Антонимы

Это история о том, как я облажался.

Почему всегда, когда хочется поступать по правилам, давать людям выбор для принятия собственных решений, потом огорчения от этих решений жгут до тошноты в горле? Нет, я забираю слова обратно. Все это не то.

Я больше не хочу давать Гермионе выбор.

Я делал это не единожды: когда она по пьяни буквально что не ноги для меня раздвинула (не во сне), я включил чертового порядочного человека. Это вообще нормально — отказываться от секса, когда девушка почти сама лезет тебе на член?

— Чертова Грейнджер!

Я бросаю бокал, наполненный виски, в огонь камина, раздражаясь от собственных мыслей. Мне хочется содрать с себя кожу и вывести ее присутствие внутри. Стереть, соскрести, выжечь раскаленным железом.

— Как ты это сделала?

Как пробралась так далеко? Как я позволил себе открыться? Говорить о том, что всегда было под запретом?

Огонь вспыхивает от крепкого алкоголя, меняя оранжевые искры на темно-коричневые с прожилками золота. Как ее чертовы глаза. Она вонзилась своими пальцами так сильно в мою плоть, что когда утром Грейнджер под сывороткой сказала правду о моем нахождении рядом, я был готов разрушить оставшуюся часть школы, чтобы просто прекратить эту петлю. Это глупо, знаю, но ничего не могу поделать со своими мыслями и чувствами, они словно вредные привычки, живущие на подкорке, от которых я не могу избавиться, как от курения или запаха спелой груши, преследовавшего меня слишком долго.

А чего ты хотел, Драко? Ее привязанности к такому монстру, как ты? Человеку, кто большую часть сознательной жизни не имел собственного мнения и голоса, говоря словами отца? Из раза в раз оскорбляя чистоту крови, напоминая об ущербности ее мира?

Ее, пиздец, идеального мира.

С родителями, которые ждут дома, с друзьями, готовыми умереть за нее, с успехами в учебе, из-за которых я не раз получал тростью из-за того, что мои оценки были не достаточно высокого уровня.

Кто я? Конец всего хорошего. Пожиратель, яд, который отравляет все, к чему прикасается, разрушая до основания, оставляя после себя только пепел.

Как же я зол. Казалось бы, на что? Она просто сказала правду. Произнесла слова, прикрывая рот дрожащей рукой, и убежала из спальни, не давая мне даже дойти до двери ванной комнаты, не заботясь о том, что палочка так и осталась лежать на тумбочке.

Красавица...

И мне плевать, что ей холодно сейчас в библиотеке. И да, я знаю, что она там. Рамка с именем Гермиона Грейнджер уже несколько часов подряд блуждает по библиотеке, не замерев ни на секунду. Она словно нарочно вытаптывает шаги на этом чертовом пергаменте, зная, как меня это раздражает.

Почему ты просто не читаешь? Почему не заняла свой убогий стол в самом углу зала, думая, что там тебя никто не замечает? Тебя видно, даже когда ты в толпе. Я видел тебя на играх по квиддичу, ты всегда приходила, чтобы болеть за своих друзей, замечал, когда ты прогуливалась по Косому переулку, опять в привычном окружении.

— Конечно, разве может быть иначе, святой Поттер и криворукий Уизли, — мне хочется сплюнуть на пол от их имен на языке. Не потому, что я их презираю, мне было безразлично, пока рыжий не стал слишком часто проявлять интерес к Гермионе. Почему он себе мог это позволять? И почему она никогда не скидывала его гадкие руки с плеч, мило улыбаясь, по-доброму. А мне доставалась только горькая правда после жалости в глазах.

Если бы я знал, что петля зациклится на моменте с сывороткой, стал бы я ее пить?

