Помоги мне

Итак, благодаря вчерашнему дню я знаю кое-что о моем похитителе. Имя и возраст. Джером Валеска, значит. Двадцать один год, да... И что мне эта информация дает? Максимум, что я смогу сделать с этим — рассказать полиции, если, конечно, смогу сбежать отсюда, что, в принципе, очень сомнительно, с таким-то психом. Хорошо, я просто запомню и буду дальше... бездействовать. По сути, все, что я делаю — ничего. Да, я следую своему плану, почти не сопротивляюсь, но это совершенно не способствует моей ситуации.

Двенадцать часов утра. Или дня? Как бы то ни было, это последнее, что меня волнует в этой чертовой жизни. Осознаю, что мой взгляд устремлен прямо на книжный шкаф, и тут в мою голову приходит одна крайне занимательная мысль: похититель явно очень предусмотрительный, если оставил множество книг и одежды — будто бы все под меня сделано. И отсюда можно сделать вывод, что мое похищение спланировано. А это, в свою очередь, указывает на одно — за мной следили, ведь это так просто: обычно я не наблюдаю за окружающим меня миром, поскольку предпочитаю сосредотачивать все свое внимание на себе, допустим, смотрю под ноги, пока куда-то иду, или витаю где-то в своих мыслях, не замечая никого и ничего вокруг, ведь это куда важнее остального. Оказывается, нет, нужно иногда смотреть и по сторонам.

Хорошо, предположим, за мной какое-то время следил психопат по имени Джером Валеска, тогда остается вопрос: что ему от меня нужно? Понятное дело, что убивать он меня не собирается, по крайней мере, пока, иначе я бы уже ни о чем не думала, а просто была бы мертва. Тогда у меня остается только два варианта: либо он что-то от меня хочет, либо он просто хочет со мной «поиграться», после этого убив. Что ж, второй вариант мне совершенно не по душе, в отличие от первого; хотя, признаюсь, оба варианта мне не нравятся, как и сам факт того, что я похищена. Допустим, ему все-таки от меня что-то нужно: тогда возникает страх перед неизвестностью. Что именно? Почему сразу об этом не говорит? Что будет, если я не сделаю то, чего он хочет? Как по мне, от моих раздумий вопросов стало еще больше.

— Я уже устала думать! — я не выдерживаю и проговариваю эти слова прямо в потолок, даже и не полагая, что меня услышат.

— Ну так не думай. Отдохни, — он произносит это настолько неожиданно, что я сразу же принимаю сидячее положение. — Вон, посмотри, какая дерганная, — это он так шутит? Если да, то мне не нравится.

С опаской смотрю, как он ставит поднос с едой на стол. Похоже, мой взгляд не остается не замеченным, потому что в следующее мгновенье я слышу:

— Безусловно, я не забыл подлить яд в еду. Это я сделал первым делом, — говорит с таким сарказмом, что я просто теряю дар речи, которого нет изначально.

Тем же временем подмечаю странную вещь: вот он говорит, что подлил яд, но почему-то я не думаю, что это может быть правдой. Мне кажется, Валеска — это такой человек, который говорит серьезные вещи саркастичным тоном, а шутки — с серьезным лицом. Есть такие люди, к слову, они мне не нравятся, поскольку я не люблю не понимать людей. А разве таких поймешь? Вряд ли.

Видимо, заметив, что я витаю где-то в своих мыслях, похититель-насильник-психопат (я больше не знаю, как его можно охарактеризовать; наверное, он еще и убийца, но я это не проверяла, да и не хочу, в общем-то) театрально вздыхает и выходит. Интересно, а если я всегда буду так «зависать», он меня будет трогать? Думаю, будет. Хотя... не знаю.

Еда. Такая манящая, аппетитная. В том, что там нет яда, я уверена почти на все сто процентов, иначе стали бы меня здесь держать только для того, чтобы вот так просто отравить? Нет, это как-то противоречит логике. Поэтому можно спокойно сесть и позавтракать (или пообедать?), а потом продолжить думать, искать ответы на вопросы, теряться в догадках и версиях, потом снова прокручивать в голове все плохие воспоминания и снова плакать, а потом дальше думать. Плакать и думать — интересная у меня жизнь, однако.

