Помоги мне

На меня устремляется удивленный взгляд Джерома, и сердце пропускает удар.

– Эбби?

Я прохожу в комнатушку и закрываю за собой дверь. Все не решаюсь произнести хотя бы одного слова, однако понимаю, что сказать что-то нужно, иначе это будет выглядеть странно. Хотя, куда еще страннее? Так, ладно, нужно успокоиться и принять невозмутимый вид.

– Нам нужно поговорить, – ненавижу эту фразу, потому что после нее ничего хорошего не бывает, только вот ирония в том, что теперь я сама начинаю с нее разговор.

Он настороженно смотрит на меня и пододвигается, уступая место на лестнице. Я молча сажусь, максимально оттягивая момент, ведь я понятия не имею, с чего нужно начать – с обыденного «как дела» или сразу перейти к сути. Черт, знала же, что стоило подготовить и порепетировать речь, прежде чем идти! Почему я оставляю все на потом, ну почему?

– Я решила дать тебе шанс, – ровно проговариваю я, с уверенностью смотря ему в глаза. Да уж, отлично начала. – На исправление, – уже тише добавляю я. – Но при условии, что ты займешься своим психическим здоровьем.

– Эбби, я, конечно, ценю то, что ты решила дать мне шанс, но... тебе не кажется, что это не самая лучшая идея? – после нескольких секунд тишины спрашивает он.

– Если ты начнешь лечиться, то ничего плохого, скорее всего, из этого не выйдет.

– И все же...

– Так, не надо меня переубеждать! Я взвесила все «за» и «против» и приняла решение, а что из этого получится – уже зависит от тебя.

Повисает молчание. Свет время от времени мигает, вызывая у меня неприятные чувства, постепенно усиливающиеся, и становится прохладно. Стараюсь не зацикливаться на этом, и постепенно на душе становится легче. Неуверенность в моих действиях внезапно отступает, и думать становится намного проще и свободнее. Я все правильно сказала, а что будет дальше – зависит уже не от меня, по крайней мере, не полностью.

– Хорошо, – нарушает молчание Джером. – С чего ты взяла, что мне здесь, в Аркхэме, помогут? Никто не заинтересован в лечении пациентов.

– Потому что сами пациенты не хотят, чтобы их лечили, а если человек не хочет, чтобы ему помогали, ему никогда не помогут. Самое сложное – осознать, что с тобой не все в порядке, но пройдя этот этап, останется всего лишь сделать первый шаг – попросить помощи. Это нелегко, но возможно, – я замолкаю, наблюдая за реакцией Джерома. Он молчит, однако его лицо выражает странные эмоции, будто бы он разрывается между двух решений, не в состоянии выбрать что-то одно. – Ты хочешь быть со мной?

Черт, неужели я сейчас использовала манипуляцию, чтобы получить желаемое... это ужасно, однако у меня нет выбора.

– Хочу. Но не могу, – отвечает он, а я в непонимании хмурю брови. – У меня никогда не было серьезных отношений, и я... боюсь этого, потому что никогда в жизни никого не любил. Это сложно, ведь я даже не видел проявлений любви и понятия не имею, как нужно ее проявлять. Я боюсь наделать ошибок, боюсь сделать что-то не то, боюсь причинить тебе боль, и поэтому будет лучше, если мы продолжим жить каждый своей жизнью, не думая о другом.

– Знаешь, у меня тоже не было отношений. Вообще никаких. Я даже до конца не понимаю, как правильно просто общаться с людьми, не говоря уже о чем-то большем. Однако я думаю, игнорировать это – плохая идея, очень плохая. Никогда не поздно научиться тому, что не умеешь делать. А все свои страхи можно обсудить, разобрать, ведь никто не запрещал разговаривать.

Я снова замолкаю, давая нам обоим время все обдумать. В помещении все еще прохладно, а мигающий свет так и вовсе придает грустную, полную отчаяния атмосферу. Я опускаю взгляд на колени, начиная теребить одежду, чтобы унять легкую дрожь в руках, взявшуюся из ниоткуда. Почему нет чертового руководства по проживанию этой жизни? Оно бы решило многие проблемы. Хотя, было бы очень толстым...

