Глава 3
Эдмунд сидел в открытой повозке, лениво наблюдая за улицами Калькутты, пока жара давила на виски, а пыль оседала на светлый костюм. Его отец, генерал-губернатор, наконец подавил мятеж, и город вновь стал «мирным» — по крайней мере, так считали британцы. Но Эдмунд не чувствовал радости. Он злился на судьбу, которая вырвала его из туманных улочек Лондона и бросила в это душное, пестрое место, где всё было чужим — запахи, голоса, даже сам воздух. Повозка плавно катилась по улицам, когда он заметил толпу, собравшуюся у храма. Это были люди из низших каст, местные простолюдины, погруженные в свой праздник — Дурга Пуджу. Женщины в ярких сари, мужчины с разукрашенными лбами двигались в ритме барабанов, вихрем кружась вокруг украшенной статуи богини. В этом хаосе движения и света вдруг вспыхнул образ девушки. Она стояла в центре круга танцующих, её тёмные, как ночь, глаза сияли от восторга. Длинные шелковистые волосы развевались при каждом её движении, а гибкое тело подчеркивало грацию, несвойственную простолюдинке. Казалось, даже шум улицы приглушился, когда он смотрел на неё. На мгновение Эдмунд забыл о своём раздражении, о жаре, о том, что ненавидел этот город. Но затем волна злости снова нахлынула. Он не хотел быть здесь. Не хотел наблюдать за их дикими празднествами. Не хотел испытывать странное, необъяснимое влечение к девушке, которая была в тысячу раз ниже его по статусу. Резко отвернувшись, он сжал кулаки. Повозка покатилась дальше, но в его мыслях ещё долго звучал ритм барабанов и мерцал образ темных глаз в свете огней праздника.
Парень резко вырвался из своих мыслей, словно кто-то плеснул ему в лицо холодной воды. Он больше не был в повозке, не слышал оглушающих ударов барабанов и не видел толпу танцующих. Теперь он находился в богато украшенном доме семьи Адвани, среди тонкого аромата сандала и жасмина, вперемешку с запахом горячих специй. Перед ним медленно приближалась его невеста. Её фигура, скрытая под лёгкой вуалью, казалась хрупкой, но грациозной. Тонкие запястья украшали изящные золотые браслеты, а лёгкая ткань сари струилась вдоль её силуэта. Всё было так, как того требовали обычаи, и как ожидали от него его отец и индийские союзники. Но когда девушка подошла ближе, Эдмунд почувствовал, как его сердце на мгновение замерло. Сквозь вуаль он увидел знакомые темные глаза, глубокие, как ночное небо, и длинные шелковистые волосы, которые он уже однажды заметил среди танцующей толпы в день своего приезда. Это была она. Осознание ударило по нему сильнее, чем он ожидал. Внутри всё сжалось от какого-то странного, необъяснимого напряжения. Он хотел сказать себе, что это просто совпадение, что в этом городе тысячи таких девушек с темными глазами и плавными движениями, но сердце уже знало правду. В этот момент раздался тихий голос:
— Вы тоже не рады этому? — неожиданно спросила невеста.
Эдмунд слегка усмехнулся, но в его улыбке не было ни капли веселья.
— Разве это имеет значение?
Через какое-то время Кири развернулась и легко скользнула прочь, оставив Эдмунда стоять среди душного зала, а сама скрылась за занавесями, ведущими на террасу, где ночной воздух был прохладнее и свободнее.
— Эдмунд, тебе повезло. Девушка из хорошей семьи, воспитанная, скромная. Надеюсь, ты доволен. — серьезным тоном произнес его отец.