***

Пять часов вечера: нахожусь прямо в ванной. На мой взгляд, я приняла очень разумное решение. А решение заключается в том, чтобы отдохнуть, как и советовал Джером Валеска. Но я не просто лежу в ванной и купаюсь — вообще даже не купаюсь, а читаю книгу «Полночь», в одежде, конечно же. Кстати, я уже на середине, именно на том моменте, где рассказывается о детстве Томми. Это произведение я читаю впервые, так что мне очень интересно, чем все закончится. На самом деле, мне кажется, конец будет плохим, но ни в коем случае не разочаровывающим, поскольку написано и впрямь отлично, сюжет обладает своей оригинальностью, атмосфера очень чувствуется. Если коротко — восхитительная книга.

За чтением не слышу звука открывающейся двери ни в комнату, ни даже в ванную, где я, собственно, и нахожусь. Возвращаюсь в реальность только тогда, когда слышу кое-чей явно удивленный голос.

— Что ты тут делаешь? — Валеска немного склоняет голову набок и приподнимает правую бровь, всем своим видом показывая, что его удивляет мое занятие.

— Читаю, — несмотря на то, что ничего сейчас мне не предвещает ни малейшей опасности, я незаметно даже для себя крепче сжимаю книгу в руках. Если что — ударю, конечно же, при условии, что вновь не оцепенею от страха.

— В ванной?

— Ну, смена обстановки и все такое, — стараюсь отвечать непринужденно.

Валеска еще раз окидывает меня подозрительно-удивленным взглядом, приподнимает вторую бровь, качает головой и вздыхает, затем разворачивается и уходит, напоследок кидая:

— В комнате еда, не забудь поужинать.

Если быть честной, меня напрягает его крайняя противоречивость: вот он ходит злой и готов прикончить меня только за то, что я сама себе причинила физический вред, но в то же время напоминает о приемах пищи, советует отдохнуть. Что с ним не так? Если ему на меня плевать, а ему на меня плевать, никак иначе, то зачем эта притворная «забота»? Он причиняет мне боль и физически, и морально, но в то же время печется о том, чтобы я сама себе этого не делала. Как-то странно это все, думаю, остальные психопаты, насильники, похитители так не делают. Хотя, кажется, у Джерома Валески все не так, как у других. Интересно только, почему.

Заметив, что я смотрю в одну точку, медленно и задумчиво перемещаю свой взгляд вновь на книгу и продолжаю читать. Только вот предложения не вяжутся уже друг с другом, теряют свой смысл, оставляя только обыкновенную оболочку. В голове пусто и одновременно тесно. Вот и как тут отдыхать, когда мозг отказывается останавливать мыслительный процесс? Как по мне, ерунда какая-то, а не отдых.

Тяжело вздохнув, я нехотя вылезаю из ванны, прохожу в комнату, кидаю книгу на прикроватную тумбочку и смотрю на еду: аппетит вновь исчез, но при этом есть нужно, иначе мне же будет хуже — и от Джерома Валески получу, и организму плохо сделаю. Ничего себе, впервые в жизни меня заставляют есть. Если вдуматься, то это даже звучит странно: заставляют есть. Какой нормальный человек будет отказываться от еды? Вот именно, что никакой.

Что ж, вот и подходит к концу еще один день в стенах неродной мне комнаты — на часах девять вечера, я собираюсь ложиться спать. На удивление сегодня весьма спокойный день, точно такой же, как и вчерашний — меня не били, не насиловали, не угрожали. По моему мнению, это всего лишь затишье перед бурей — того и гляди, как на моем теле вновь появятся темные синяки. Не нравится мне все это. Какое-то плохое предчувствие. Но, как бы то ни было, мои предчувствия часто меня подводят, так что полагаться на них не стоит. В конце концов, как там говорится: нужно жить сегодняшним днем. Не более. Интересно, тот, кто следует этой фразе, был похищен? Если нет, тогда все сразу становится понятно: человеку просто не доводилось продумывать свои действия на последующие несколько дней, поскольку нет опасности. А раз нет опасности — нечего и задумываться о ближайшем будущем, правильно?

Устало зевнув, я ложусь в постель, отворачиваюсь лицом к стене и закутываюсь в одеяло чуть ли не с головой. На улице снова идет дождь, благо не ливень и не гроза. Вслушиваясь в размеренный стук капель, постепенно начинаю засыпать. Раз капелька, два капелька, три капелька...