– Ты права, – он прерывает тишину, а я резко поднимаю голову, сталкиваясь с ним взглядом. – Я обещаю заняться своим психическим здоровьем, но не гарантирую быстрого результата.

– Ничего не совершается за один день, – я легко улыбаюсь, а Джером осторожно касается моей левой руки. – Аккуратнее... – почему-то мне кажется, что, если кто-то прикоснется к тем трем пальцам, мне станет больно, хотя я понимаю, что это не так.

– Конечно, – понимающе кивает он, переплетая наши пальцы. Где-то внутри появляется успокаивающее тепло. – Я даже не могу выразить, как благодарен тебе.

– Не заставляй меня пожалеть об этом.

***

На следующий день, пока я неспешно иду по покрытой тонким слоем снега земле и наслаждаюсь падающими с неба снежинками, ко мне подходит Джером, чему я, вопреки всем прошлым внезапным его появлениям, даже не удивляюсь, словно ожидав этого.

– Не замерзла?

– Немного, – пожимаю я плечами, отмечая, что сегодня достаточно холодный день для прогулки. Джером уже почти прикасается к моей левой руке, однако я непроизвольно ее отдергиваю. – Лучше не надо.

– Тебе больно? – обеспокоенно спрашивает он.

– Нет, я... даже сама толком не знаю, в чем дело. Я понимаю, что ничего плохого не случится, если кто-то прикоснется к моим пальцам, но каждый раз думаю, что мне станет больно. Лучше на них даже не смотреть.

– Остановись, – я пропускаю эту фразу, однако он мягко останавливает меня сам. – Я аккуратно, – он берет мою левую руку, рассматривая на ней пальцы, а я слежу за его реакцией, почти затаив дыхание. Через какое-то время он чуть улыбается, переплетая наши пальцы, и говорит: – Пальцы как пальцы. Они...

– Не говори «прекрасны», только не это слово, – перебиваю я, вызывая удивление на его лице.

– ...нормальные, – заканчивает он, и мы продолжает идти. – Просто старайся не акцентировать на них внимание, и сама не заметишь, как привыкнешь к этому. Если тебя это успокоит, я вообще с шрамами на лице хожу, – смеется Джером, вызывая у меня искреннюю улыбку. – Расскажешь про Джека?

– Не сейчас. Может, позже... – мне становится неуютно от воспоминаний, которые появились лишь на пару секунд.

– Я понимаю.

Мы продолжаем бесцельно бродить по территории Аркхэма, но уже в тишине. Это так странно и непривычно – ходить с ним, держась за руку, и при этом чувствовать себя в полной безопасности. Почему я так чувствую? Почему при каждом его прикосновении внутри меня разливается успокоительное тепло и почему раньше я так не реагировала? Кажется, мне предстоит узнать ответы на все эти вопросы.

– С днем рождения, – в какой-то момент Джером прерывает тишину, возвращая меня в реальность.

– Спасибо, – улыбаюсь я и понимаю, что абсолютно забыла про свое девятнадцатилетие. Первый день рождения в Аркхэме, между прочим. – А когда у тебя день рождения? – я резко осознаю, что никогда даже не задавалась этим вопросом.

– В апреле.

– А какого числа?

– Одиннадцатого.

– Так это же скоро! – восклицаю я, хотя Джером отчего-то вовсе не рад теме для обсуждения. – Ты не рад?

– Даже не думай поздравлять меня, – он говорит это без единой положительной эмоции.

– Почему?

– Я не люблю этот день.

– Почему? – мы останавливаемся, и я понимаю, что второе «почему» явно было лишним, однако все же скрещиваю руки на груди, принимая невозмутимый вид.

– А почему ты не любишь свой день рождения? – задает встречный вопрос Джером, и я мысленно возмущаюсь такой резкой смене тактики.

– Нельзя отвечать вопросом на вопрос.

– Тогда давай закроем эту тему, – произносит он, явно не желая обсуждать это.

