Антонимы

— Думал, что если осуществлю задуманное, то утром проснусь четырнадцатого числа, а не раз за разом в этом проклятом дне, — я говорил как можно спокойнее, пока сам чувствовал, как мои слова вонзаются в Гермиону будто точно выпущенные заклинания. Она должна уйти, так будет лучше и правильнее. Я чувствовал ее боль как свою собственную, понимал, как оскорбительны мои слова для нее. — Но ты еще здесь. Что мне нужно сделать, чтобы ты убралась из подземелий и вернулась в свою башню. Нагрубить? Загадать желание?

Я думал, что секс решит нашу проблему с временной петлей, но когда Гермиона села в кресло напротив, закатала рукава и начала бездумно рассказывать о детстве и своей семье, я не смог с ней так поступить. Как бы я не желал ощутить вкус ее губ, не мог воспользоваться Гермионой в этом ключе.

Когда она хмурилась, между бровями пролегала небольшая складка, а когда улыбалась — на левой щеке появлялась ямочка. Самое интересное: я это знал и раньше. Обращал на нее внимание, когда она разговаривала с друзьями, смеялась, сидя за столом в Большом зале. Но я отказывался в это верить, раз за разом говоря себе, что это просто интерес. Не сексуальный, а просто какой-то нездоровый, в котором я тонул, сам не замечая, как каждый взгляд в ее сторону углублял эту привязанность. И, кажется, я достиг того момента, когда мне предстояло или задохнуться, или научиться плавать.

Я следил за ее успеваемостью в школе, знал, какие у нее любимые предметы, но сам никогда не задумывался, для чего мне эта информация. Мы никогда не сидели рядом на уроках, нас всегда разделяли ряды и другие ученики. Ее вечно окружали Поттер и Уизли, а на последних курсах к ним присоединилась еще и сестрица рыжего. Они с Гарри явно встречались, но это выглядело как-то по-детски: максимум, что они себе позволяли, — это иногда браться за руки. А вот рыжий... он постоянно смотрел голодным взглядом на Грейнджер. Я думал, они тоже «пара». До урока прорицания, когда подслушал их разговор. Теперь я в этом сомневался, а может они просто расстались? А может никогда и не были вместе?

Мог бы я пригласить ее на свидание? Этот вопрос возник совершенно неожиданно.

Конечно, нет. Я не имел привычки к романтическим поступкам и действиям, меня воспитывали не так. Мы с семьей не завтракали за одним столом, не сидели у камина вечерами, рассказывая забавные истории. Мать всегда ссылалась на мигрени и усталость, отец — на занятость, и единственное, что составляло мне компанию в летние каникулы, — холод фамильного поместья. Я так привык к сквознякам и ознобу, что сейчас температура в Хогвартсе казалась мне почти приемлемой, хоть я и видел, как холодно Гермионе, судя по ее теплому свитеру сейчас.

— Давай договоримся, — начала говорить Грейнджер и заерзала в кресле, привлекая к себе внимание. Я надеялся, что мое признание заставит ее уйти. — С этого момента, пока мы находимся тут, мы будем говорить друг другу правду. Невелика жертва с твоей стороны.

Я все же повернул голову в ее сторону, смотря, как еще недавно завязанный пучок на голове распался кудрями по плечам и груди. Дыхание немного перехватило, и, с трудом вдохнув свежего воздуха, я вновь ощутил аромат груши, не будучи уверенным, так пахнет фрукт на моей тарелке или Гермиона. Сладковато. Так, что сразу возникает неутолимое желание облизнуть губы и проверить, остался ли на них этот медовый сочный вкус.

— Зачем? — поинтересовался, а сам внимательно посмотрел на ее губы, и она уловила направление моего взгляда, и тонкая шея под воротом свитера покрылась нежным румянцем будто от смущения.

— Пообещай: все то, что случилось тут, навсегда тут и останется...

Я не ответил, но был уверен, что так оно и будет. Даже если мы вернемся, рассказывать об этом было полным безумием, нам бы никто не поверил. Да я бы и не хотел, чтобы кто-то знал, что мы пережили здесь.

Гермиона неожиданно поднялась с кресла, и я думал, развернется, выбежит из комнаты, заставляя чувствовать меня куском дерьма за собственные слова, но она схватилась за края свитера, будто хотела потянуть ткань вверх и раздеться. Вот так просто, стоя передо мной. Сны будто ожили и проникли в мир, возвращая в свои пленительные объятия. Там я мог позволить себе не думать о морали и правилах, лишь следовать велению сновидений и собственных желаний, но, увы, ни разу сны не заходили слишком далеко, и каждый раз я просыпался перед самым интересным.