***

Сначала он медленно подходит ко мне, словно хищник подкрадывается к своей жертве. Обводит меня с ног до головы своим плотоядным взглядом, все также медленно приближаясь. Я же не могу, кажется, даже дышать; стою, не шевелясь, не пытаясь сбежать или хотя бы как-нибудь защититься. Все вокруг становится иллюзорным, вероятно, даже я здесь нереальна, а все происходящее — всего лишь дурной сон, от которого я наверняка сейчас проснусь в своей родной кровати.

Тем временем он резко хватает меня за запястья, боль тут же дает о себе знать, заставляя меня вполголоса вскрикнуть. Пытаюсь ослабить его хватку, но от этого становится только хуже; он перехватывает мои кисти одной рукой, другой хватает за волосы, оттягивая мою голову вниз и получая доступ к шее. Чувствую, как меня сильнее прижимают к холодной стене. Сопротивляться нет смысла — он сильнее меня, об этом свидетельствует его мертвая хватка, из которой вырваться попросту нереально. Но все же пытаюсь хотя бы немного оттолкнуть его от себя, хотя бы на секунду, на что в ответ получаю недовольно-злое рычание и острую боль в шее.

Вдруг он опускает левую руку, которая до этого держала мои запястья, ниже, грубо хватая меня за талию, тем самым прижимая к себе. В очередной попытке оттолкнуть его от себя, упираюсь уже свободными руками прямо ему в грудь, но это вообще не работает, он словно не замечает этого, хотя оно и понятно — моих сил явно не хватит хотя бы для удара, не говоря уже о том, чтобы оттолкнуть. Я беспомощна, я загнана в угол, мне ничего не остается делать кроме как... смириться с тем, что происходит, не сопротивляться.

Будто бы почувствовав мое смирение с происходящим, он отпустил мои волосы. Казалось бы, вот он, шанс, бей или беги, но только не бездействуй, не стой на месте, скованная страхом, не смиряйся с насилием. Нет. Шанса нет, это всего лишь иллюзия, поскольку он намного хитрее меня, ведь уже в следующее мгновение я оказываюсь прижата к кровати, а его руки все еще продолжают грубо блуждать по моему телу. Чувствую, как по моей щеке скатывается одинокая слеза.

***

Ненавижу себя. Почему я ничего не делаю из-за своего чертового страха? Почему я просто замираю, боясь даже пошевелиться? Я хочу спастись, хочу оттолкнуть этого психа от себя, убежать, да хоть что-нибудь сделать! Страх сковывает мои движения, оставляя лишь возможность кричать, но какой толк это делать, если я нахожусь один на один с ним в доме, где вокруг ни единой живой души! Ненавижу, ненавижу, ненавижу!

Глубоко вдыхаю в попытке успокоиться. Прислушиваюсь к окружающим звукам. Тихо, очень тихо; на улице давно уже темно, дождя нет, в доме тоже гробовая тишина. Будто бы я оглохла. Решаю, что проверить эту теорию все-таки стоит, и поэтому негромко хлопаю в ладоши. Звук есть, значит, со слухом все в порядке. Просто безмолвная и глубокая тишина. Медленно сажусь в кровати, взглядом зацепляясь за часы. Девять часов пятьдесят три минуты. Зачем я постоянно туда смотрю, если в этом нет никакого толку? Хотя, если вдуматься, толку нигде нет, по крайней мере, в моей ситуации.

Включаю воду и сажусь в ванной. Так хочется утопиться, лишь бы не чувствовать всю эту мерзость. Мне больно. Мне страшно. Смотрю на запястье, думая о чем-то далеком. Если я снова причиню себе боль, хуже ведь не будет? Куда уж хуже-то, правда? Мне слишком больно на душе, я так хочу вылить хотя бы часть всего этого, хочу, чтобы мне стало немного легче. Ничего страшного не будет...

Царапаю ногтями кожу запястья правой руки. Сначала медленно, наблюдая за красными следами, которые появляются после каждого прикосновения. Затем начинаю ускорять темп, всматриваясь в уже выступающую кровь. Она появляется так медленно, ее почти не видно, можно сказать, ее и вовсе нет. А спустя несколько мгновений она уже сочится маленькими тонкими струйками по моей руке, оставляя после себя вкус жгучей боли. Вместе с кровью на запястье из моих глаз текут слезы. Я уже не думаю, что делаю, просто действую словно механизм. Прихожу в себя уже тогда, когда вижу относительно большую кровоточащую рану. В этот момент и начинаю чувствовать всю боль, которая только может быть сейчас. Но, как бы странно то ни было, мне становится немного легче. Душевная боль немного отступает, ее заглушает физическая. С моих губ срывается еле слышный стон, путающий в себе боль и облегчение.