– Хорошо, – он снова берет меня за руку, и мы продолжаем идти. – Вернемся к ней одиннадцатого апреля.

– Откуда ж ты такая упертая взялась...

– У тебя научилась.

Я усмехаюсь, а Джером, сказав что-то про окончание прогулки, ведет меня ко входу, и на его лице я вижу тень улыбки.

***

Вечером этого же дня я решаюсь рассказать Джерому о Джеке.

– Джером? – я произношу это очень осторожно, параллельно придумывая, как начать рассказ. Джером, видя мою растерянность, берет меня за руку. К счастью, мы находимся в моей палате, из-за чего становится немного комфортнее. – Помнишь, ты спрашивал про Джека? – я перевожу на него взгляд и вижу в его глазах сосредоточенность.

– Помню.

– Я думаю, я готова рассказать тебе, что случилось...

Сначала я говорю не очень уверенно, путаясь в словах, однако чем дальше заходит история, тем легче мне рассказывать. Не упускаю ни одной детали, при этом оставаясь здесь, в настоящем, не погружаясь с головой в воспоминания о рождественской ночи. По ходу повествования я блуждаю взглядом по стенам, а когда становится слишком неспокойно, Джером, замечая это, успокаивающе гладит мои костяшки пальцев, не сводя с меня глаз. Заканчиваю рассказ смертью Джека и закусываю внутреннюю сторону щеки, не зная, что делать дальше.

– Мне надо было тебя послушать, – шепчу я и аккуратно выдергиваю свою руку из его. Нервно поправляю пряди волос, усмехаясь. – Почему я тебя не послушала? И могла сама догадаться, в конце концов...

– Эй, тихо, Эбби, перестань... взгляни на меня, – он не торопит меня, ожидая, пока я сама посмотрю на него. Я делаю ровный выдох и делаю то, что он хочет. – Ты не могла знать, никто не мог знать, кроме самого Джека, что он скрывает.

– Но ты предупреждал меня...

– Да, предупреждал, но я знал только то, что все девушки, с которыми он общается, в конечном итоге пропадают, и их уже никто не находит. Он даже смог запутать меня: шли месяцы, он крутился около тебя, но ничего не делал, и в мою голову начали закрадываться мысли о том, что, может быть, он и правда просто очень странный. Ты сильная, Эбби, ты столько раз попадала в подобного рода ситуации, однако посмотри на себя: ты не сдаешься, продолжаешь жить. Не нужно винить себя в том, в чем нет твоей вины, пойми, что существуют внешние факторы, не зависящие от самого человека.

– Да, я всего лишь находка для убийцы, и с этим ничего не поделаешь.

– Выбрось это из головы! Это самый простой трюк, чтобы нанести моральный вред жертве: убедить ее, что она бы все равно попала в эту ситуацию, тем самым обозначив, что выхода у нее нет и не будет. Он мертв, и его слова больше не имеют над тобой власть.

– Я думала также, когда ты умер. А потом узнала, что ты жив.

– Я не преследовал цели привязать тебя к себе. Я не оправдываю свои действия, их нельзя оправдать, но, черт возьми, я бы очень хотел все исправить...

Повисает пауза. И вот уже Джером хочет что-то произнести, как я обнимаю его, не давая ничего сказать. Поначалу он никак не реагирует, однако потом я чувствую его теплые руки на своей спине, которые успокаивающе водят по ней.

– У тебя всегда теплые руки, – усмехаюсь я. – Ты можешь говорить все, что угодно, но искренне поверить я смогу только твоим поступкам. А случится ли это – покажет время.

– Ты слишком добра.

– Только не пользуйся моей добротой, – немного отстранившись, отвечаю я. Джером кивает, и я вижу, что он благодарен мне. Ни секунды не сомневаясь в дальнейших действиях, целую его. Коротко, робко, нежно. После этого тихо шепчу, смотря ему в глаза: – Давай спать.

– Вместе?

– Конечно. С тобой теплее, – пожимаю я плечами, не сдерживая улыбку. В ответ он усмехается, и мы ложимся спать.

