимания на то, как девушка молча прошла в душ, через некоторое время вышла из него, в тишине шлёпая по полу розовыми тапочками, а затем оделась и хлопнула входной дверью. Светящаяся в воздухе пыль разбежалась по углам комнаты. Когда кружка Мадлайна была пуста, он наконец встал и выбросил влажные розовые тапочки в мусорное ведро.

Каждые выходные в Реусе, тем более в июне, походили на масштабный городской праздник: улицы были полны людей всех возрастов и профессий, даже во время сиесты. Уже после четырёх часов найти свободный столик в кафе в эти дни было практически невозможно, ведь даже поздней ночью огромные семьи с детьми и стариками бесконечно и громко обсуждали надоедливых соседей и предстоящий день рождения чьей-то троюродной бабушки. Семейные узы связывали, кажется, весь город.

В такие дни Хоуп никогда не оставался дома, стены квартиры давили на него, особенно сейчас. Он отправлялся в бесконечный бесцельный путь по извилистым улицам города, таким образом испытывая свою причастность к вызывающей городской жизнью. Перед тем, как покинуть квартиру, Хоуп с предвкушением достал из ящика со специями сверкающую банку с сахаром. Он открутил крышку и тонкими, длинными пальцами, вытащил пакетик с оранжевого цвета порошком.

Мысли медленно плыли по голове, так же как и Хоуп неторопливо шагал по вымощенному тротуару. Он обдумывал прошедший вечер, но его изменённое сознание, издеваясь, путало его. Что-то больно ударило его вчера, но что? Лили, кажется, звонила ему, но разговаривала с каким-то забавным акцентом, а на фоне слышался шум ветра. Какой странный говор, на что он был похож? Хоуп пытался что-то донести до неё, но Лили совершенно его не слушала. Он каждый раз что-то объяснял, а его каждый раз никто не слушал. Какой тогда в этом смысл?

Совсем близко то и дело проезжали автомобили, а некоторые улицы были такими узкими, что не задеть бегущего мимо прохожего было практически невозможно. На открытых балкончиках тоже кипела жизнь: на запылённых журнальных столиках дымились чашки с травяным чаем, кто-то курил, безжалостно сбрасывая пепел на мостовую, или поливал цветы, захватившие балкон целиком и ещё несколько примыкающих к нему окошек. Только Хоуп чувствовал себя отрешённо и обособленно, с одновременным привычным и незнакомым леденящим спокойствием внутри. Ноги гудели от многочисленных ступенек, но Хоуп не обращал на это никакого внимания. Спустя время он всё же начал замечать вывески магазинов и вдруг обнаружил себя у калитки двухэтажного дома, спрятанного за размашистыми дубами. На невысоком заборе красовалась кованая табличка, украшенная металлическими цветками и насекомыми: "Дом семьи Эстрада-Моралес".

Хоуп несколько секунд в нерешительности вглядывался в царапины на покрытых ржавчиной буквах. Безусловно, было не самой хорошей идеей приходить без предупреждения. Он, конечно же, появится некстати. Сделав глубокий вдох, Хоуп всё же надавил на ручку калитки и проскользнул внутрь двора. Повсюду были цветы, но уже настоящие: ладанник, олеандр, каланхоэ и эрика росли вместе с розмарином и томатами. Ближе к дому покачивалось небольшое оливковое дерево, окруженное высокой травой. Всё выглядело заброшенным и ухоженным одновременно: контролируемый природный хаос. Хоуп без колебаний обошёл цветочные клумбы, приблизился к дереву оливы и завернул за угол, заходя под крышу террасы. Там на скрипучем кресле раскачивался Винсент. Его расслабленное и улыбающееся лицо совсем не поменялось при виде Хоупа.

— Рад, что ты пришел, мама как раз обещала приготовить цыплёнка к приезду сестёр. — Винсент сделал глоток сангрии из своего стакана. На солнце напиток отливал неестественным рыжим оттенком.

Хоуп молча сел в кресло напротив друга. От порыва ветра по телу пробежала волна мурашек, а ветви винограда, словно прилипшие к террасе, приглушённо зашуршали. Хоуп мгновенно заулыбался.

— Я почему-то подумал, что Зазго тоже у тебя, — проговорил Хоуп, лишь бы нарушить повисшую тишину.