Тише, Эбигейл, тише. Ты сильная, я это точно знаю, ты справишься со всеми жизненными трудностями и в конце обретешь заслуженное счастье. Ты сможешь справиться и с насильником, и с пьющим отцом, и со всем остальным. Ты уедешь из Готэма, куда-нибудь в Филадельфию, и будешь жить там обычной счастливой жизнью, позабыв кошмары прошлого. У тебя будет уютная квартира, любящий муж, любимые дети и маленькая собачка — все будет именно так, как ты этого захочешь. Не сдавайся, Эбигейл, не нужно. Все будет замечательно, поверь в это.

Пусть этого, возможно, никогда и не будет, но мысль о счастливом будущем успокаивает меня и заставляет перестать плакать. Если думать об этом, действительно ли в будущем все будет так, как я хочу? Не знаю. По сути, я сама выстраиваю свое будущее, только от меня зависит, насколько счастливым оно будет. Я — творец своей жизни, и никто не может выступать в роли препятствия.

От этой ободряющей мысли на моем лице появляется легкая улыбка, на миг я даже забываю, где нахожусь, что со мной происходит. Это тот самый момент, когда ты своими мыслями можешь успокоить себя, отгородиться от всего негатива и просто жить моментом, пусть даже и недолгим. Это сравнимо с медитацией: ты уходишь от реальности, оставаясь наедине со своими чувствами и мыслями, и после тебе становится легче, восстанавливается душевное равновесие. Ты просто растворяешься, перестаешь существовать на какой-то промежуток времени. Это не передать словами, это нужно прочувствовать.

Выходя из ванной, я чувствую небольшой прилив сил. Уже нет ощущения, будто бы я ходячий мертвец, что, думаю, очень хорошо. Сейчас, в данную минуту, ничего плохого не происходит, нет никакой опасности, я просто стою в ванной комнате на белоснежном ковре и вытираю полотенцем волосы. О прошедших событиях напоминают лишь синяки и моя новая рана на запястье, но сейчас не нужно об этом думать, нужно просто отвлечься.

Прохожу в комнату и снова ложусь в кровать. Смотрю в потолок и размышляю о сегодняшнем дне. Наверное, этого не нужно делать, иначе могу вернуться к истерике, но... я не могу просто так взять и заснуть. Нужно все обдумать. Вдруг зеваю и понимаю, что это занятие отложу на завтра, поскольку сейчас мой организм требует отдыха. Кивнув самой себе, укрываюсь одеялом и закрываю глаза.

***

Утро нового дня. За окном очень пасмурно, того и гляди пойдет ливень. Тусклые, мрачные тучи заполонили собой все небо, не давая места ни единому белоснежному облачку. Что ж, видимо, хорошей погоды не дождешься, а если и дождешься, то наверняка состаришься.

После ванны в мою голову приходит крайне умная мысль: нужно скрыть мое левое запястье от прозорливого взгляда Валески; кстати, рана покрылась корочкой и теперь мне больно сгибать и разгибать кисть. У меня, если честно, есть два варианта: надеть какую-нибудь кофту или футболку с длинными рукавами либо же никак не маскироваться и просто надеяться на то, что меня проигнорируют. Хорошенько, но в то же время быстро, обдумав оба варианта, решаю остановиться на первом, поэтому все также оперативно начинаю искать что-то подходящее. В итоге нахожу легкую кофту черного цвета. Отлично, мне подходит.

Как ни в чем не бывало, беру книгу и устраиваюсь поудобнее в кровати, вместе с тем прислушиваюсь к звукам за дверью, что, нужно заметить, абсолютно бесполезно, поскольку Джером Валеска как раз такой человек, который ходит настолько бесшумно, что если у тебя будет идеальный слух, то все равно не услышишь. Кивнув этой мысли, открываю книгу и начинаю читать. Точнее, пытаюсь это делать, потому что все мое внимание направлено далеко не на книгу.

И вот, наконец, наступает тот самый долгожданный момент. Сердце начинает стучать быстрее, а я с еще большим упором делаю вид, что увлечена книгой. Он входит в комнату, как всегда, с подносом в руках, ставит еду на стол. Я не поворачиваюсь, продолжаю читать. Пожалуйста, уйди, не надо на меня смотреть своим колючим взглядом, я слишком сильно его чувствую на своем теле.