— Не делай этого, — предостерег я Гермиону, ненавидя себя за длинный язык. Мозг кричал «давай», но здравый смысл не до конца еще покинул мой рассудок, как и кровь не вся слилась в область паха. Гермиона замерла, с каждой секундой теряя уверенность в блестящем взгляде. Сначала ее пальцы, сжимающие свитер, дрогнули, потом разжались. Я выдохнул, понимая, что стоило бы мне лицезреть что-то большее, чем сейчас, мозг потерял бы контроль над телом, и я бы уже не думал о морали и правилах приличия, а лишь о том, как насладиться каждым миллиметром тела, касаясь струн души до упоительной мелодии стонов.

— А, — она прокашлялась, немного подрагивая пальцами, будто только что намочила их, стряхивая влагу. Но что-то мне подсказывало, это было напряжение, которое звенело как перетянутая скрипичная струна. — Да я ничего, тут жарко просто, — Гермиона потянула за широкий ворот свитера, оттягивая его в бок, обнажая часть шеи и белой полоски от лямок бюстгальтера.

Пришла моя очередь бороться с напряжением, и я попытался спрятать его в простом жесте поправления волос, на самом деле желая совершенно иного.

— Да, жарковато, — признался, мечтая закурить. Никотин всегда успокаивал. Правда, это чувство было слишком краткосрочным: несколько секунд ради ядовитой затяжки блаженства.

Гермиона села обратно в кресло, забрасывая ногу на ногу и подпрыгивая носком ботинка. Понимала ли она, что ее тело буквально кричит от волнения, вот только я не знал, от чего оно взялось. От моих слов? От ее действий? Или от того, что мы подумали об одном?

— Первое признание, — Грейнджер немного натянуто улыбнулась и перестала дрыгать ногой. — Мне кажется, рядом с тобой теплее. Ну, то есть, даже если мы в одной комнате, то температура там будто выше, совсем рядом быть не обязательно.

Я кивнул, молча соглашаясь с этим замечанием. Я это тоже чувствовал: замок словно намеренно согревал комнату, если мы были в ней вдвоем. Стоило Гермионе уйти, температура понижалась.

— Шесть дней подряд я готовил завтрак, и каждый раз один и тот же, чтобы сегодня мы оказались тут вдвоем, — она удивленно приподняла брови и улыбнулась, и на щеке вновь нарисовалась ямочка. Гермиона не злилась, это удивляло.

— Тогда завтра нужно будет приготовить что-то еще, — я ничего не ответил. Завтра будет опять, как и сегодня, и мы снова никуда не денемся. — Как думаешь, нас ищут? Заметили ли они, что нас нет? — Гермиона облокотилась на спинку кресла, утопая в мягкой обивке, и расслабилась. Спина перестала быть идеально ровной, как на уроке, волосы электризовались об изумрудную ткань. Сейчас она казалась более живой и настоящей, чем за все разы, когда я на нее смотрел. Живая, но слишком печальная, запертая в клетке с врагом. Но был ли я им?

— Я бы хотел сказать, что да, нас ищут. Но, думаю, это не так. Я не знаю, как устроен принцип временных петель, но скорее всего мы существуем отдельно от основного временного потока. Представь, что маховик каждый день возвращает тебя назад, но не создает копию из будущего, а просто заменяет тебя тобой же.

— Если бы маховики так работали, это бы весьма облегчило их использование, не пришлось бы опасаться встречи с самим собой, — Гермиона улыбнулась, немного мечтательно. Так, когда вспоминают прошлое.

— Ну, и когда ты им пользовалась? — по тому, как она округлила на секунду глаза и закусила нижнюю губу, я понял, что попал в точку. — Да ладно тебе, все же останется здесь, — я обвел рукой пространство вокруг, вырисовывая воздушную окружность. — Ты сама это предложила, с правдой.

Гермионе потребовалось несколько секунд, чтобы принять решение, и она немного кивнула, будто давая разрешение самой себе. Она перестала растекаться по креслу и вновь приняла сидячее положение, поворачивая корпус в мою сторону.

— На третьем курсе, — была моя очередь удивляться. Пока я обкатывал новую метлу, Грейнджер использовала маховик — не дурно. — Он был мне нужен для посещения дополнительных занятий. То есть, почти каждый учебный день я присутствовала физически в двух местах.