— Я как раз выпроводил его около часа назад. Одно дело смотреть, как он бросает свои грязные шутки официанткам, а совсем другое – когда на их месте мои сёстры. — На смуглых щеках Винсента появились глубокие ямочки. — Им ещё нужно окончить университет, и я ни за что не отдам их в лапы этого гения.

— Ты слишком строг к Рафу, ты же знаешь, с каким уважением он относится ним, мы же выросли все вместе.

— Каталина тоже росла вместе с нами, и что с того? Раф не стал её больше любить от этого, хотя она его родная сестра, хоть и старшая, — глупо захихикал Винсент. — Тем не менее, он посвятил ей целую выставку в музее Гауди, ты же слышал? От ненависти до любви. — Он развёл руками и откинулся на спинку кресла.

Хоупу потребовалось несколько минут, чтобы отогнать от себя воспоминания. В этом доме он и так натыкался на них на каждом шагу, а ещё Винсент, зная, как не любил Хоуп вспоминать былое, вдруг решил удариться в философские монологи. Он и так прекрасно помнил, как много времени проводил у друзей тогда: как прятался у Митоса, когда воспитательницы детского дома совсем сходили с ума, как наедался до отвала у Винсента и задирал его вечно либо хохочущих, либо плачущих младших сестёр, как первый раз курил или как Рафаэль познакомил его с тем, что поддерживало Хоупа на плаву всю его последующую жизнь. Мадлайн поспешил перевести тему.

— Ты сам-то собираешься поступать в университет?

— Конкурс на медицинский слишком большой, — Винсент покачал головой и потянул сангрию из стакана. — Тем более, столько денег у моих родителей точно нет. Пусть сначала девочки закончат, у меня ещё много времени. Возможно я неожиданно пойму, что медицина – это не моё и начну путешествовать или стану карьеристом. У меня есть ощущение, что в моём кармане целая вечность и торопиться совсем некуда.

Хоуп посмотрел в его глаза: голубые и мутные, как запотевшее стекло. Они выглядели бы жуткими и неестественными на фоне коричневой кожи, если бы Мадлайн ни знал их так хорошо. Поджав губы, Хоуп снял шляпу с головы и обхватил её ладонями.

— Не молчи, если тебе вдруг понадобится помощь.

— А я думал, что за двадцать лет ты уже научился понимать, когда мне нужна помощь, — Винсент неожиданно рассмеялся, запрокинув голову. — Не парься, Хоуп, у меня всё прекрасно. Ты сам-то как? Так давно не заходил, что я уж подумал, ты избегаешь мою любимую маму. Если бы она знала, то уже бы варила осьминога. Она делает его только для тебя, представляешь? Эта старая женщина шантажирует меня осьминогом! Говорит: "Приведи Хоупа, иначе ни единого щупальца на столе не увидишь", – представляешь? Только вот сангрия закончилась, тебе принести из дома? У меня есть замечательная приправа к ней. Нет? Не глупи, ты же никогда мне не отказывал. — Винсент подался вперёд и положил локти на колени, в упор взглянув на Хоупа. — Знаешь, я думаю, нам давно пора собраться всем вместе, как раньше. Моя мама приготовит ужин, придёт Митос со своей сестрой, ты, Зазго, мы возьмём еду, поднимемся на верхний этаж и запрём дверь, чтобы знать, если вдруг за Митосом ввалится отец или твои воспитательницы. Вот это было время, а? Проблемы казались совсем крошечными, зато мечты у нас были фантастическими. Я так рад, Митос и Рафаэль почти воссоздали эти мечты вокруг себя. Я уверен, что и у тебя всё наладится, Хоуп, всегда налаживалось. Пока мы рядом, мы не дадим тебе сгореть.

Под потолком веранды кружили стрекозы. Солнечные лучи уже не могли пробиться сквозь плотные заросли винограда, а нежные розовые цветы закрывались от вечерней прохлады. Хоуп ушёл как раз в тот момент, когда ко двору подъехала машина. Винсент провожал его, с трудом стоя на ногах, а его глаза стали тёмно-синими, как грозовая туча. Самая широкая улыбка играла на его лице, пока Хоуп не скрылся за поворотом.