— Позволь поинтересоваться, зачем кофту надела, — спокойно спрашивает он, а мне уже начинает казаться, что он все знает.

— Замерзла, — односложно отвечаю я и поворачиваю голову в его сторону, смотрю прямо в глаза — смотри, я не вру, не отвожу взгляд. Убедился? А теперь уходи!

— Замерзла, значит... — он явно мне не верит, потому что подходит к кровати и садится на нее. — Покажи мне свою правую руку.

И в этот момент внутри меня все рушится. Кажется, день начинается с плохого. Надо было все-таки оставлять футболку, так он может быть и не заметил бы. Но, поняв, что делать мне больше нечего, я медленно протягиваю свою руку. Ощущение, будто бы я протягиваю ее в темное место, в котором существует лишь неизвестность. Тут также: только вместо темного места — Джером Валеска, и этот факт явно не улучшает ситуацию, а даже наоборот — ухудшает.

Он неспешно задирает рукав кофты, обретая возможность лицезреть последствие моей вчерашней истерики. Притворно-аккуратно водит большим пальцем по корочке, еле касаясь поврежденной поверхности, а затем резко надавливает в самый ее центр, отчего я мучительно вскрикиваю. Не успеваю прийти в себя после внезапной боли, как его пальцы сжимаются вокруг моей шеи, а сам он прижимает меня к стенке.

— Когда я тебе советовал больше не сдирать корочку с прежних ран, я подразумевал не повреждать кожу, а значит, и не делать новых ран, — он зло шипит мне это прямо в лицо, еще сильнее сжимая мое горло. Уже начинает темнеть в глазах, и он отпускает меня, но ненадолго, поскольку правой рукой хватает меня за волосы и не очень сильно, но весьма ощутимо прикладывает меня головой о стенку. — Это мое последнее предупреждение, если увижу подобное еще раз — тебе же будет хуже. И не смей мне врать!

Наконец он отпускает меня и быстро уходит. Я пытаюсь прийти в себя. Это все было настолько резко и неожиданно, что я даже не успела понять, что происходит. Продолжая быстро дышать, судорожно сглатываю, думая, что именно со мной будет, если я продолжу заниматься такими вещами. Он готов убить меня только за то, что я причиняю себе вред... но почему? Это все очень странно и запутанно.

По щекам снова катятся слезы, с каждой минутой все быстрее и быстрее. Сижу на кровати, обхватив колени руками, и просто плачу. За что мне все это? Я что-то когда-то не так сделала и теперь, грубо говоря, расплачиваюсь за свои грехи? Не выдерживаю и ударяю кулаком в стену. Затем еще раз. После восьмого удара смотрю на руку и вижу небольшие ранки на костяшках. Ну замечательно, только этого мне и не хватает!

Бессильно встаю и направляюсь прямиком в ванную, чтобы смыть кровь. Надеюсь, Валеска не заметит это, иначе, чувствую, мне несдобровать. Задумчиво смотрю на воду, льющуюся из-под крана; вот она течет себе, в своем привычном темпе, ей никто и ничто не мешает, она тоже никому не мешает. У воды нет никаких проблем, у нее одно задание в этой жизни — существовать. И, черт возьми, как же неприятно осознавать, что даже у неодушевленного предмета существование лучше, чем у меня.

***

Утро пятнадцатого февраля. Совершенно нет никакого настроения, не хочется даже существовать. Еще и пасмурно за окном — абсолютно никакой радости. Гипнотизирую взглядом улицу: хочу вдохнуть свежий воздух, посмотреть на небо не из окна, походить по земле собственными ногами, побегать под дождем, погулять. Однако заперта в четырех стенах, и никто, похоже, не собирается исправлять эту ситуацию. Впрочем, печально это все.

Наконец встаю с кровати, и сразу же мое внимание привлекает лист бумаги, безмятежно лежащий на столе. Замираю на месте, думая, откуда мог взяться этот лист: логично, что это либо я вчера вечером его оставила, либо это дело рук похитителя. Почти на сто процентов уверена во втором варианте, поскольку я всегда кладу все на место, ничего не разбрасываю, а если и разбрасываю, то запоминаю местоположение тех или иных предметов. Что ж, делать нечего, подхожу к столу и беру лист в руки, начиная читать текст вслух.

