Помоги мне

Глубокая тишина плотно окутывает сознание. Она не пропускает ни единого звука, и похоже, даже мысли не могут прорваться сквозь нее. Со временем она наполняется тяжестью и становится сильнее, давя на разум. Кажется, пустота полностью захватила сознание, и следующая ее цель — тело.

Сквозь мрак пытается пробиться свет. Тьма непреклонна, она борется с противником, показывая всю мощь и величие, которые только могут быть. Но чем гуще тьма, тем ярче свет. Поначалу появляется легкий проблеск во всепоглощающей черноте, а затем он перерастает в нечто больше. Он становится все огромнее, все ярче. И тьма, чувствуя свое поражение, уступает место свету.

Я с большими усилиями приоткрываю глаза и вижу ослепительно-яркий свет. Тут же зажмуриваюсь и бросаю все попытки хоть что-либо увидеть. Почему этот свет такой ослепительный? Нет, скорее он... изумительный: он не делает больно, даже неприятные ощущения чем-то заглушаются. Я никогда не видела столь сильного сияния. Неужели я в раю...

На этот раз я, собрав по крупинкам все свои силы, которые только есть, открываю глаза. Сначала свет заставляет их слезиться, но с каждой секундой он ослабевает. Когда я наконец возвращаю способность нормально видеть, то вижу... больничную палату. Что произошло?

Со способностью нормально видеть вернулась способность вспоминать и мыслить. Недавние события начинают проигрываться в моей голове словно какой-нибудь фильм, и я складываю кусочки пазла воедино. Я пыталась умереть. Но по какой-то причине я все еще жива. А может это моя адская петля? Хотя нет, непохоже.

Я медленно сажусь в постели, и тут же мир вокруг меня плывет, но через пару секунд это проходит. Я осторожно осматриваюсь по сторонам и прихожу к выводу, что кроме меня в палате никого нет — соседние койки пусты, медсестер не видно. Я опускаю взгляд вниз, на свои запястья, и вижу аккуратные швы в области вен. Смотрю и ничего не чувствую. Абсолютно ничего. Будто бы из меня выкачали все чувства и эмоции, оставив лишь гнетущую пустоту.

Прикрываю глаза, пытаясь вернуться к состоянию, в котором в моей голове нет ни единой мысли. И впервые в жизни у меня это получается сразу. Мне не приходится сосредотачиваться несколько минут, мне не нужно ждать. Я просто перестала пропускать мысли в свой мозг. Долгожданное спокойствие воцаряется в моей голове.

***

Через несколько дней я возвращаюсь из больничного крыла в уже свое родное. Сейчас вечер, как я понимаю, ужин уже прошел, поскольку пациенты то и дело мелькают в коридорах, разбредаясь по своим палатам. Я направляюсь к своей палате после быстрого душа в надежде никого не встретить по пути. Не хочу находиться там, где есть люди. Я хочу побыть в одиночестве.

На полпути я замечаю Валеску, который идет мне навстречу. Опускаю взгляд, делая вид, что смотрю под ноги, и молюсь, чтобы он просто прошел мимо. Меньше всего я сейчас хочу говорить. Но судьбе не прикажешь. Когда я прохожу мимо Валески, он ловит меня за локоть, и мне приходится остановиться и повернуться к нему. Я хмурю брови и смотрю на его руку, все еще держащую меня. От него мой взгляд не утаивается, и он отпускает меня.

— Как ты себя чувствуешь? — спокойно спрашивает он, не отводя от меня взгляд. Я же стараюсь смотреть куда угодно, только не на него.

Мне вспоминается обрывок диалога двух медсестер, который я подслушала, делая вид, что сплю. Я не помню его во всех подробностях, но помню, что одна из них сказала что-то вроде: «Хорошо, что она жива, иначе боюсь представить, что бы он с нами сделал». Я не знаю, о ком они говорили, но, если подумать, вариантов не так уж и много. Кто мог меня спасти от смерти? Только тот, с кем я общаюсь, потому что другим пациентам все равно на остальных. Джек? Вполне возможно, учитывая, как он старательно пытается со мной подружиться. Но что-то мне подсказывает, что это был тот, кто сейчас стоит передо мной.

— Это ты ведь меня спас? — все же осмеливаюсь посмотреть ему в глаза. Сначала в них мелькает удивление, которое вскоре скрывается за чем-то таким, что мне до сих пор не понятно. Что-то связанное с сочувствием и сожалением.

— Да, я.

— Тогда зря. Я не хотела быть спасенной. Я хотела быть мертвой.