Она явно гордилась собой в этот момент, у нее всегда было такое же выражение, когда ее хвалили на весь класс, или когда она получала высшую отметку по предмету — фактически на каждом уроке.

— И что, ни единого нарушения правил? — от реакции Гермионы и выражения лица я был готов засмеяться. Благо многолетняя выдержка от общения с родителями помогла совладать с эмоциями и скрыть веселый настрой. Как быстро оно менялось в ее присутствии. Хотел переспать и забыть, а теперь разговариваю и, что самое главное, мне интересно.

— Тебе не понравится, — она немного отодвинулась в кресле, будто я мог навредить. Я сразу вспомнил нашу встречу в Большом зале в первый раз... причинять боль я точно не хотел, лишь остановить побои и ругательства.

— Готов рискнуть, — я приподнял руки, будто сдаваясь. — Слово скаута, — зачем-то ляпнул, слыша это выражение у маглов. Малфой — ты кретин. Но мое сравнение себя с мальчиком в шортах и нашивками на форме не вызвали приступа смеха, а словно вообще не были услышаны.

— Помнишь гиппогрифа? — вопрос казался бы издалека, но я сразу понял, что будет дальше.

— Помню, он разодрал мне мышцы на правой руке, было неприятно, — Гермиона посмотрела на мои руки, лежащие на подлокотниках, и не отводила взгляд слишком долго. Пришлось привлечь ее внимание вопросом: — Это ты его освободила?

Я, на удивление, не злился: спустя года, смотря на свое поведение, легко проследил параллель между отношениями дома и поведением в школе. Я жаждал внимания, пусть и не всегда уместными выборами.

Гермиона кивнула, все еще продолжая держаться на дальней стороне своего кресла.

— Да вы настоящая преступница, — неудачно пошутил, но осознал это слишком поздно.

— Клювик был не виноват! — сквозь сомкнутые губы проговорила Гермиона и сжала правую руку в кулак, словно намеревалась вновь ударить меня по носу.

— Согласен, — совершенно честно признался, понимая, что отец тогда старался казнить невинное животное не ради заботы о сыне, а лишь ради того, чтобы в очередной раз показать обществу, что его слово — самый весомый аргумент. — Я был рад, что казнь не состоялась. Выражение лица отца тогда было очень запоминающимся.

Гермиона удивленно посмотрела на меня. Так, словно видела впервые. От ее пристального взгляда у меня возникло ощущение, что я сказал или сделал что-то не то. Опять.

— Не думала, что у тебя с родителями есть разногласия. Вы кажетесь очень сплоченной семьей, — по голосу я понял, Гермиона не шутила, и правда считая нашу семью счастливой. Безусловно, так думали все.

— Разногласий нет, — улыбнулся, сам не зная почему начал вообще этот разговор. — Просто у нас дома никогда не обсуждают что-либо и каждый принимает собственные решения, живя обособленно друг от друга.

Одним из таких решений было доучиться последний год и получить документ об образовании. Отец предлагал мне стажировку в Министерстве, даже после войны у него остались там «свои». Но я отказался. Меня не похвалили, не поругали, а просто ответили «ясно», оставляя вновь одного в компании библиотечных книг фамильного поместья.

— Не хотела лезть, — я краем глаза посмотрел на Гермиону, она уже не прижималась к дальнему краю кресла, а расслабленно устроилась, кажется, готовая задремать в тепле.

Я лишь пожал плечами, удивляясь, как легко говорить правду, не думая о том, что про семью подумают как-то не так. Обычно в компании друзей мне всегда приходилось следить за тем, как я говорю и что рассказываю, опасаясь сплетен, которых и так было достаточно.

— Что первое ты сделаешь, если мы выберемся? — я быстро исправил ошибочное слово: — Когда.

Мы точно найдем ответ в пустом замке, чтобы вернуться к прошлой жизни — туда, где Грейнджер не сидит в соседнем кресле, где не пахнет грушей и свежим кофе. Мы вернемся.

— Обниму кота, — от ответа я даже усмехнулся, интересный выбор. — А ты? — прикрывая зевок рукой, задала вопрос, поджимая под себя ноги, будто находясь у себя дома.

— Не знаю, — честно признался, правда не думая о том, чтобы сделал в первую очередь. — Наверное, вышел бы из замка, чтобы удостовериться, что это происходит на самом деле.