— Мне нужно срочно покинуть дом на ближайшие два дня, поэтому ты смело можешь пользоваться кухней и гостиной. Не смей подниматься на второй этаж или сбегать: сбежишь — найду, поднимаешься — узнаю, и, поверь, хорошо тебе не будет. Надеюсь, ты все поняла и не собираешься творить глупостей, — в конце записки нарисован улыбающийся смайлик, который на самом деле кажется слишком злорадным. Даже мурашки пробегают по телу.

Что ж, кратко и по делу. Только вот я совершенно не рада этому событию: да, я смогу наконец отдохнуть без него парочку дней, но... вдруг я сделаю что-то не так? Кто знает этого Валеску — он может вспылить из-за любой незначительной мелочи. От осознания сложившейся ситуации уже голова идет кругом. Нужно сначала принять душ, почистить зубы, а потом уже решать, что делать.

После ванной я надеваю первое, что попадается под руку — белые штаны и такого же цвета футболка. Встаю перед выходом из комнаты, кладу руку на дверную ручку, закрываю глаза и медленно выдыхаю. Сейчас я дерну ручку и дверь действительно откроется? Стою еще секунд десять и наконец-таки открываю дверь.

Сразу упираюсь взглядом в лестницу. Выхожу из комнаты, прикрываю за собой дверь и оглядываюсь. Справа от входной двери расположена небольшая кухня, которая никак не отделена от общего пространства, как и гостиная, находящаяся левее входа. Диван, два кресла, телевизор, книжный шкаф — оказывается, в этом доме много книг. Еще левее располагается лестница, ведущая на второй этаж, а около нее — какая-то комната очень маленьких размеров. Предположительно, там должен находиться подвал, но проверять эту теорию я не хочу. Получается, моя комната находится прямо между кухней и подвалом, очень интересно. К слову, цветовая гамма ничем не отличается от комнаты, где я проживаю. Наверняка и второй этаж такой же. В целом, мне нравится (если, конечно, не учитывать тот факт, что меня здесь держат насильно).

Подхожу к окнам около входной двери и смотрю на улицу — оказывается, помимо леса, рядом располагается озеро. Заворожено смотрю на водную гладь, и от этого только сильнее хочется выбраться на улицу. Это даже меня как-то приободряет, настроение немного улучшается, даже кушать хочется. Кстати, о еде — в моем свободном доступе кухня, из чего следует, что я могу есть все, что захочу (и что находится в пределах этой кухни, конечно же). Настроение поднимается еще сильнее, и я уже с нетерпением открываю холодильник в предвкушении предстоящей готовки.

После вкусного обеда, а завтракала я в обед, полагается поспать. К тому же, уже идет дождь, можно даже сказать, ливень, серые тучи зловеще нависают над землей, а иногда даже раздаются раскаты грома. От этой погоды так и хочется укрыться где-нибудь под одеялом в кроватке и уснуть, проснувшись ближе к вечеру. Надо же, какая ирония — когда я жила своей обычной жизнью, постоянно недосыпала, а сейчас, когда меня похитили, я могу спать почти целыми днями. Спать и читать. Ну, еще рисовать и есть, но это уже не так важно, когда есть полноценный сон.

Правда, всю эту идиллию портит тот факт, что в доме я не одна, а с похитителем, от которого ничего хорошего ждать нельзя. Но сейчас, хвала всем дьяволам, я предоставлена самой себе, находясь в гордом одиночестве в двухэтажном доме. Конечно же, входная дверь уже проверена мною — закрыта. Да, чисто теоретически, я могу сбежать хоть прямо сейчас, но что будет дальше? Джером Валеска меня найдет — это лишь вопрос времени. А так я могу втереться в доверие, хорошенько продумать план побега и сбежать. Что от этого меняется? Не знаю, просто второй вариант кажется надежнее первого. Да и к тому же, вдруг что-то случится очень хорошее, отчего я окажусь на свободе? Вдруг он меня сам отпустит? Да, звучит глупо, но с другой стороны — мое пребывание здесь не может длиться всю жизнь. Каким-то образом оно должно рано или поздно окончиться и совершенно неважно, каким именно.

С такими мыслями я укутываюсь в одеяло и быстро засыпаю.

Просыпаюсь уже вечером, когда за окном темно. Вот это да, я же засыпала на пару часиков, когда стемнеть успело? Смотрю на часы, что показывают шесть вечера, и грустно вздыхаю. Вот вроде ничего и не делаешь, а время все летит и летит; не успеешь оглянуться, как придет пора умирать. От осознания того, что ты ничего не успеешь сделать в этой чудовищно-интересной жизни, становится еще хуже на душе, поэтому я сонно встаю с кровати и направляюсь на кухню с мыслью о том, чего бы съесть.