Хороший вопрос, на который у меня нет ответа. Я хранил так много собственных секретов, не позволяя признаться в них даже себе, что когда правда начала вскрывать меня как лезвие, выпотрошив другую сторону — ту, которая еще живая, мне хотелось перестать испытывать эти эмоции. Закрыться и не думать о том, что когда Гермиона утром положила ладонь мне на левую сторону груди, я был готов замурчать как ее чертов кот. Перестать быть монстром ради такого шторма внутри от ее прикосновений.

Гермиона сама попросила говорить правду, сама хотела оставить то, что произошло тут, только для нас и все равно не сдержала обещания, даже не приняв себя саму.

Немного наклоняюсь в кресле вправо и смотрю на карту, точка все еще перемещается по библиотеке, как взволнованный снитч. Пойду ли я за ней? Ответ очевиден: нет. Она сама выбрала убежать после того, как терлась коленом о стояк. Да блять, после таких снов, будь они настоящими, я был бы обязан жениться на ней, как порядочный человек. Но сны — это просто сны, а я далеко не рыцарь для Гермионы. Скорее я пират, который делает то, что хочет, силой приносит принцессу в собственную спальню, чтобы обнимать ее во сне, как идиот.

Мне хочется рассмеяться от того, что сексуальный опыт Гермионы «так себе», и одновременно хочется стереть человека, кто стал у нее первым, в порошок и не развеивать его прах для упокоения, а держать на самом видном месте, как напоминание о том, что к ней нельзя прикасаться.

— Или о том, что ты идиот.

Тьма спальни не отвечает, смотря чернотой из дальних углов, словно скрывая монстров. Но монстры не боятся себе подобных.

Наливаю виски во второй бокал, из которого вчера пила Гермиона. В первую секунду мне хочется разбить и его, во вторую — сохранить его как память о нашем разговоре. Вот только петля не оставила на хрустале отпечаток ее губ. Петля все расставила по местам, просто делая эти места новыми.

Если я выберусь, сверну Трелони ее морщинистую шею. Если это не она, я найду виновного и организую вторую урну с прахом, которая будет гласить: «Нельзя шутить с Драко Малфоем».

У меня были другие планы на это утро, не самоудовлетворение в душе, не поиски ответов в собственной голове, не целая бутылка, опять же, вчерашнего виски и не одна пачка сигарет, а она. Вся Гермиона. Давая ей выбор, я не думал, что она испугается и сбежит от меня, как от прокаженного.

С силой нажимая на веки пальцами, пытался унять это гадкое чувство внутри. Я столько лет приспосабливался к тишине, начиная думать, что она комфортная, что сейчас, когда она окружала меня, то становилась почти невыносимой. Как бы я не злился, мне хотелось злиться в ее компании, слушать ее болтовню, которая заглушала бы это привычное ощущение одиночества, как треск цикад. Тишина равнялась одиночеству, но именно сегодня меня тошнило от его ощущения. Как я прожил так большую часть своей жизни?

— Я позволил себе пристраститься к ее компании...

Никогда прежде я не разговаривал сам с собой, да и никогда не занимался дрочкой в душе. Гермиона совершенно точно учит меня самостоятельности. Усмехаюсь мыслям, делая глоток из ее вчерашнего бокала, прикрывая глаза. Мне даже не нужно стараться, чтобы представить ее аромат. Он вонзается в горло как сотни ядовитых иголок, пробираясь до легких, заполняя пустоту внутри. Пустоту, которая стала чужой и холодной после ее побега.

Перевожу взгляд на карту и вижу, что точка замерла. Приближаюсь, рассматриваю внимательнее и понимаю:

— Зачем ты остановилась там, где ничего нет — ни стола, ни освещения?

За окнами спальни уже потемнело, а это значит, что в библиотеке уже почти ничего не видно. А учитывая, что палочка так и осталась лежать на тумбочке, у Гермионы темно и холодно.

— Плевать, пусть хоть к себе в башню поднимается.