***

Через несколько дней я в очередной раз сижу в кабинете Джулии. Сеансы уже давно стали для меня нормой, и, признаться, иногда я иду на них с некоторой радостью – в основном это происходит тогда, когда накапливается много тяжелых мыслей, которые так и норовят сдавить меня в воображаемых тисках.

– Ты в последнее время стала более жизнерадостной, – произносит Джулия по окончании сеанса. – Я за тебя очень рада.

Я в смущении чуть опускаю голову вниз, рассматривая мирно покоящиеся на коленях пальцы. Она просто констатировала факт, но отчего-то мне стало неловко, как будто бы мне льстят, хотя я и знаю, что это не так. Когда-нибудь я научусь нормально принимать комплименты, но для этого нужно еще поработать над самооценкой.

– Кроме того, я хотела бы поинтересоваться, общаешься ли ты с кем-нибудь на данном этапе своей жизни?

– Да, – слишком резко отвечаю я, и Джулия чуть прищуривает глаза, ища подвох. – Честно.

– Например, с Джеромом Валеской? – спокойно спрашивает она. Сначала я удивляюсь такому вопросу, но секундой позже киваю, не понимая, к чему она клонит. – Ты знаешь, что он делал до Аркхэма?

После такого вопроса хочется усмехнуться, однако я держусь, сохраняя спокойствие. К счастью или сожалению, но я не рассказывала ей о том, кто именно меня похитил и держал взаперти, ссылаясь на вполне реальный образ нереального маньяка. Соответственно, и про то, что я вновь встретилась с насильником, она не знает. Это определенно не самый правильный поступок, но, возможно, так даже лучше.

– Знаю.

– И ты, я надеюсь, общаешься с ним не против своей воли и проявляешь осторожность, правильно? – в ее вопросе улавливается подтекст по типу «моргни, если ты в опасности».

– Абсолютно верно, – киваю я. – У меня все под контролем, у нас есть условие: он лечится, мы общаемся, – я решила заменить слово «отношения» – или их подобие – на более широкое «общаемся» с целью не шокировать Джулию.

– И он выполняет это условие? – услышав положительный ответ, она откидывается на спинку стула и несколько секунд молчит. – Если что-то пойдет не так, сразу же скажи мне об этом. А я, пожалуй, буду иногда интересоваться его состоянием у его лечащего врача-психиатра...

– Хорошо. Я могу идти? – спокойно интересуюсь я, полагая, что на этом наш сеанс окончен.

– Да, только я хотела бы тебе кое-что сказать: я знаю твою любовь к рисованию и знаю, что ты часто ходишь в один из старых кабинетов, чтобы заняться этим делом, но прошу тебя не посещать это место в первой половине дня, поскольку в это время теперь проверяются те этажи.

– Вы знаете и не запрещаете? – удивленно спрашиваю я, ожидая, что после такого открытия уберут все карандаши и прочие письменные принадлежности.

– Нет, конечно. Я не вижу в этом смысла: ты ходишь туда исключительно из-за желания заняться творчеством, а не чтобы себе навредить. Главное, делай это осторожно и ничего не выноси оттуда.

– Спасибо.

Из кабинета я выхожу в хорошем расположении духа: Джулия знает про карандаши и, более того, разрешает. Вот уж никогда не думала, что человек, который в прошлом сделал что-то плохое, в будущем сможет мне помочь и стать хорошим знакомым; в моем случае, лечащим врачом-психиатром. Порой жизнь может перевернуться на сто восемьдесят градусов, и тогда то, что некогда казалось плохим, станет хорошим.

До ужина остается примерно два часа, поэтому я решаю, что провести это время в старом кабинете с карандашами будет очень интересным и полезным занятием. В конце концов, мне разрешили. И сказали быть осторожной, да.

По пути я встречаю Джерома, который куда-то шел, но, увидев меня, сменил траекторию. Я даже не замедляю шаг, потому что не вижу в этом никакого смысла: Джером быстрее меня, надо – догонит, к тому же, иду я не очень быстро.