***

Следующий день проходит в точности также, как и предыдущий: просыпаюсь, завтракаю (точнее, обедаю), снова засыпаю, снова ем. Вот, например, сейчас, после вкусного ужина, я сижу на диване и читаю очередную книгу. Джером Валеска должен вернуться либо в ближайшие часы, либо завтра утром. Нет, в принципе, он может и не возвращаться, я от этого никак не пострадаю, мне даже лучше будет. Я наконец-то вновь обрету свою свободу и буду жить почти как нормальный человек. Или нет.

Как говорится, вспомни лучик — вот и солнце: домой заявляется рыжеволосый похититель-насильник-психопат. Он нервно захлопывает входную дверь, кидает ключи куда-то в сторону, с таким же неприкрытым раздражением снимает обувь и верхнюю одежду и только потом смотрит на меня. Я смотрю на него в ответ, почти переставая дышать. Он обводит меня своим взглядом с ног до головы, останавливаясь на глазах.

— Что-то случилось? — осторожно спрашиваю я, молясь всем богам и дьяволам на свете о том, чтобы он мне ничего плохого не сделал.

Все также не разрываю зрительного контакта. Секунду Валеска о чем-то думает, а затем в его глазах появляется недобрый блеск, и губы растягиваются в хищном оскале — все это является прямым доказательством того, что зря я что-то начала говорить, а уж тем более спрашивать. Становится не по себе, дыхание замедляется, сердце готово остановиться в это же мгновенье, чувствую, как кисти рук и стопы начинают леденеть. Уже не держу в руках книгу, она съехала куда-то на диван, но это и не главное.

— Случилось...

Не успеваю даже опомниться, как он быстро и резко подходит ко мне, хватает за запястья и тянет на себя. Пытаюсь сопротивляться, а он в ответ еще сильнее сжимает мои руки, заставляя болезненно вскрикнуть. Тем временем он уже дотаскивает меня до комнаты, валит на кровать, прижимая всем своим телом и не давая ни малейшей попытки оказать сопротивление. Слышу, как разрывается ткань футболки; оголяется мой бюст. Упираюсь ладонями ему в грудь, одновременно прикрывая свою, но он тут же перехватывает запястья и прижимает их к кровати.

Понимаю, что он снова выиграл эту битву, вот уже который раз подряд. Ничего не остается кроме как зажмурить глаза, сделать глубокий вдох и...

***

Утро двадцать пятого февраля началось с очень необычной фразы «Ешь, одевайся и пойдем». Первая мысль, которая посетила меня в тот момент, была не очень радужной: я подумала, что Джером Валеска наконец-то захотел меня убить, поэтому ради такого случая сейчас выведет меня куда-то в лес (а далеко ходить не надо, лес находится рядом с домом), там пристрелит и закопает. Вторая мысль была на грани фантастики: он меня отпустит домой, отстанет от меня, и я забуду его как страшнейший дурной сон в моей жизни. Третья мысль была о том, что он решил меня утопить. К слову, потом я подумала логически: если бы он захотел убить меня этим утром, стал бы кормить? Соответственно, первая и третья мысль отпали сами собой, оставляя место второй. Но что-то мне подсказывало, что так просто меня не отпустят, а потому и эта дума оказалась отметена. На этом мои предположения закончились, и ела я уже с пустотой в голове, все же прощаясь с жизнью.

И вот сейчас я на улице, сижу на земле около воды и смотрю куда-то вдаль. Я до сих пор не могу поверить в то, что Джером Валеска решил выпустить меня на улицу. Если чудес не бывает, то тогда что происходит со мной сейчас? Разве это не чудо? Мою голову не покидали мысли о том, что я умру в этом доме, так ни разу и не выйдя на свежий воздух, и внезапно в одно прекрасное утро я оказываюсь там, где и хочу. К сожалению, не дома, но улица — тоже прогресс.

Как я и думала, я вовсе не в городе, а за его пределами, поскольку в округе нет ни единой души, ни единого жилого помещения. Перед входом неподалеку располагается относительно большое озеро, а если выйти из дома и свернуть налево, то можно увидеть дорогу — скорее всего, она ведет к шоссе, а шоссе ведет к городу; все это — и дорога, и дом, и озеро — окружено лесом. Но также стоит отметить, что со стороны озера лес не такой уж и густой, можно даже наблюдать за закатами, если посмотреть немного левее.

