Помоги мне

11 лет назад

Мне было пять лет, когда отец впервые сильно напился.

Я сидела в своей комнате, играла с моим любимым — и единственным — плюшевым медведем, Ронни. Красивый такой, светло-коричневый. У него добрые глаза: казалось, будто смотришь в них и растворяешься в выдуманном мирке, приветливом и ласковом — точно такой же, как и взгляд плюшевого друга. Я любила с ним играть. Всегда представляла, что он понимает меня, понимает мои слова; каждый раз рассказывала ему о своем дне, о чем думала, о чем мечтала, а он просто сидел в моих объятиях и молча слушал, давая мне возможность вволю наговориться. Даже как-то раз пыталась научить его разговаривать, полагала, что такое возможно. Потом просто смирилась, оставив ему роль внимательного слушателя.

В тот самый зимний вечер, когда с неба неспешно опускалось огромное количество пушистых снежинок, образовывающих легкий снегопад, когда дул слабый ветерок, закручивая белые частички в плавный вихрь, я услышала крики родителей, доносящиеся из гостиной. Очевидно, они ссорились или о чем-то спорили, и делали они это достаточно долго; отца было слышно намного чаще и громче. Я осторожно встала с пола, крепче прижала к себе Ронни и, пытаясь не шуметь, подошла к двери. В какой-то момент в квартире стало так тихо, как никогда не было. Затем я услышала какой-то звук, будто бы был удар, и последующие быстрые шаги отца вместе с захлопывающейся входной дверью.

Постояв еще некоторое время, я потихоньку открыла дверь и медленным шагом направилась в гостиную. Зайдя в комнату, я почувствовала противный запах, от которого зачесался нос; хотелось просто вдохнуть больше воздуха, задержать дыхание и уйти обратно играть с плюшевым мишкой. Затем я посмотрела в центр гостиной, туда, где стоял диван, и увидела свою маму, она сидела на полу и... плакала. Я неуверенно подошла к ней, присела на колени и тихонечко спросила:

— Мама, что случилось?

Она вдруг резко дернулась, будто бы не ожидала меня увидеть прямо здесь и сейчас, потом посмотрела на меня своими красными от слез глазами и улыбнулась, но улыбка ее не была жизнерадостной и веселой, скорее, печальной и полной боли. Через секунду она обняла меня, прижала к себе и начала гладить по голове, будто бы успокаивая и одновременно от чего-то оберегая. В ее объятиях было так спокойно и тепло, не хотелось никогда расставаться с ней; казалось, что только мама может подарить мне тепло и чувство защищенности, она давала мне почувствовать, что я не одинока в этом мире. Но, к большому моему сожалению, такое случалось далеко не каждый день. Тем не менее, я всегда ценила ее проявления любви.

— Все хорошо, просто у папы выдался очень трудный день. Все хорошо, — прошептала она мне на ухо, все также продолжая гладить меня по голове.

В тот день я поверила ей. Подумала, что у отца и правда был трудный день, поэтому он сильно напился, накричал на маму (или поссорился с ней) и даже... ударил ее. Простой тяжелый день, такой ведь у всех был, не так ли? Конечно, так. Все срываются, вот и он сорвался. Такого больше не будет.

Но было ли это правдой на самом деле?

***

Определенно, это не было правдой. Не было никакого трудного дня, просто в один «прекрасный» момент, когда у моего отца были какие-то сложности на работе, ему все осточертело и просто-напросто стало на все плевать, он решил напиться, выместить всю свою злобу на ком-то. Вот только почему этим кем-то стала моя мать? Это неправильно. Так нельзя.

Ронни... а ведь мой плюшевый мишка и сейчас где-то находится. Если мой отец его не выкинул, конечно, а то ведь по пьяни всякое случается. Интересно, что там вообще происходит и происходит ли? Может быть, меня ищут? Хотя, я думаю, даже если бы искали ранее, то сейчас уже забросили это дело — как-никак я здесь торчу уже три месяца. Или, может, меня и вовсе не искали и не ищут, ведь это зависит от моего отца и его заявления о пропаже. Ему точно должны были позвонить из школы, доложить о многочисленных пропусках. Значит, мой отец знает, что меня все-таки нет дома, следовательно, скорее всего, меня разыскивают. Или же нет? Сложно.

Наверное, мой отец все также продолжает употреблять огромное количество алкоголя. Тогда у меня два вопроса: стал ли он пить больше и жив ли он вообще? Не буду исключать вероятность того, что он бросил пить, ведь все-таки у него есть проблема поважнее мерзкого спирта. Если все-таки предположение о трезвости является правильным, то меня точно ищет полиция. Но ведь... она не найдет. Я даже не в Готэме, так что о спасении и речи не может быть, только побег.

А если мой отец все же мертв? Тогда уж точно я останусь в этом доме навечно, все мои дни будут похожими друг на друга, я каждый день буду видеть этого психопата, регулярно буду терпеть насилие, которое, между прочим, я не заслуживаю. Я ничего плохого не делаю и не делала, так почему же нахожусь в этом доме, а не в своей родной квартире? Я была бы рада снова ходить в школу, даже на работу — все, что угодно, лишь бы не жить так, как живу сейчас. Так или иначе, прежней жизни у меня уже точно не будет.