– Привет, ты куда идешь?

– Рисовать.

– Можно пойти с тобой? – спрашивает он, а его немного удивляюсь его вопросу.

– Ты уже идешь со мной, – невозмутимо отвечаю я, мысленно отмечая, что раньше он не спрашивал разрешения, а просто брал и делал.

– Нет, я имею в виду... – начинает он что-то объяснять, но останавливается, видя мою улыбку. – Ты понимаешь, о чем я!

– Конечно.

– Черт, Эбби, это ответ на вопрос или согласие с моей последней фразой? – возмущается он, совсем запутываясь в ситуации.

– Оба варианта, – посмеиваясь, отвечаю я. – Ты такой... интересный, когда не понимаешь, что происходит.

– В каком смысле «интересный»? – я ничего не отвечаю, заставляя Джерома хитро прищуриться. – Ладно, я выясню это потом, – мы наконец заходим в старый кабинет, где я сразу же направляюсь к письменному столу. – Ты после сеанса? – я молча киваю, перебирая цветные карандаши. – Что сегодня разбирали?

Он проходит к окну, что находится позади меня, а я медленно поворачиваюсь к нему и несколько секунд просто смотрю на него, не отрываясь. Он усаживается на подоконник и также молча смотрит на меня в ответ, ожидая ответа.

– Тебе действительно интересно или просто скучно? – я прерываю нашу немую сцену, чувствуя, как хорошее настроение начинает медленно, но верно, испаряться.

– Интересно, – отвечает Джером. – Но можешь не отвечать, я не заставляю.

– Мы сегодня говорили о моих взаимоотношениях с людьми в прошлом, – тихо отвечаю я, отводя взгляд сторону. – У меня с этим большие проблемы... – нервно усмехаюсь, начиная теребить ткань одежды. На сеансе я держалась на удивление отлично, но не думаю, что меня хватит еще на один разговор подобного рода. – У меня, в целом, никогда не было друзей, и это всегда задевало. Я была как будто бы чужой для всех, никто не хотел со мной общаться, а если кому-то все же приходилось делать это, то на их лице я видела неприязнь, и тогда мне становилось больно в душе, я могла прорыдать несколько часов после этого. Меня всегда обходили стороной: если в школе мы должны были поделиться на группы для какой-то работы, то все старались быстрее объединиться, чтобы не попасть со мной. Даже когда учитель говорил кому-то из одноклассников работать со мной в паре, этот одноклассник находил любой предлог, чтобы избежать этого: либо просил другую пару, либо, на худой конец, притворялся, что ему стало плохо. Я не понимала, почему так происходит, почему я настолько сильно отталкиваю других, что они даже не хотят со мной общаться, даже когда это нужно делать. Я чувствовала себя... изгнанной, – я делаю небольшую паузу, быстро смахивая слезу с правой щеки. – Мне очень хотелось дружить с кем-нибудь, гулять с этим человеком, рассказывать все свои мысли и секреты, обсуждать просмотренные фильмы и прочитанные книги... но такого человека не было, и мне приходилось держать все в себе, терпеть плохое отношение. Я начинала злиться из-за простого непонимания, почему я не могу обсуждать идиотские фильмы, как все это делали и делают! – слез становится все больше, и я уже не пытаюсь их контролировать. – В конце концов я просто закрылась в себе, и стала заглушать душевную боль физической: царапала и резала кожу, расцарапывала незажившие раны, пару раз даже намеренно обжигалась... Зато вне стен дома я ничего не чувствовала, и это меня полностью устраивало. У тебя были друзья? – резко спрашиваю я.

– Нет...

– Но с тобой общались?

– Да, но...

– Вот почему с тобой общались, а со мной нет? Что со мной не так? Чем я хуже тебя? Я такой же человек, как и ты! – я срываюсь на полукрик и затем умолкаю в беззвучном плаче.

