Черта

Поздний вечер.
Хён У идёт по улице, капюшон надвинут на глаза. В ушах гудит. Он злой. Уставший. Всё, что он сегодня услышал — всё, что понял — гнило до самого корня.

Из-за спины:

— Э, глянь, неудачник идёт. Тот самый "золотой мальчик", которому показали его место.

Трое.
Он их узнал. Парни из другой школы, с тех самых соревнований.

— Эй, Хён У! Ты чего? Даже не поздороваешься?

Он не отвечает. Идёт дальше.

— Ну-ну, всё ясно. Сдулся окончательно, — фыркает один.

— Или всё ещё ноет, что судьи были не на его стороне? Пхах.

— Может, тебе и психотерапевт нужен, а не спортзал?

Хён У резко оборачивается:

— Вы чё, сдурели?

— О, он заговорил, — протягивает один. — Ну, давай, покажи класс. Отомсти, как умеешь.

— Отвалите, — сквозь зубы. — Мне не до вас.

Он поворачивается. Но его хватают за плечо.

— Слышь, ты кому «отвалите» сказал?

— Тебе, у*бок, — огрызается Хён У, и бьёт. Быстро, резко.

Завязалась короткая стычка — один получает в челюсть, другой — локтем в бок.
Но их трое. Его валят. Толкают.

— Сдулся, спортсмен, — пинает один по рюкзаку. — Иди тренируйся, пока цел.

— Пошли, надоело.

Смеются, уходят.

Хён У лежит, тяжело дыша. Боль в теле, но не в этом суть — жжёт изнутри. Он поднимается, вытирает кровь с губы.

Поворачивает за угол — и тут вылетает мотоцикл. С визгом.

Хён У оборачивается — слишком поздно.

Удар. Глухой, резкий.

Он отлетает в сторону, падая прямо на ногу.
Мотоцикл скрывается, даже не остановившись.

Он застывает, сжав зубы.

— ...чёрт, твою ж... — выдыхает.
Ловит себя за колено, пытаясь встать — не выходит. Боль такая, что в глазах темнеет.

Он лежит. Один.
Дышит. И тихо матерится в пространство, сквозь стиснутые зубы.

Больничная палата.
Хён У сидит на кровати, нога в гипсе. На тумбочке стоят костыли. Дверь открывается — входит Т/и, не скрывая раздражения.

— Боже, ну можно хоть раз пожить спокойно? — выдыхает она и закрывает за собой дверь.

Хён У не смотрит на неё.
— Могла бы не приходить, — бросает он, уставившись в стену.

— Расслабься. Я не из вежливости. Просто хотела убедиться, что ты не сдох, — отвечает она и бросает рюкзак на стул.

Она окидывает взглядом его гипс.
— И что теперь?

— Как обычно, — бурчит Хён У. — На спорт можно забить. Костыли надолго. Может, месяц... может, больше.

— Ты это говоришь так, будто порезал палец, — тихо, но с упрёком говорит Т/и. — Это же было важно для тебя.

— А что я должен делать? Орать? Бить стены? Всё бесит. Просто всё.

Он тяжело выдыхает, откидывается назад, на подушку.
Тишина. И вдруг:

— А ещё этот... победитель. Понтуется, улыбается, будто он реально лучше всех. Только вот папочка ему всё купил. Судью тоже. Такая вот честная победа.

Т/и опускается на стул.
— Ты слышал это сам?

— Случайно. Но слышал. А теперь — вот я. Сижу с этой долбаной ногой, пока он раздаёт интервью.

Он отводит взгляд, тихо добавляя:

— Я просто устал, Т/и.

Больница.

Т/и выходит из палаты Хён У. Дверь мягко захлопывается за её спиной. Она идёт по коридору — будто в тишине, хотя звуки есть. Стук капельницы. Голоса вдалеке.

И вдруг — обрывки слов:

— ...у неё же никого нет...
— Родителей давно нет...
— Бедняжка, всё сама...

Она резко замирает, не оборачиваясь. Потом делает шаг, будто ничего не слышала. Но плечи чуть опущены. Лицо спокойное — слишком спокойное.

И тут — сдавленные, рваные всхлипы. Крик женщины, режущий воздух.

Она оборачивается — и подходит ближе. Смотрит в приоткрытую дверь палаты. Там, на кровати, обхватив подушку, рыдает женщина. На столе — детская пижамка, маленькая игрушка, и цветы, которые уже не нужны.

Из палаты выходит медсестра. Т/и машинально спрашивает:

— Что... случилось?

— У неё дочка умерла, — тихо, но тяжело говорит медсестра. — Совсем маленькая. Жалко. — И уходит дальше.

Т/и остаётся на месте. Смотрит вглубь палаты. Женщина кричит, будто душу вырывает.

Т/и не плачет.

«Чем меньше гроб — тем тяжелее его нести.»

Она смотрит ещё несколько секунд. Потом поворачивается и идёт по коридору. Шаги глухие, уверенные. В её глазах нет больше растерянности. Только тишина.

Что-то внутри неё начало умирать.
А что-то другое — просыпаться.

Поздний вечер. Переулок возле круглосуточного.

Парни идут вразвалочку, громко смеются, подкидывают бутылку с газировкой. Впереди, прислонившись к стене, стоит Т/и — руки в карманах, голова немного опущена.

Тэ Джин (узнаёт её, ухмыляется):
— О, смотри, это ж сестра того неудачника.

Второй парень (смеётся):
— Может, она пришла нас поблагодарить? Типа за урок — как жить, если ты никто.

Т/и поднимает голову. Говорит ровно, глухо:
— Вы сильно радуетесь чужой боли. Это прям так радует, да?

Тэ Джин (подходит ближе):
— А ты злая. Жалко. Но бывает. Жизнь несправедливая.

Т/и (смотрит прямо в глаза):
— Несправедливо — когда кто-то побеждает благодаря деньгам. А потом ещё и хвастается этим, как будто это подвиг.
(пауза)
Ты наслаждаешься купленной победой?

Тэ Джин:
— А что? Есть возможность — надо пользоваться. Ты бы тоже так сделала, если б могла. Но у тебя, увы, никого нет. Даже родителей. Так что кто ты, чтобы вообще рот открывать?

Т/и медленно делает шаг к Тэ Джину.
— Слушай внимательно.
(резко — в лицо кулаком)
— Ты — пустое место на фоне папиной тени.

Начинается драка.

Парень корчится на земле, вытирая кровь с губы. Второй пытается поднять его, но сам выглядит растерянным.

Т/и стоит чуть выше них, волосы растрёпаны, на скуле — лёгкий след удара, но в глазах — железо.

Она смотрит на того, кого только что ударила последним.
Холодно, будто плюёт словами:

Т/и:
— Расскажи папе, что победу можно и унести с синяками.
(делает шаг назад)
— Может, купит тебе теперь новую челюсть.

Она достаёт телефон, что-то быстро печатает. Щелчок — будто отправка.
Ни взгляда назад.

Уходит в тень переулка, оставляя за собой только тихие ругательства побеждённых.