— Так, Эбигейл, не нужно об этом думать, — говорю я самой себе, смотря на кружку чая в своих руках.

Джером Валеска снова не здесь, поэтому я смело разгуливаю по дому, не по всему, конечно: я все также не захожу на второй этаж и в подвал, но вот гостиная и кухня в моем распоряжении. Стоит отметить, что теперь я вообще не сижу запертой в четырех стенах, то есть даже когда дома находится похититель-насильник-психопат, я могу спокойно выйти из комнаты, никто мне даже и слова не скажет.

Чай кончается, погода снова портится, а входная дверь открывается, впуская воплощение зла, точнее, Джерома Валеску. Он быстрыми движениями скидывает с себя верхнюю одежду, не обращая на меня никакого внимания и даже ни на секунду не поворачивая голову в мою сторону, скрывается на втором этаже. Я, стараясь сохранять спокойствие и умиротворение, вцепляюсь в кружку, кажется, мертвой хваткой, а сама все еще смотрю на лестницу, не отодвигаясь от кухонной тумбы. И не зря, ведь через пару минут он спускается, снова одевается, затем смотрит на меня несколько секунд и уходит. И ведь я даже не понимаю, каким был его взгляд — злым, нервным, безразличным... нет, это все не то. Слишком уж странное у него сегодня поведение: он никогда ничего не забывает, никогда не возвращается домой на пару минут. Все это явно не к добру. Или это уже паранойя?

Если быть честной, я уже даже не сопротивляюсь ему — в этом нет никакого смысла, хотя количество синяков, да и в целом боли, уменьшилось. Да и к тому же, если я буду подчиняться ему целиком и полностью, он может оставить меня в покое. Если же в этом моя логика не сработает, то так я хотя бы заслужу доверие, которым в будущем смело воспользуюсь — сбегу тогда, когда он сам того и ожидать не будет. Вот только как?

Помотав головой в попытке разогнать все присутствующие мысли, мою кружку, чай в которой закончился настолько незаметно, что я и насладиться вкусом не успела. Затем иду в комнату, сажусь за письменный стол, кладу перед собой чистый белый лист бумаги и беру в руки простой карандаш. Хм, а ведь этим карандашом можно что-нибудь сделать кроме рисования. Как бы то ни было, начинаю рисовать хаотичные линии — сначала маленькие, почти что прямые, затем все более длинные с закругленными концами. В итоге получается что-то вроде психологического теста «что вы видите на этом рисунке». Интересно, таким ли способом создаются подобные рисунки? Надо будет подумать над этим.

Внимательно осмотрев каждую мелочь на листе бумаги, беру в руки черный карандаш и начинаю обводить то, что уже нарисовано. Делаю я это с особым старанием, потому что спешка в этом деле совершенно ни к чему. Нужна аккуратность и терпение, которым, к слову, я обладаю достаточно хорошо в связи с недавними событиями. Теперь весь этот процесс больше похож на раскраску-антистресс, только вместо раскраски — хаотичные линии, не подчиняющиеся никаким закономерностям и порядкам.

Закончив с этим, откидываюсь на спинку стула и смотрю в потолок. Сколько времени мне еще предстоит проторчать здесь, в этом доме? Месяц, два, три? Быть может, год? И какова же причина, по которой я нахожусь здесь? Уже с самого начала понятно, что Джером Валеска похитил меня не по чьим-то указаниям, а только лишь потому, что ему лично это нужно. Но зачем? Я с ним никогда ранее не пересекалась, соответственно, не могла нагрубить ему или сделать что-то плохое. Если уж на то пошло, то я никогда никому не делаю плохо, наоборот, я стараюсь всем угодить, чтобы в будущем не было никаких конфликтов и неприятных ситуаций.

Зачем вообще некоторые маньяки, психопаты, похитители и прочие следят за своими жертвами прежде, чем совершить преступление? Ну, во-первых, чтобы убедиться, что у потенциальной жертвы нет никого, кто мог бы подать заявление о пропаже человека или обратиться в полицию после совершенного преступления. Во-вторых, если человек намерен похитить свою будущую жертву, то слежка ему просто необходима — нужно выяснить, какими путями ходит человек, место работы или учебы; если перефразировать — нужно узнать, как живет человек, за которым следят. Это самые веские две причины.

Хорошо, с этим все понятно: у меня есть отец, у которого проблемы с алкоголем, мать мертва, каких-либо других родственников или друзей у меня нет. Иными словами, у меня нет никого, кто бы мог обратиться в полицию. Значит, если за мной следил Джером Валеска, а он следил, то точно убедился в моем окружении. Не буду удивлена, если он знает про меня абсолютно все, даже то, что я сама о себе сказать не могу. Но зачем ему все это? На все ведь должна быть причина.

На секунду прикрываю глаза, затем встаю и направляюсь в гостиную. Думаю, сейчас самое время, чтобы посмотреть какой-нибудь фильм.