Получается, если хорошо подумать, то при побеге единственным путем является именно эта дорога; конечно, не буду забывать и про существование леса, но что-то мне подсказывает, что там меня могут ждать неприятности — заблужусь и все, нет смысла бежать там, где нет пути. Но возникает еще одна проблема: так просто сбежать не получится, потому что, чувствует мое сердце, я далека от Готэма, а сил, чтобы добраться до своей квартиры, мне явно не хватит. Впрочем, этот вопрос я решу, когда буду бежать; сейчас этой проблемы нет, значит и нечего думать о ней, иначе это лишняя морока и головная боль.

На улице не так уж и холодно, при условии долго не сидеть на земле. Улыбаюсь и укутываюсь еще больше в куртку, все также наблюдая за водной гладью. Люблю такую погоду: солнце где-то высоко в небе, ветра нет, вокруг тишина и спокойствие. На душе так умиротворенно сразу становится, ничего будто бы больше не существует, только ты и твое безмятежное состояние; все проблемы и заботы мгновенно куда-то пропадают. Кажется, что это такая мелочь — сидеть и смотреть на воду, вслушиваясь в безмолвие природы... но ведь в этой мелочи и кроется счастье, пусть и незаметное, маленькое, но счастье.

Мою безбурную идиллию прерывает Джером Валеска, который усаживается рядом со мной на землю. Я сразу же напрягаюсь, хоть и стараюсь этого не показать. Мне не очень уютно находиться рядом с ним, вот если он находится не рядом со мной, а, допустим, в другой комнате или хотя бы в пяти метрах от меня, мне становится легче, возвращается чувство безопасности. А когда он прямо рядом со мной, врывается в мое личное пространство, хочется отдалиться или сбежать, лишь бы не чувствовать его присутствие.

— Не замерзла? — спрашивает он то ли от скуки, то ли ему действительно интересно это знать.

В любом случае, я отрицательно качаю головой, все также смотря на водную поверхность. Обхватываю руками колени и ставлю на них подбородок. Зачем же я нужна ему? Он ведь не просто так меня здесь держит, на это точно должны быть какие-то причины, иначе ведь никак. Да и тот факт, что он следил за мной, не дает мне покоя и все больше подпитывает мое любопытство. А действительно ли следил? Быть может, это всего лишь моя глупая догадка, которая только кажется разумной...

Мы все также сидим на холодной земле, никто из нас не говорит ни слова. Хочется задать так много вопросов, но я уверена, что все они останутся без ответа, ведь, как ни крути, жертва здесь я, а, как правило, жертвам не положено ничего знать, при условии, что их не собираются убить.

Подумать только: я жертва. Мне кажется, я не до конца осознаю всю суть происходящей ситуации, поскольку я будто бы не ощущаю всего, что со мной творится. Как будто я сейчас сплю и вижу очередной ужасный сон, в котором я снова и снова страдаю. Но ведь это реальность, да? Суровая, жестокая и беспощадная реальность.

— Ты за мной следил? — спустя долгие мгновения все же решаюсь задать этот вопрос в надежде получить на него ответ. Ради этого даже поворачиваю голову в его сторону и смотрю ему прямо в глаза. Он издает короткий смешок и смотрит на меня в ответ.

— Ангелок решил поиграть в детектива, надо же, — непонимание появляется в ту же секунду, что и слова, произнесенные Валеской.

— Почему именно ангелок? — с недоумением спрашиваю я, хмуря брови, но все также продолжая смотреть ему в глаза.

— А ты поразмышляй над этим, у тебя очень хорошо получается, — произносит он с усмешкой и отводит взгляд куда-то в сторону. Я следую его примеру и снова начинаю рассматривать водное зеркало.

Тем не менее, теперь я знаю то, что хотела знать. Он не ответил на вопрос прямым текстом, но четко дал понять, что следил за мной. Хотя, с другой стороны, его фраза могла звучать как усмешка: решила поиграть в детектива, но у тебя ничего не получилось. Но, опять же, потом он отметил, что у меня хорошо получается размышлять. Значит, в конечном счете, я все-таки права. По правде говоря, эта информация мало что мне дает, поскольку слежка была устроена исключительно для похищения. Все становится только сложнее и запутаннее.