Перестав смотреть на карту, облокачиваюсь на спинку кресла, убеждая себя, что это не мое дело. Вся ее жизнь не мое дело — с кем она спит, кто обнимает ее за плечи, кто согревает ее ночами и спасает от необдуманных поступков. Пусть кто-то другой готовит ей завтрак, носит на руках и кончает от вида, как она сосет свои пальцы.

— Блять.

Второй бокал отправляется за первым, насыщая пламя камина новым цветом искр. Посмотрев на карту в последний раз и удостоверившись, что Гермиона все еще неподвижна, я, не думая ни секундой более, срываюсь с места, оставляя за спиной спальню, подземелья и собственную злость.

Почему она перестала перемещаться, что произошло, что Гермиона так надолго застыла на одном месте? Может ей стало плохо? Или она решила завершить свою теорию с прыжком с высоты, но другими методами.

Драко, ты идиот.

Я буду злиться, ругаться, ненавидеть Гермиону за страх и выборы, но пусть она принимает эти решения в моем присутствии, не спрятавшись как можно дальше, не в одиночестве, холоде и тишине. Рядом, в соседнем кресле. Я приволоку диван из гостиной, буду спать там, но не позволю ей больше так убегать.

Если Гермиона считает меня варваром, как она недавно сказала, я им стану для нее. Верну ее в подземелья против воли, лишь бы с ней все было хорошо. Я уже говорил? Это история о моем проигрыше.

***

Я чертова трусиха.

Красавица...

Это слово он сказал не просто так. Но если во сне после такого обращения я получила почти новый оргазм от восхищения, то утром, сидя на смятой постели, которая была пропитана запахом секса, я хотела превратиться в лед, чтобы перестать чувствовать. Рассыпаться на куски и потом просто превратиться в лужу, я многого прошу?

Каждый сон, каждое волшебное мгновение, проведенное, как я думала, только в моих фантазиях, было разделено на двоих. Это не я управляла его поведением, не я... он сам принимал решения о последствиях, он сам. Сам пришел в мою спальню, сам из ночи в ночь касался меня, даже не пытаясь обуздать желание. Но не последней ночью. Там мы остановились у черты, не позволяя себе прикоснуться друг к другу. Он остановил меня... как и я, думая, что это просто очередной сон, ради которого я жила все эти повторяющиеся дни. Ничего не менялось, груша каждый день возвращалась на место, менялись только мы: открываясь, позволяя себе быть не фальшивыми копиями будней, а живыми, чувствующими, желанными.

Можно я стану страусом и засуну голову в песок?

Как спрятаться от реальности, которая зациклена во временной петле и еще отравлена сывороткой правды?

Я просила быть честной со мной, хотела узнать Драко лучше и пробиться через его неприступную каменную броню, коснуться сердца и души. А что в итоге? Я все испортила страхом быть собой, быть честной, настоящей и перестать казаться кем-то другим. Ноги уже неприятно ноют, но я не перестаю ходить и ходить по библиотеке кругами. Казалось, что если я остановлюсь, то разрыдаюсь, а потом замерзну, осуществляя свою недавнюю мечту ничего не чувствовать, будучи куском льда.

Забыть палочку — это почти так же ужасно, как и слова, которые я сказала утром Драко, перед тем как сбежать и услышать это обращение.

Красавица.

Меня никто не называл красивой. Никогда. Даже мама не употребляла этого слова, говоря, что я умная, что я молодец. Крам говорил, что я милая, а Рон — чтобы я дала списать домашнее задание. Интересно, Драко правда считает меня красивой или это просто слово?

— Эти мысли сведут меня с ума.

Голос не отзывается эхом, как обычно я привыкла в школе, а, казалось, отпечатывается на страницах старинных книг. Я продолжаю ходить и ходить, погружаясь на эмоциональное дно, а может и пробивая его. Была ли я когда-нибудь в таком душевном раздрае? Всегда я принимала решения, руководствуясь умом, а что сейчас? Я просто ходила и ходила, чувствуя, как сердце, у которого вообще не спрашивали мнения, бьется так, будто его раздирают на куски и оно ищет спасения за пределами моей груди. Казалось бы, не произошло ничего более страшного, чем петля, но она с каждым днем пугала все меньше, тем более осталось всего шесть дней.