Всю неделю я оставлял на тумбочке у кровати пергамент с написанным предложением, всегда разным, не имеющим никакой смысловой нагрузки. И сразу после пробуждения я уже знал: пергамент всегда исчезал, а мы возвращались в тринадцатое февраля.

— Ты веришь в приметы? — голос Гермионы был спокойный, даже немного сонливый, хоть сейчас и было еще утро.

— Нет, не верю.

— Это так символично, что мы раз за разом проживаем пятницу тринадцатое, хоть я тоже не верю в приметы, но этот факт не могу не заметить.

Про это я не думал, никогда не связывая даты и приметы. Даже в мире магии числа имели смысл только в нумерологии, но, зная, какой любимый предмет у Гермионы...

Особенно было интересно то, что я знал, какой у нее любимый предмет. Как это произошло? В какой момент?

Мы обсуждали информацию из прочитанных книг, сравнивали мысли, порой одновременно говоря одни и те же слова. Тарелки с завтраком постепенно пустели, и чем меньше там становилось еды, тем больше было спокойствия, даже в такой непривычной компании для нас двоих.

— Драко, — Гермиона позвала меня по имени, и где-то внутри защемило. Это было так необычно — слышать, как ее губы произносят мое имя не в контексте слизня. — Ты правда думаешь, что... — она запнулась, и я понял, о чем хотела сказать, но я не стал помогать, желая посмотреть, как она покрывается румянцем смущения. — Если вдруг мы переспим, это поможет вернуться?

Я правда так думал, особенно вспоминая каждый прожитый сон. Не могло быть так, что, попав во временную петлю, я был вынужден из раза в раз видеть во сне Гермиону. Чувствовать ее тепло, но не иметь возможности ощутить вкус. Каждый раз, когда мы были в секунде от поцелуя, сон заканчивался. Если мои пальцы приближались слишком близко к черте, из которой не возвращаются, я просыпался. Вынужденный начинать с душа каждое утро.

— Если быть честным, как ты и просила, то, думаю, это выход или хотя бы возможность. Но уверен, что нам нужно искать другие решения.

— Секс ради выживания, — Гермиона хихикнула, и я тоже улыбнулся, смотря на догорающий огонь в камине. — Я читала одну литературную статью, там были приведены множества примеров книг, где секс решал все проблемы героев.

— Интересные книги ты читаешь, — не удержался от замечания, прищуриваясь, смотря, как свободно Гермиона чувствовала себя в моей компании. В начале разговора она была зажатой, сдержанной, сейчас же — расслабленной и даже веселой.

— Да нет, я только статью читала в журнале, на такую литературу у меня времени нет, мне больше нравится «Мировое господство справедливости» или «Дневники Мерлина», «История нумерологии в жизни политических деятелей».

— Неожиданно, — Гермиона и правда меня удивила. Я знал, что она умная и начитанная, но не знал, что ее литературные познания уходят в такие дебри, как далекая история.

— Это интересно, — Гермиона пожала плечами, как бы невзначай.

— У меня в семейной библиотеке есть оригиналы дневников Мерлина, — я не хотел хвалиться, мне хотелось заинтересовать, посмотреть, как в глазах загорается интерес и жажда знаний.

— Это невозможно! — Гермиона воскликнула, поворачиваясь в мою сторону, и я увидел желаемое — ей было интересно. — Они же сожжены!

Я тоже повернулся в ее сторону, упираясь локтями в подлокотник. Мы неожиданно стали ближе друг к другу. Сейчас, когда в ее глазах отражался горящий огонь, — это было красиво и очень знакомо.

— Мой отец любит коллекционировать артефакты и трофеи.

Такие, как самая красивая жена или сын — капитан команды Слизерина. Но, естественно, этого говорить я не стал.

— Ты его читал? — интерес горел ярче камина, она почти светилась, обсуждая дневники одиннадцатого века. Гермиона немного шире распахнула глаза, и я залюбовался азартом, который в них появился.

— Дважды, — гордо кивнув, я немного приподнял подбородок. Первый раз за двадцать лет я по-настоящему гордился тем, что большую часть свободного времени летом проводил в библиотеке.

— А там правда есть чертеж его палочки? Я просто читала, что должен, но так ни одного и не нашла.

Опять на ее щеке появилась ямочка от улыбки, и я опять залюбовался.