***

5 лет назад

Была середина августа, обычный летний день, я выходила из парка, который располагается в пяти минутах ходьбы от дома. Солнце близилось к горизонту, дул прохладный ветерок, не было ни единого облачка, желто-зеленые листья на деревьях еле колыхались; самая прекрасная погода для прогулки, которая вдохновляет и заряжает позитивом на весь оставшийся день. На душе было прекрасно и, самое главное, спокойно; никто и ничто меня не тревожило.

Направляясь домой, я думала о том, что начну рисовать новый рисунок — это будет пейзаж, одинокий домик у озера, закат, на крыльце стоит девочка и смотрит куда-то вдаль. Неважно, насколько красиво у меня получится это изобразить, самое главное — передать чувства, передать то самое умиротворение, которое я чувствовала на тот момент. Я надеялась, что позже, когда я буду смотреть на этот рисунок, снова смогу почувствовать те же самые эмоции, что и ранее.

Но как только я зашла в квартиру, тут же мой хороший настрой испарился, будто бы его и не было, а я почувствовала, что что-то не так. В квартире слишком тихо для обычного дня — телевизор не был включен, разговоров тоже не было слышно. Казалось, даже время остановилось. Положив ключи на тумбочку в прихожей и разувшись, я открыла дверь в гостиную, но никого там не увидела. Тогда я прошла на кухню, но и там меня ждала лишь пустота и холод. После этого я медленно вдохнула и выдохнула, направилась в комнату родителей. Не забыв постучаться, я осторожно приоткрыла дверь, словно боясь увидеть что-то страшное.

Мама сидела на кровати спиной ко входу и смотрела в окно. Или всего лишь делала видимость? Аккуратно коснувшись ее плеча, я спросила:

— Все хорошо? — она посмотрела на меня, и в тот момент я поняла, что явно что-то случилось, ведь я увидела слезы на ее лице. Она была чем-то обеспокоена и даже... напугана. В тот момент в моей голове была лишь одна-единственная догадка, которую я все же осмелилась озвучить. — Это снова из-за отца, да?

Она в ответ коротко кивнула и тут же сказала:

— Эбигейл, тебе не нужно беспокоиться, — удивительно, насколько спокойно звучал ее голос в тот момент.

— Но ты не должна это терпеть, — я села около нее и посмотрела в глаза. — Мы можем просто уйти. Или он. И тогда все будет хорошо.

На мои слова она только покачала головой, усмехнулась, затем снова посмотрела в окно. Мы так и сидели в тишине, никто больше не решался ничего сказать. Так могло продолжаться целую вечность, но спустя несколько минут все-таки молчание было нарушено.

— Мы не можем.

После этих слов моя мама встала и куда-то ушла, предположительно, в ванную комнату. А я так и осталась сидеть в недоумении. Тогда я почувствовала безысходность и одиночество, заполонившие меня всю изнутри. Это был один из самых ужасных вечеров в моей жизни.

***

Очередной детективный фильм подходит к концу, а потому я беру пульт и выключаю телевизор; Джером Валеска в это время спокойно сидит на кухне и пьет чай. Ну, вернее, он наверняка чем-то озадачен, потому что его брови слегка нахмурены. Интересно, о чем он думает? Подозреваю, если его спросить об этом, то ответ не будет получен, скорее, мне будет больно. Как бы то ни было, я встаю с дивана, подхожу к кухонным тумбам и наливаю себе чай. Люблю чай, особенно черный. Может быть, попытаться поговорить с Валеской...

— Какие фильмы тебе нравятся? — вероятно, это самый бессмысленный вопрос, который я когда-либо кому-либо задавала. Что ж, надеюсь, никаких дурных последствий не будет. Но, стоит отметить, что, сидя напротив него, я спокойно смотрю ему в глаза. Это ли не прогресс? Конечно, спокойна я только внешне.

— Я не смотрю фильмы, — отвечает он без особого энтузиазма, отводя от меня взгляд.

— Почему же? — делаю небольшой глоток, на секунду задумываясь о том, что не встречала ранее людей, не любящих и не смотрящих фильмы. Это ведь странно, да? Все любят фильмы.

— Не вижу в них никакого смысла, — он встает, моет за собой кружку и уходит куда-то на второй этаж, оставляя меня в гордом одиночестве.

Ничего не поделаешь, Джером Валеска сегодня не настроен ни на какие разговоры, впрочем, как и в большинстве случаев. Но буду везде искать плюсы: теперь я знаю, что он не смотрит фильмы. Пока что не понимаю, чем может мне помочь эта информация, и есть ли от нее хоть какая-то польза, но... она есть, и это наверняка уже хорошо.

И все же непонятно. Фильмы помогают расслабиться, отдохнуть, заставить переживать за главных героев, в конце концов, они приносят много вдохновения, почву для размышлений. Это интересно, но никак не бессмысленно. Или же... они не созданы для людей, которые живут в суровой реальности.

Допив чай, я захожу в комнату и прикрываю за собой дверь. За окном уже темно, а значит пора ложиться спать. Пока чищу зубы, задумчиво смотрю на отражение в зеркале. Мне нужно сбежать, нужно продумать все мои действия для этого. И, кажется, я знаю, что мне в этом поможет. Зеркало.