Просто все эти дни мы видели общие сны, эротические, я фантазировала о Драко, пялилась на его руки и на стекающую каплю конденсата. Порыв легкого ветерка заставляет меня вздрогнуть.

— Мерлин, как же холодно.

Растирая плечи руками, я добавляю про себя и «голодно». Вот только организм согласен со мной только на половину этого замечания. Голод до еды безусловно был, но не такой сильный, как голод до продолжения, начатого во сне. Фактически в петле можно было не заморачиваться о пище или даже о душе, ежедневно тело обновлялось, волосы вновь начинали блестеть, как будто только что вымыла их. Вот только я накапливала это сексуальное напряжение, и оно не проходило, хоть и финал сна был весьма запоминающийся.

Положив руку на край майки, я провожу вверх по коже, немного приподнимая ткань. Тут Драко касался меня... Даже спустя почти целый день я все еще ощущаю его пальцы на коже.

Разве может это быть реально?

Проходя очередной круг по периметру библиотеки, я могу продолжить путь с закрытыми глазами: пятьдесят четыре шага прямо, потом тридцать три направо, обогнуть стеллаж и повторить с начала.

— И что мне ему сказать? — отправляю вопрос минимум во вселенную, которая, возможно, находится под потолком библиотеки. Внутренний голос подсказывает: «Правду», — но кто я такая, чтобы прислушиваться к нему? Я лучше буду умалчивать, недоговаривать, чтобы или не сказать лишнего, как с Драко, или не обидеть, как с Уизли, и в результате помру старой девой. И пусть не совсем правильной девой.

— Тридцать три, поворот.

Я правда закрываю глаза, идя по инерции тела. Разве можно ошибиться на пути, по которому уже протоптала тропинку в черном деревянном полу? После закрытия глаз не стало значительно темнее, в библиотеке и так было слабое естественное освещение, а без магии тут можно просто заблудиться в темных проходах между стеллажами. Но я слишком хорошо знаю библиотеку, чтобы путаться.

— Драко, я не то имела в виду, отвечая на твой вопрос. Я имела в виду другое, но показалось, что я трусиха и, возможно, глупая, хоть про последнее неуверенно, — от собственного голоса я почти плачу, как же это убого звучит. И что самое неприятное: я все еще чувствовала присутствие сыворотки правды в организме, даже против воли и собственного желания я не могу произнести вслух: «Я не хочу Драко Малфоя». А вот обратное — легко.

Мысли кружатся под темнотой, я почти танцую в собственном вальсе, давно перестав считать шаги до поворота, и когда понимаю, становится слишком поздно. В очередном танцевальном па я врезаюсь аккурат в ребро книжного шкафа, понимая, что во рту появляется металлический вкус.

— Мерлин, как больно!

Но больше обидно, что даже на уже знакомом пути я оступилась, как только начала думать о Драко...

Касаюсь носа, он не пострадал, слизываю языком теплую жидкость с губы, нащупывая небольшую рану.

— Завтра пройдет, — успокаиваю сама себя, прислонившись спиной к шкафу, который стал причиной моего столкновения не только с ним, но и с реальностью.

Я одна, в библиотеке, в замке, который исчезает. Я обидела Драко, замерзла до чертиков, разбила губу и мне хочется уже пережить и закончить этот день. Он мне не нравится, он не такой, как я бы хотела. И без того уставшие ноги перестают удерживать меня, я просто скатываюсь спиной по боковой стенке стеллажа, поджимая под себя колени и упираясь в них лбом.

Боль в губе почти проходит, хоть чувствую, что кровь медленно пульсирует в ране, сейчас это меня не беспокоит.