Сказав это, я поспешно ухожу, стараясь ни о чем не думать. И только в своей палате я облегченно выдыхаю. Ложусь в постель и укрываюсь тонким одеялом, отворачиваясь к стене лицом. Вслушиваюсь в еле слышный стук капель дождя по отливу и пытаюсь их посчитать. К сто девяносто третьей капельке я начинаю засыпать.

На утро я не встаю, не иду в душ, пропускаю завтрак. Я делаю это намеренно. Мне становится тошно от одной только мысли, что если я выйду, то увижу много людей; они будут смотреть на меня, а мне будет до чертиков неприятно чувствовать их скользящие взгляды по моему телу. Возможно, я увижу того психопата, напавшего на меня в том чертовом кабинете. Я не хочу. Я боюсь. Я хочу уменьшиться до размера кварка, чтобы меня никто не видел и не трогал.

Почему он меня спас? Зачем? Разве ему не все равно на остальных и меня в том числе? Да и к тому же мы поссорились, черт возьми! Он не должен был меня спасать, а я не должна была жить. Я должна была стать свободной. Но мне не дали это сделать. Мне не дали умереть.

Так я пролежала с этими разрывающими голову мыслями до обеда, пока в палату не зашли и не потащили меня к психиатру.

***

Я прохожу в просторный — наверное, самый большой из всех — кабинет психиатра и не успеваю опомниться, как меня усаживают на стул, стоящий напротив письменного стола, за которым должен сидеть психиатр, к слову, пока что отсутствующий. Из-за наручников запястья начинает тереть, и я пытаюсь держать руки в спокойном положении. Буквально через минуту я слышу смутно знакомый женский голос. Стоп, женский? Меня лечил мужчина...

— Можете оставить нас наедине, она не опасна.

По всей видимости, это было сказано охранникам, потому что в следующую секунду они уже уходят, оставляя меня наедине с незнакомкой. Я напрягаюсь всем своим телом, чувствуя сердцем, что не к добру все это. Тем временем женщина обходит стол и садится за него прямо напротив меня. Чертова Джулия Миллер. Она натягивает дружелюбную улыбку и говорит:

— Здравствуй, Эбигейл. Как самочувствие?

— Прекрасно.

— Именно поэтому ты пропустила завтрак, обед и прием лекарств? — она скрещивает пальцы в замок, все также улыбаясь. — Я не буду тебя ругать. Но пойми, это действительно важные вещи, которые в твоем случае нельзя пропускать. Чем успешнее будет твое лечение, тем быстрее ты выйдешь из Аркхэма.

— Тогда могу ли я сменить психиатра? Для более успешного лечения, конечно...

— Эбигейл, — женщина усмехается, встает, обходит стол и останавливается в полуметре от меня. Затем опирается о все тот же стол позади себя и мягко смотрит на меня. — То, какими наши отношения были в прошлом, останется в прошлом. Сейчас я твой лечащий психиатр, а ты мой пациент. Ты можешь рассказать мне что угодно, и я ни в коем случае не буду тебя осуждать. Ни за что.

Чем сильнее ее спокойствие, тем сильнее мое раздражение. Я не знаю, почему Джулия меня так нервирует, но я не могу совладать с этим состоянием. Я даже пытаться не буду. Мои нервы достигли предела, я не буду следовать указаниям этой стервозной женщины. Не сегодня.

Согласно моим мыслям, я стараюсь улыбнуться максимально мило, чтобы усыпить бдительность Джулии. Когда она видит положительную эмоцию на моем лице, я резко встаю и прикладываю ее головой о поверхность стола. Всего одно действие, а сколько удовлетворения! Не давая ей опомниться, я с помощью наручников начинаю ее душить. Прижимаю ее со всей силы к себе, чтобы наверняка перекрыть ей доступ к кислороду. И видимо в какой-то момент я забываюсь, потому что Джулия что-то хватает со стола и наносит этим удар наугад, попадая мне почти по голове. Я теряю хватку, и она этим пользуется, начиная кричать. Я снова начинаю ее душить, но охранники, пришедшие на крики этой стервы, быстро расправляются со мной, оттаскивая к стене. Они держат меня крепко, но я не пытаюсь вырваться. Все действия я вижу словно в тумане, а потому не замечаю, как ко мне кто-то подходит и что-то вкалывает в шею. Поначалу ничего не меняется, но с каждой минутой становится труднее стоять, и в итоге я теряю сознание.