— Есть очень подробная схема с описанием ее создания, он сам изготовил ее для себя, — Гермиона с таким интересом слушала, что мне захотелось показать ей не только эту книгу, а все книги мира, если бы каждый раз они заставляли ее светиться. Не величие, не богатство и место в магической иерархии, а просто книга. Старая книга, подарившая улыбку, была сейчас дороже всех галлеонов на моем счету.

Мы просидели вместе еще около часа, а потом Гермиона ушла, немного задержавшись на пороге, будто хотела сказать что-то еще. Но ее отсутствие было не долгим: когда я собрался подняться в библиотеку, то подходил к выходу из подземелий, вновь увидел Гермиону. Взволнованную, испуганную. Быстро преодолев пару шагов, приблизился к ней, кладя руки на плечи, ища ответа по ее состоянию еще до того, как задал вопрос:

— Что случилось? — под моими руками ее плечи немного дрожали, зрачки расширенными черными океанами смотрели на меня, и я испытал страх, первый раз за неделю чувствуя леденящий холод, но не от температуры, а от ужаса в глазах напротив.

— Кто-то был в моей спальне, — Гермиона поджала губы, а я успокаивающим жестом провел ладонями по ее плечам вниз до локтей и обратно.

— Что ты видела? — я не сомневался в ее словах, чувствуя, что Гермиона говорит правду. И это не было связано с ее обещанием быть честными друг с другом.

— Вещи в спальне раскиданы, стекла на окне выбиты, но я никого не видела.

— Карта? — не убирая рук от Гермионы, я задал вопрос, возможно, грубее, чем планировал. Но этот металл в голосе был не для нее, Гермиона это поняла и, кивнув, не пытаясь отстраниться, потянулась к карману брюк.

— Не знаю, я слишком испугалась, чтобы проверить.

Я был вынужден сделать шаг назад и освободить пространство для пергамента. Быстро развернув карту, почти касаясь друг друга лбами, мы смотрели на этажи, выискивая любое движение, говорящее о том, что мы не одни.

— Смотри, — Гермиона указала на пустую рамку, где не было написано имени, словно его стерли.

Точка с пустующим именем парила на этаже гостиной Гриффиндора, судя по положению в одной из спален.

— Карта может ошибаться? — не дожидаясь ответа, я достал палочку из-за пояса брюк, готовясь подняться к точке на карте.

— Не знаю, до этого не замечала за ней промахов, — голос Гермионы был уже более спокойным, но все равно я чувствовал, что она боится. Не того, что мы не одни в замке, а неизвестности.

— Подожди в моей спальне, — уверенный в том, что Гермиона выполнит безоговорочно мои слова, я, не складывая полностью карту, сделал шаг в сторону, пропуская Гермиону, чтобы та спустилась. Но она и не думала двигаться.

— Я пойду с тобой, — ее голос был уверенным, словно секундами ранее она не дрожала от страха. Я хотел возразить, это было небезопасно. Но не успел я этого озвучить, Гермиона меня опередила: — Это не обсуждается, — она за секунду достала палочку из набедренной портупеи, которую я видел впервые. — Тебя одного туда я не отпущу.

Я видел перед собой сейчас не просто отличницу, лучшую ученицу, я видел воина. То, как за секунду она поборола страх, как собрала себя в цельное и сильное, — впечатляло.

— Держись за мной, не лезь вперед, не геройствуй. Поняла?

Гермиона немного поджала губы, явно готовая лезть вперед, не держаться за мной и геройствовать.

— Я могу за себя постоять, — приподнимая палочку, она сделала шаг в сторону выхода из подземелий, но продолжая смотреть на меня.

Я знал, что она справится с любыми сложностями, выиграет сражение, изменит ход истории, спасет невиновных. Это было в ее характере. Отважная, смелая, дерзкая. Но смотреть, что ей причиняют боль... даже думать об этом желания не было никакого. Мне было достаточно видеть, как ее пытала Беллатриса.

— Я знаю, что ты можешь за себя постоять, ты это уже доказала. Но я могу сделать это не хуже, защитить. Тебе не нужно бросаться на амбразуры, для этого есть я.

Это признание было такое простое. Безусловно, я не собирался погибать, но если бы у меня возник выбор, причинят боль мне или Гермионе, ответ был очевиден. Мои слова возымели странный эффект, лицо девушки стало бледнее, чем когда я встретил ее в коридоре. Она точно хотела что-то сказать, но не находила слов. Я не стал дожидаться и быстро пошел в сторону гостиной Гриффиндора, посматривая в карту, на табличку без имени. Она так и оставалась в одной комнате, не двигаясь и не исчезая.