Можно я просто посижу тут? Просто вот так прожигая один из немногих дней, что мне осталось.

Нам.

Услужливо дополняет сердце, а я пытаюсь вернуть власть мозгу и стараться принимать решения на свежую голову. Сквозняк, блуждающий по ночной библиотеке, словно всегда подслушивает меня, обжигая своим морозным прикосновением в ответ. Не знаю, сколько я так сижу...

Кажется, я и правда стала страусом, и все же почти спрятала голову в песок.

Я терзаю маленькую ранку на нижней губе, давая себе этим острым болевым ощущением доказательство — это не сон. Боль реальная, как и вкус металла во рту. Я словно становлюсь пропитана этим запахом боли с металлическими нотками.

Все, что не убивает?

Но это не делает меня сильнее, точно не в тех обстоятельствах, когда я думаю не холодным разумом, а поддаваясь на кровоточащее сердце.

— Что с тобой?

Сильные и очень горячие пальцы Драко касаются моих замерзших плеч, он вынуждает меня поднять голову с коленей вверх и перестать обнимать себя за ноги.

Я не сразу верю, что это он. Он правда пришел? Даже после тех слов утром? От Малфоя пахнет сигаретами и крепким алкоголем, можно мне его попробовать?

Всхлипываю, хоть слез и нет. Ничего нет, я разбилась, но не на ледяные осколки как хотела, а на болезненные и чувствительные. Мне хочется сказать ему правду, давая свободу чувствам, но проклятая сыворотка в крови хочет ответить на вопрос. Не удерживаюсь и перед ответом кладу две руки на его грудь, правой касаясь стороны сердца — это, кажется, мое любимое место сегодня.

— Я ударилась губой о шкаф, — улыбаюсь, чувствуя, как ранка растягивается, мне больно, но я хочу улыбаться, хочу всегда улыбаться, смотря на него.

Драко отпускает одно мое плечо, только сейчас понимаю, он стоит передо мной на коленях, как в последнем сне. Еле заметно и почти невесомо он прикасается к нижней губе, стирая капельку крови пальцем.

— Я не это имела в виду утром, — не могу не объясниться, эти мысли разъедали меня целый день, как проклятый яд страха. Я почти не вижу лица Драко в темноте, но понимаю: он напрягся. Мышцы под руками стали каменные, и весь он будто похолодел за секунду.

— Поговорим потом, — отрезает.

Я не даю договорить, перебивая, поднимаясь левой рукой к плечу, касаясь оголенной кожи у шеи. Закусываю губу, но быстро отпускаю. Похоже, именно так я ее и разбила, зажимая плоть зубами перед столкновением.

— Я не хотела убегать от тебя, только лишь от себя, от страхов, с которыми живу последнее время, от странных и неестественных чувств, к которым была не готова. Я просто испугалась себя и того, что могу сделать в твоем присутствии, особенно, после того, как ты назвал меня красавицей, будто это часть продолжения сна, — сильное сердце бьется мне в руку, а я плотнее прижимаю ладонь, пытаясь... успокоить? Или чувствовать ближе?

Он молчит... молчит, и я проклинаю свой длинный язык. И не важно, сыворотка сейчас говорит во мне или просто чувства. Главное, что я правда это ощущаю, боль от того, что я причинила эту боль Драко, словно воздается мне троекратно.

— И ты меня не презираешь, не считаешь чудовищем и монстром?

Голос Драко неуверенный, неужели он мог так подумать? Убираю правую руку с его груди и поднимаюсь ладонью к шее, там, оказывается, тоже есть пульсирующая сердцем венка. Медленно глажу кожу пальцем, зная, что нужно ответить:

— Если бы не ты, — я, как и Драко, встаю на колени, чтобы быть ближе, переставая облокачиваться на книжный стеллаж, — я бы сошла с ума тут. Я тебя не презираю, Драко, и никогда этого не чувствовала к тебе. Я не знала тебя раньше, позволь мне попробовать сейчас...