Парень почувствовал, как внутри закипает злость. Доволен? Его выдернули из Лондона, отправили в этот чужой, жаркий, пахнущий специями и потом город. А теперь заставляют жениться на девушке, которую он даже не выбирал. Пусть она была красива, но это ничего не меняло. Ее красота не могла изменить того, что он чувствовал — гнев, разочарование, ощущение, будто он пленник в роскошной клетке, которая сжимается с каждым днём. Какой бы ни была эта Кири, и кем бы она ни оказалась, их помолвка не была его выбором. И это злило еще больше. Устав от давящих взглядов гостей и своей семьи, Эдмунд почувствовал, что больше не может оставаться в этом душном зале, полном лживых улыбок и пустых слов. Он развернулся и направился к выходу, ловя на себе недоуменные, но безмолвные взгляды, никто не осмелился его остановить. Выйдя на террасу, он вдохнул свежий воздух. Ночь принесла с собой прохладу, смягчив жаркий зной дня. Перед ним раскинулся сад, окутанный мягким светом луны и тенями деревьев. Но его внимание привлекло не это. В тени фигового дерева стояла Кири. Её фигура казалась почти призрачной среди этого пейзажа, а длинные тёмные волосы мягко струились по спине. Она выглядела растерянной, её голова быстро поворачивалась то в одну, то в другую сторону, словно она искала что-то или кого-то. Эдмунд нахмурился. Что она делает здесь одна? И кого она ждёт? Парень, стиснув челюсти, быстро спустился по ступеням террасы и направился к девушке. Её растерянность, её взгляд, бегущий по теням сада, почему-то раздражали его ещё больше. Он не понимал, что именно так задело его в этой картине — то ли ее тревога, то ли сам факт, что она выглядела так, будто ждала кого-то другого. Остановившись в нескольких шагах от неё, он хмуро прищурился и, скрестив руки на груди, холодно бросил:
— Ждете любовника?
Кири резко обернулась, и их взгляды встретились. Её черные глаза сначала расширились от удивления, затем в них вспыхнул гнев. Она смотрела на него в шоке, словно не могла поверить, что он действительно сказал это. Прошла всего секунда — короткий миг, за который Эдмунд успел уловить, как её губы дрогнули, как в глубине её взгляда вспыхнула искра возмущения. И прежде чем он успел что-то добавить, ее ладонь со всей силы врезалась ему по щеке. Резкий звук удара прорезал тишину ночи. Голова жениха чуть дёрнулась в сторону, и он замер, всё ещё ощущая жгучую боль на коже. Кири тяжело дышала, её грудь стремительно поднималась и опускалась, а руки дрожали от ярости.
— Как вы смеете? — прошипела она, её голос был полон негодования. — Как смеете говорить со мной так?!
Эдмунд открыл рот, собираясь что-то сказать, но Кири не дала ему и шанса.
— Вы смеете меня оскорблять?! — продолжила она с явной решительностью и гневом.
Она сделала шаг вперёд. Британец, сам того не осознавая, инстинктивно отступил. Он ожидал, что она отвернется, гордо уйдет, может, даже разрыдается, но точно не этого — не яростного напора, не жгучего пламени в ее взгляде.
— Думаете, что можете сказать мне всё, что вздумается, просто потому что я не такая, как вы?! — она снова двинулась вперёд, заставляя его отступить ещё на шаг.
Где-то в глубине души у него мелькнуло странное чувство — что-то тревожное, выбивающее почву из-под ног. Никто и никогда не осмеливался говорить с ним так, тем более женщина. А уж тем более та, кого выбрали для него без его согласия.
— Вам показалось, что я жду любовника? — её голос сорвался почти на шепот, но от этого стал только опаснее. — Или вам просто хочется думать так, потому что вам легче ненавидеть меня, чем смириться с этим браком?
Эдмунд сжал челюсти, но почему-то снова отступил, не ожидая такой реакции. Он думал, что она вспыхнет, разозлится, но потом, возможно, смиренно отведет взгляд, как того требовали ее обычаи. Но вместо этого она буквально загнала его в угол своим гневом, словно тигрица, заставила отступать, заставила чувствовать себя неправым. Он резко вдохнул, стиснув зубы, и, прежде чем успел осознать, что делает, выдохнул:
— Прости.
Но Кири не остановилась. Она не взглянула на него с удивлением, не замерла, пораженная тем, что британский аристократ снизошел до извинений. Нет, она просто бросила на него быстрый, пронизывающий взгляд — и развернулась. Легкая ткань её сари плавно скользнула в воздухе, когда она стремительно направилась обратно к дому. Эдмунд остался стоять в саду, всё ещё ощущая жгучую боль на щеке и странное, необъяснимое чувство внутри. Она даже не дала ему закончить, просто оставила в растерянности — и ушла.