– Эбби, дело не в том, хуже ты или лучше... – он осторожно подходит ко мне, опираясь о стол рядом со мной. – Дело в том, умеешь ли ты приспосабливаться. Знаешь, есть такая категория людей, которые считают себя «крутыми», лезут во всякие неприятности, ведут разгульный образ жизни, имеют много друзей, да и вообще находятся в центре внимания. Так вот я был почти таким, и лишь только поэтому со мной общались. Как бы больно мне не было, какие проблемы бы не существовали, я всегда делал вид, что у меня все отлично, старался казаться «крутым». Я выбрал это, потому что иначе надо мной все бы издевались. В этой ситуации либо ты, либо тебя, – он делает задумчивую паузу, прежде чем продолжить. – Да, это несправедливо, но по-другому никак. Эбби, мне очень жаль, что ты оказалась в такой ситуации, и я прекрасно понимаю твои чувства на этот счет. Иди ко мне...

Он поднимает меня на ноги и прижимает к себе, а я утыкаюсь ему в грудь, позволяя себе разрыдаться еще больше, чем до этого. Его объятия кажутся сейчас такими спасающими, что хочется остаться в них навсегда, забыв о прошлых ранах и обо всем, что причиняло боль долгие годы. Как бы я не отгораживалась, мне нужен человек, нужна поддержка.

– Все будет хорошо, ты со всем справишься... – он целует меня в макушку, поглаживая по волосам. – Мы справимся...

***

На следующий день на меня нападает сонно-ленивое настроение: вроде и хочется что-то делать, но при этом для этого «что-то» нужно сделать еще несколько вещей, и при осознании данного факта хочется еще больше бездельничать и, чаще всего, спать. Такое странное состояние у меня бывает довольно редко, но достаточно метко. Впрочем, что можно сделать в этом чертовом Аркхэме, чтобы не загнить от скуки? Да вот именно, что ничего, потому что рано или поздно все надоедает.

Я сижу в общей комнате, а если быть точной, сижу за столом, положив голову на сложенные руки; поверхность стола слишком твердая и не предназначенная для чьей-либо головы, поэтому обязательно нужно подкладывать руки, если хочется отдохнуть. Я даже не взяла лист и мелки для видимости, что я что-то делаю, потому что они меня будут раздражать, напоминая, что я бездельничаю.

– Какой твой был любимый школьный предмет? – спрашивает рядом сидящий Джером, который до этого момента несколько раз пытался завести разговор.

– Литература, – даже не задумываясь, отвечаю я. – А твой?

– Я одинаково не любил все предметы. Вообще, меня каким-то чудом чудесным не исключили из школы за многочисленные прогулы, – усмехается Джером.

– Ты прогуливал школу?

– Ее все прогуливали, просто кто-то больше, кто-то меньше. Вот сколько раз ты уходила с уроков? – я отвечаю «нисколько», и он в удивлении приподнимает брови. – Вообще ни разу? Даже при том, что ты совмещала учебу с работой? – я согласно киваю. – Да ты воплощение правильности. Не думал, что такие люди существуют...

– Хочешь удивлю еще больше? – он кивает, а я чуть улыбаюсь. – Даже в мыслях не было. Нет, вообще... – я приподнимаюсь со стола, подпирая подбородок одной рукой. – Мне просто невыгодно было прогуливать: если прогуляю, пропущу тему, соответственно, не напишу тест, за ним другой и так по кругу. А никто отдельно объяснять мне пропущенный материал не станет, уж тем более мои одноклассники, – я грустно вздыхаю. – Да и к тому же, у меня было меньше времени на всякие размышления. Да, я очень уставала, но меньше думала о проблемах и прочем, следовательно, меньше обращала внимание на свое состояние. Это казалось большим плюсом, пока не переросло в истерики и самоповреждение, – я задумчиво смотрю в одну точку. – В общем-то, что было в прошлом, остается в прошлом. Когда уже будет обед, я есть хочу, – я снова укладываюсь на стол.

– Самая неожиданная фраза от Эбби Эйбрамсон, – усмехается Джером.

– Вот я всегда задавалась вопросом: ты знаешь полную форму моего имени? – поворачивая голову в его сторону, спрашиваю я и получаю в ответ уверенный кивок. – Значит, принципиально называешь меня краткой формой? – он снова кивает. – Почему?