***

Открываю глаза далеко не с первого раза. Когда у меня все же это получается, я с облегчением выдыхаю и хочу сесть в кровати, но чувствую препятствие. Пытаюсь поднять руки, но они, как и ноги, надежно закреплены кожаными ремнями. Предпринимаю еще несколько попыток пошевелиться, а после оставляю это бесполезное занятие. Еще никуда не ушедшая усталость накатывает новой волной, и я понимаю, что так просто я отсюда не выберусь. Глаза закрываются, но я стараюсь не допустить этого, иначе снова провалюсь в бездну. Кажется, проходит целая вечность, пока в палату не заходит какой-то неизвестный мне человек, судя по одежде, из медперсонала. Он быстро что-то просматривает на бумаге, закрепленной в папке с зажимом, затем откладывает папку на маленький столик, придвигает стул к моей кровати, садится и с улыбкой спрашивает:

— Как самочувствие, Эбигейл?

У меня нет сил что-либо ответить, поэтому я просто мычу что-то нечленораздельное. Он понимающе кивает и начинает отстегивать ремни, которые препятствуют моей свободе передвижения. Когда мои конечности оказались полностью свободными, мужчина снова начинает говорить:

— Твое состояние сейчас — абсолютная норма, Эбигейл, — его голос такой убаюкивающий, что хочется уснуть прямо в эту же минуту. Но я противлюсь этому желанию, потирая слегка затекшие запястья. — Ты наверняка меня не знаешь, так что позволь представиться: Френсис Вард, и последующие две недели я буду твоим лечащим врачом-психиатром.

— Почему я здесь? — хрипло спрашиваю я.

— Твое состояние значительно ухудшилось, и пришлось временно перевести тебя в другое отделение. Подробности ты сможешь узнать по окончании срока пребывания здесь.

Даже в полусознательном состоянии я понимаю, что этот Френсис Вард не говорит мне настоящей причины. Собственно, я все равно сейчас ничего не пойму, хотя и начала приходить в себя. Усталость постепенно уменьшается, и теперь мои мысли начинают проникать в мозг.

— И что со мной будут делать эти две недели?

— Не все так сразу, Эбигейл, — он встает, берет папку со столика и странно улыбается. — Пока что отдыхай, я введу тебя в курс дела немного позже.

Он уходит, оставляя меня в недоумении. Какое-то неприятное чувство поселилось в моем сердце, будто бы плохое предчувствие. Что-то должно произойти, и я это даже не чувствую, а знаю.

О большем я не успеваю подумать, потому что мысли снова оставляют меня наедине с пустотой. В палате достаточно душно и тесно, у меня пересыхает во рту. Здесь не слышно ни единого звука, только тишина, давящая на мозг. Несмотря на то, что я могу встать, я остаюсь лежать в таком же положении, что и пришла в себя. Прикрываю глаза и через несколько минут проваливаюсь в сон.

***

Электрошоковая терапия — вот, что со мной делают. Или электросудорожная... в общем, название не столь важно, как сам процесс.

Совсем недавно я вернулась с очередного сеанса этой злосчастной терапии и буквально не могу ничего сделать. При каждом движении мир вокруг меня расплывается, а сама я, кажется, не могу ориентироваться в пространстве, поэтому самым безопасным решением остается лежать и ничего не делать. Мысли спотыкаются одна о другую, отчего моя голова раскалывается на тысячу осколков.

Я делаю глубокий вдох и выдох, пытаясь вернуться в нормальное состояние, в котором я не была ни разу с момента, как попала в это отделение. Становится немного лучше, и я даже немного улыбаюсь, но новый приступ головной боли перечеркивает все мои старания. Хочется кричать, но из груди вырывается только шепот. Да и не думаю, что кто-то прибежит на мои крики.

Изображение потолка начинает немного подплывать, и я поднимаю свои руки в попытке сфокусировать свое зрение на них. Я вижу их немного мутноватыми, поэтому немного отдаляю их от себя и только тогда вижу уже четко. Руки немного дрожат, и с каждой попыткой унять эту дрожь становится лишь хуже. Как мне пытались объяснить, нечеткость зрения и дрожь в руках — побочный эффект от ами... амитриптилина или какой-то похожей штуки, которую я слышала первый и, надеюсь, последний раз в своей жизни.

Опускаю руки и закрываю глаза, пытаясь слиться с этой серой палатой. Я понятия не имею, сколько осталось дней до окончания этого ужаса, но очень сильно хочу избавиться от всего этого. Я пытаюсь убедить себя в том, что скоро покину это отделение и больше никогда сюда не вернусь. Но отчего-то кажется, этот кошмар никогда не закончится.