Я замолкаю, по моей коже скользит холод, кажется, я промерзла до костей.

Одна рука Драко все еще на моем плече, и он точно чувствует мурашки на моей коже. Я жду ответа, но он не отвечает, а быстро стягивает с себя свитер, вынуждая меня прервать прикосновения и безвольно повесить руки вдоль тела.

— Надень, — командует, натягивая мне на голову еще теплую вязаную ткань, которая пахнет им. Мне хочется прижать рукава к щеке и прикрыть глаза, наслаждаясь ощущениями.

Он только что надел на меня свой свитер... это, кажется, самое романтичное, что со мной случалось за всю жизнь. Свитер факультета Слизерин.

— Не молчи, — шепчу, кладя руки вновь на его плечи, теперь еще ближе ощущая жар его тела через тонкую ткань футболки. Мне хочется услышать хоть что-то, любые слова Драко.

— Ты правда не хотела сбежать от меня? — неуверенно уточняет Малфой, поправляя выбившиеся пряди мне за ухо, а я прислоняюсь к его руке как кошка, желающая тепла. Мне даже не нужна сыворотка в крови, чтобы ответить честно:

— Только от себя и от желаний, которые просыпаются в твоем присутствии.

Я это сказала: официально, ртом. Если сейчас он уйдёт или поднимет меня на смех, я этого не переживу, сама сотру себе память, как и Малфою, чтобы не видеть осуждение в его взгляде. Секунды — они слишком долгие, слишком обжигающие своей нерасторопностью. Я почти готова к побегу, но у Малфоя свой план на мое поражение.

Он быстро поднимается с колен на ноги и поднимает меня вверх так, что я нахожусь в воздухе. Удерживая одной рукой меня за поясницу, второй Драко подталкивает меня к тому, чтобы я обвила его талию ногами.

Мерлин! Если это очередной сон, я отправлю сову с жалобой в Министерство о неудовлетворенности! Гермиона, ты бредишь! И в этом самом бреду я обнимаю Драко ногами.

— Что ты делаешь? — хоть и спрашиваю, но готова на любой расклад. И задавая вопрос, точно не думаю о том, что ответ будет предельно честный. Такой, от которого срочно хочется избавиться от одежды.

— Я положу тебя на твой стол в самом дальнем углу библиотеки и заставлю кончить мне на язык. Если ты будешь хорошей девочкой, Гермиона, то я позволю сделать тебе это дважды. Еще есть вопросы?

Уже чувствую под собой прохладную поверхность стола, и слова отказываются формироваться во что-то связное. На язык? Что? Не спрашиваю, а точнее не могу, так как Драко уже положил меня на стол.

— У тебя есть пять секунд, чтобы передумать, — он дает мне выбор, а я выбрала еще в свой самый первый сон, когда сама пришла в его спальню, пытаясь соблазнить. Могу ли я отказаться? Хочу ли я отвергнуть...

— Поцелуй меня, — прошу, мне так хочется почувствовать вкус его губ, хочется коснуться его языком, но Драко не выполняет мою просьбу, а точнее, перевыполняет, избавив меня от брюк. Последнее, что я помню перед громким стоном, — это горячее дыхание между ног.

— Боже! Драко!

Вцепляюсь в края стола от его языка, который, вторгается в меня без предупреждения, сразу находя клитор. Библиотека плывет перед глазами, как и сознание. Мне хочется анализировать, включить режим отличницы и думать не сердцем, которое так и рвется покинуть мое тело, а головой. Но я не могу.

Малфой вводит в меня палец, и я кричу от восторга, от тех ощущений, которые испытываю. Все прошлые сны — они просто мираж перед этим моментом, перед опьяняющим адреналином в крови. Мы в библиотеке, я лежу на столе, а между моих бедер Драко Малфой. Можно зациклить этот момент навсегда?