– Ты больше Эбби, чем Эбигейл. Эбби более хрупкая, нежная, она наделена такими светлыми качествами, каких нет у Эбигейл.

– Можешь не продолжать, я поняла, – я снова утыкаюсь лбом в собственные руки. – Есть хочу. И вообще, почему в Аркхэме нет сладкого? Я долгое время задаюсь этим вопросом.

– Ну, наверное, это сделано с учетом того, что сладкое будут приносить те, кто навещает.

– И много ли здесь навещают? – с сарказмом спрашиваю я. – Если я когда-нибудь отсюда выйду, объемся сладкого и умру от счастья.

– Ты любишь сладкое, но при этом чай пьешь без сахара? Удивительный человек, – он молчит пару секунд, а затем добавляет: – У меня есть одна карамельная шоко...

– Карамельная? – я обрываю его на полуслове, тут же принимая нормальное положение. – То есть ты все это время скрывал от меня карамельную шоколадку? Между прочим, это моя любимая!

– Да ты до этого и не говорила про сладкое... – изумленно произносит Джером, явно шокированный моим резким подъемом.

– Отдашь шоколадку? – спрашиваю я, состроив жалобное выражение лица.

– Конечно, но только после обеда.

– Изверг. Но спасибо, – я мечтательно вздыхаю, а затем хмурю брови. – А откуда она у тебя, кстати?

– Да там один пациент... отдал ее, это было частью одного уговора... – осторожно отвечает он. – Только не надо мне говорить о том, что это неправильно, ко всем людям нужно относится нормально, я это уже понял и выучил...

– Молодец, но я и не собиралась об этом говорить. Как раз здесь занимайся своими делами, только не прибегай к силе.

– А куда делась твоя правильность?

– В Аркхэме свои правила. Мне выгодно, что тебя здесь боятся, поэтому, как говорится, не теряй хватку, продолжай в том же духе, – я показываю поддерживающий кулачок, в то время как Джером, по всей видимости, пребывает в шоке. – И не забудь про шоколадку.

***

Когда до ужина остается примерно час, я выдвигаюсь на поиски Джерома, потому что обычно он всегда оказывается где-то поблизости, но уже прошло три часа, а он все не появлялся. Это очень на него не похоже, и я как-то странно себя чувствую, на душе так неспокойно, что не знаю, куда себя деть. Интуиция подсказывает, что нужно идти в ту маленькую комнатушку, что ведет на крышу, и я направляюсь именно туда.

Коридор, коридор, еще коридор... и вот наконец я вижу нужную мне дверь. Охранников поблизости нет, однако я все же стараюсь идти вдоль стеночки, полагая, что так менее заметно. Останавливаюсь перед дверью, быстро осматриваюсь по сторонам и открываю. Да, Джером действительно здесь.

– Что-то случилось? – спрашиваю я, закрывая за собой дверь. Наверняка мой вопрос прозвучал слишком резко, ведь я даже не поздоровалась. – Или мне уйти?

– Нет, останься, – отвечает он, и я сажусь на ступеньку рядом с ним. – Я просто... мне нужно было время после сеанса.

– Конечно, я понимаю, – я делаю паузу, размышляя, оставить его в покое или попытаться что-то спросить. – Ты... хочешь об этом поговорить?

– Думаю, нет.

– Хорошо, – я осторожно переплетаю наши пальцы. – Я вижу, как тебе сложно, и я понимаю тебя, но просто знай, что ты можешь всегда рассчитывать на мою поддержку.

Джером чуть улыбается, сжимая крепче мои пальцы.

– Спасибо.

– Иди сюда...

Я высвобождаю руки, но только чтобы обнять его. Он удобнее устраивается, а я запускаю руку в его волосы, отмечая, что это один из самых лучших моментов не то что в Аркхэме, но и во всей моей жизни. Каждый думает о своем, и комната погружается в спокойное молчание, которое никто из нас не смеет нарушить.