Адреналин подталкивал меня вперед, и я совершенно не думал о том, что двигаюсь слишком быстро, а Гермиона не успевала за мной. Но и это было мне на руку: чем дальше она от опасности, тем яснее был мой разум. Темные стены коридоров давили, будто сужались перед нашим движением. Мы были как букашки, бегущие на свечение, вот только впереди горела лишь тьма. Картинные рамы как глазницы черепов смотрели с интересом и осуждением, пусть они были пусты, но я чувствовал заинтересованные взгляды. Картина, которая была с изображением «Полной дамы», пустовала, как и все другие. Быстро взглянув на карту и проверив цель, я посмотрел на Гермиону.

— Ты как? — вопрос слетел быстрее, чем я прокрутил его в голове.

— Спорт — это не мое, — даже в такой натянутой и нервной обстановке Гермиона улыбнулась и, склонившись, уперла ладони в колени, пытаясь отдышаться. — Давай. Чем быстрее мы узнаем, что это, тем лучше.

Я кивнул, приподнимая палочку, готовясь отразить любое заклинание. Красно-бордовые тона были слишком яркими даже в тусклом освещении из витражных стекол. Тут было холоднее, чем в гостиной Слизерина, сквозняк прошелся морозным укусом по коже, и я ощутил, как волосы на затылке приподнимаются в нехорошем предчувствии.

— Иди за мной, — тихо приказал, уверенно двигаясь в сторону башни, где скрывались спальни.

— Откуда ты знаешь, куда идти? — шепотом спросила Гермиона из-за моей спины, заставляя меня нахмуриться.

— Карта, — приподняв левую руку, я указал на источник знаний, но соврал, хоть мы и договорились быть честными. Формально я обещаний не давал. Я уже был в этих коридорах, во сне. Но обсуждать сейчас это было неуместно.

Тишина подтвердила, что мои слова были восприняты, как правда. Пустое окошко без надписи не шевелилось, лишь слабо покачивалось, будто в короткой анимации. А вот наши имена приближались. Когда до отмеченной на карте двери осталось пару шагов, я еще раз быстро оглянулся, чтобы удостовериться, что Гермиона шла позади, но не слишком близко, и в случае опасности имела возможность сбежать.

— На счет три, — тихо произнес, даже не собираясь считать. — Бомбарда.

Дверь распахнулась, от нее отлетели щепки в сторону, шум оглушил на секунду, но я все равно быстро пересек проем и почти залетел в комнату. В первую секунду там показалось совершенно пусто, но, переведя взгляд в левый затемненный угол, я увидел домовика, прижимающего к большим ушам крошечные руки.

— Как ты сюда попал? — не опуская палочки, а лишь сжимая древко плотнее, спросил, выставляя левую руку вбок, удерживая Гермиону и не позволяя подойти ближе к эльфу.

— Ему же страшно, — Грейнджер попыталась оттолкнуть мою руку, но я был сильнее, и, если потребуется, был готов опять выкрутить ей запястье, удерживая от необдуманных поступков.

— Как тебя зовут? — почти ласково спросила Гермиона, в мгновение забывая, как боялась совсем недавно.

Эльф опустил руки от ушей, поправляя обмотанный вокруг худой фигуры фартук, словно сейчас будет готовить.

— У вас осталась неделя, если вы хотите вернуться.

Я был на грани бешенства и был готов встряхнуть этого эльфа и узнать всю правду. Домовик дернулся от моего движения, но пальцы Гермионы с силой впились в мою руку, в этот раз удерживая меня на месте.

— Кто тебя послал, как нам вернуться, что нужно сделать? — сыпал я вопросами, когда хотел заклинаниями.

— Брейни не может говорить имя хозяйки, — он поклонился, делая реверанс, расправляя углы фартука вместо юбки. — Мне жаль, мисс Гермиона Грейнджер, но если вы не найдете выход, это место исчезнет вместе с вами. Простите за комнату, но мне пришлось это сделать. Вам нужна новая, таковы правила хозяйки, выбирайте с умом. Спасибо за Г.а.в.н.э., — поклонился эльф.

Я уже открыл рот, чтобы задать еще вопрос, но домовик исчез, растворяясь, как мираж, забирая с собой и пустую табличку без имени с карты.

— Семь дней, — прошептала Гермиона, не убирая руки с моего запястья, но теперь она не удерживала, а скорее цеплялась как за опору.

— Неделя, чтобы выбраться.