Черта

Вечер. Тусклый свет от лампы над входом круглосуточного.
Т/и сидит на пластиковом стуле у стены. Школьная форма помята, в руках — недопитая газировка. Лицо мёртвое. Ни злости, ни боли — просто пусто.

Раздаётся лёгкий скрип — рядом ставят стул.
Парень в другой форме — тёмно-синий пиджак с эмблемой "Хаен Хай".
Садится, делает глоток из бутылки, молчит пару секунд.

Пак Гон Ёп:
— Место занято?

Т/и (не глядя):
— Уже нет.

Он оборачивается к ней. Несколько секунд изучает.

Пак Гон Ёп:
— Ты выглядишь так, будто недавно умерла.
(короткая пауза)
— Или хочешь.

Т/и поворачивает голову. Спокойно, без эмоций.

Т/и:
— А ты выглядишь как парень, которому нечего делать, кроме как лезть к незнакомым.

Пак Гон Ёп (чуть усмехается):
— Верно. Только я не лезу. Я сажусь рядом. Это разное.

Пауза. Т/и делает глоток. Потом вдруг говорит:

Т/и:
— Знаешь, когда собака теряется, она сначала бегает, ищет... потом просто садится и ждёт. Пока кто-нибудь подойдёт. Или пока её не собьёт машина.

Пак Гон Ёп (мягко, но без сюсюканья):
— Ты — собака?

Т/и (безразлично):
— Наверное, уже нет.

Пак Гон Ёп:
— Ага. Пси́ны обычно не сидят так ровно.

Он встаёт. Протягивает бутылку газировки. Она не берёт. Он пожимает плечами и отпивает сам.

Пак Гон Ёп:
— Я Пак Гон Ёп.
(пауза)
— У тебя имя есть?

Т/и (смотрит в сторону):
— Забыла.

Пак Гон Ёп усмехается, не настаивает. Разворачивается, уходит. Через пару шагов оборачивается:

Пак Гон Ёп:
— Если вспомнишь — скажи. Интересно же, как зовут ту, кто разговаривает как мёртвый философ.

Он уходит. Т/и остаётся сидеть. И впервые — чуть-чуть приподнимает брови. Незаметно. Как будто что-то сдвинулось.

Голова гудела. Внутри будто всё выжжено.
Повернулась было к дороге — и вдруг рядом раздался старческий голос:

— Девочка, ты не поможешь донести? Тут недалеко... Пакет тяжёлый...

Т/и остановилась. Посмотрела на женщину — небольшую, седую, с морщинистым лицом и пакетом, почти волочащимся по земле.

— Бабушка, разве не видите? Человек устал, — отрезала Т/и, не в силах скрыть раздражение.

Та не ответила, просто посмотрела. Спокойно, без упрёка. И Т/и вдруг выдохнула.

— Пошли уже... — буркнула, перехватывая пакет.

Они шли молча. Действительно — "недалеко", буквально за два квартала. Когда дошли до старой трёхэтажки, бабушка остановилась перед подъездом и обернулась. Улыбнулась.

— Спасибо тебе.
Порывшись в пакете, она достала оттуда розовый тетрапак.

— Вот. Возьми. Клубничное молоко.
Она протянула его Т/и.
— Ты хоть и выглядишь злой... но у тебя добрые глаза.
Она легко хлопнула Т/и по плечу и исчезла в дверях.
Т/и осталась стоять. Смотрела на клубничное молоко в руках.
Потом медленно сжала его — так, что оно чуть не треснуло.
Губы дрогнули. Она зажмурилась, сдерживая то, что подступало к горлу.

— ...Чёртово клубничное молоко, — тихо выдохнула, но не выбросила. Только аккуратно убрала его в рюкзак. И пошла обратно. Тихо. Медленно. Снова одна.

Урок ещё не начался, но в классе уже шепчутся. Несколько девочек переговариваются вполголоса у окна:

— Слышала, её бросил Пи Хан Уль. Прямо в кафе, говорят.
— И Хе Вон уехала. Она теперь вообще одна.
— Да у неё даже родителей нет... только не говори, что тебе её жаль.
— Мне? Нет, просто странно наблюдать, как человек разваливается на глазах.

Т/и сидит на месте, взгляд уставился в пустую тетрадь. Пальцы сжимают ручку. Щёлк. Пластик трескается.

Она встаёт. Не громко, но отчётливо:

— Если хотите говорить обо мне — делайте это громче. А то слышно не всё.

Тишина. Девочки переглядываются. Т/и подходит ближе:

— Вам весело? Думаете, я не замечаю, как вы смотрите?
У меня нет родителей — да. Меня бросили — тоже правда.
Но я хотя бы не прячусь за чужими спинами и не строю жизнь на сплетнях.

Она бросает взгляд, холодный, острый:

— Хотите пожалеть — не надо. Хотите осудить — попробуйте прямо в лицо.
Только сначала спросите себя: вы-то сами кто, кроме наблюдателей чужих падений?

Т/и берёт рюкзак и спокойно выходит из класса. Без драмы. Просто — уходит.
А за спиной впервые — молчание.

Коридор. Т/и идёт, хмуро опустив капюшон. Впереди — Хан Уль и Ю Дже И.

Она почти проходит мимо, как вдруг Ю Дже И произносит с мягкой, будто вежливой интонацией:

— Ты ведь не держишь на меня обиду... да?

Т/и останавливается, поворачивается. Смотрит прямо на неё.

— Серьёзно?

Молчание.

Т/и делает шаг ближе, смотрит в глаза Дже И:

— Думаешь, если так тихо скажешь — я улыбнусь и скажу "всё в порядке"?

Она фыркнула.

— Да плевать мне, с кем ты там теперь. И с ним, и без него — одна херня.

Ю Дже И моргнула, чуть нахмурилась.

— Просто... — начала она.

Но Т/и перебила, голос стал холодным, сдержанным:

— А если хочешь знать, обижаюсь ли я...
(улыбается криво, без радости)
Нет. Просто ох*ела, если честно.

Т/и бросает взгляд на Хан Уля, тот смотрит в пол.
Она разворачивается и уходит.