Сергей Есенин

Пэйринг:
ОЖП/Сергей Есенин.
Автор: SONYAALYONOVA

XXX

Маша вот уже полчаса крутилась у небольшого мутного от времени зеркала в ее комнате в общежитии, пытаясь вытащить из волос тряпочки, благодаря которым, по заверению соседки, получаться роскошные пышные локоны. Сейчас же это было подобно пытке, потому как распутать самодельные «бигуди» без потери волос было практически нереально. А еще Маша ужасно опаздывала, хотя обещала Сергею, что не пропустит ни одного его стиха. Злилась, выдирая целые пряди белокурых волос, и только когда вернулась Варвара, процесс расплетения сдвинулся с мертвой точки. — А платье-то какое, — Варя восторженно рассматривала струящуюся нежно-розовую ткань. — Где выкройку нашла? Я таких моделей еще не видела. — Сама придумала, — отмахнулась Маша. Ну не рассказывать же соседке, что урвала похожее платье на одной из распродаж в «Zara», а потом еще месяц сидела на одной воде, чтобы в него влезть. Хоть у швеи она просила цвет более насыщенный, но ткани подходящей та так и не нашла, но Маша осталась довольна и тем, что в итоге получилось. Все же лучше, чем ходить в обносках, которым далеко не первый год. — Может познакомишься там с кем, — мечтательно проговорила Варвара, помогая уложить локоны. — Повезет, если с москвичом, да со своей квартирой. Выберешься из этих трущоб и будешь жить, горя не зная. Жить, не зная горя, Маша могла бы в двадцать первом веке. Сейчас все проблемы, с которыми она сталкивалась в прошлой жизни, казались сущими пустяками. Парень бросил, подруга предала — всё мелочи, которые можно пережить. Сколько в ее жизни могло быть парней и подруг, люди приходят и уходят, а вот то, что она сделала — уже вряд ли удасться исправить. Теперь ей предстоит строить свою жизнь заново в новой для нее Москве, которую захлестнуло красное пламя революции. — Мне и одной хорошо, — Маша улыбнулась своему отражению. Абсолютно естественная, а ведь раньше даже мусор не могла вынести не накрасившись. — Вот, готово, — Варвара распустила последнюю прядь, довольно оглядываясь результат своей работы. — Красавица. Маша давно не видела себя такой женственной, а уж тем более с распущенными волосами. В свое время девушка отдавала предпочтение удобной одежде, сегодня же хотелось чего-то особенного, ведь она впервые куда-то выбирается. Маша не знала, как должны выглядеть гости на поэтических вечерах, но уж точно не в застиранном свитере и протертой до белых проплешин юбке. Девушке искренне не хотелось, чтобы Сергею пришлось краснеть рядом с ней. — Мне вот Маяковского стихи ближе, — рассуждала Варя, наблюдая, как Маша застегивает пальто. Апрель в этом году выдался морозный. — Настоящий поэт революции, а у Есенина что? Все про баб, да про баб. Даже страшно представить, сколько их у него было. — А что толку про революцию писать? — Маша еще раз оглядела себя в зеркале. — Столько народу убили, а свой коммунизм так и не построили. — Тише ты, — шикнула Варя, вскочив с кровати. — Что ты несёшь? Революция дала простым рабочим шанс на нормальную жизнь, дала возможность не батрачить больше на зажравшихся буржуев. А если ты не согласна, то уж лучше просто молчи, если не хочешь в застенках подохнуть. — Двум смертям не бывать, — усмехнулась Маша. — Всё, я пошла.
***
В просторном зале Дома печати в этот вечер было многолюдно как никогда. Мужчины и женщины разных возрастов, пестрые наряды, громкий смех и бурные обсуждения. Маша чувствовала себя немного растерянно среди незнакомцев, и только завидев в толпе гостей Бениславскую, заметно расслабилась, надеясь, что ей будет с кем поговорить в ожидании поэтов. — Галя, — Маше едва удалось пробиться сквозь толпу к небольшой инпровизированной сцене, с которой с минуты на минуту начнут зачитывать свои новые произведения именитые поэты России. — Хоть одно знакомое лицо. — Маша, как ты здесь? — Бениславская окинула девушку взглядом. Теперь она мало походила на ту потерянную, беспомощную девчонку, которая умирала на ее постели еще несколько месяцев назад. — Сергей пригласил, — отдышавшись, ответила Маша, поправляя свои кудри, что сбились немного, пока она пробиралась сквозь толпу. — Не помню, когда в последний раз куда-то выбиралась. Здесь довольно много народу. Неужели стихи были так популярны? Галя ничего не ответила, уводя взгляд в сторону. «Сергей пригласил» — эти слова крутились в голове, отдавая в сердце тупой болью. Нет, Бениславская давно забыла, что такое ревность. Рядом с Сергеем всегда были женщины. Красивые, роскошные женщины. Галина давно сбилась со счета, сколько их было в жизни поэта, а и он, похоже, даже не считал. Творчество невозможно без вдохновения, именно его черпал Есенин в каждой встречной красавице. Ревность — удел слабых, лишенных самоуважения людей. Галя такой себя никогда не считала. Она не ревновала, она просто ждала, она умела это делать, потому что какой бы не была красивица, какие жаркие речи не шептал ей Сергей на ушко, он все равно возвращался к преданной Галине. Пусть никогда из его уст она не слышала признаний, в их ночах не было той великой любви, о которой он кричал со сцены, Бениславская знала, что его держит с ней нечто более сильное, чем какая-то любовь — ее верность, ее вера, ее готовность принять его любым и ничего не требовать. Галя никогда не просила от него каких-то чувств. Почему? Да потому что Бениславская считала, что он-то и любить по-настоящему не умеет. Его любовь, как огонь, сжигающий все на своем пути. Ярко, жарко, быстро. А что потом? Выжженная душа до черной золы, не способная на исцеление. Душа Гали давно истлела, поэтому и новые увлечения любимого уже не трогали, не заставляли сердце биться чаще. Она точно знала, что хоть и без любви, он всегда будет только ее. Маша. Бедняжка, потерявшая себя. Наивная. Галине искренне жаль эту молодую девчонку, которая вот-вот поддастся чарам её мужчины. Пусть и не близки они вовсе, но Бениславская не хотела видеть Машу с разбитым сердцем. Она уже раз пыталась умереть из-за предательства мужчины. Что, если второй раз окажется более удачным? Галя не собиралась сидеть в стороне, сложа руки. Она не позволит Есенину сжечь ее и без того израненную душу. — Ты сегодня очень красивая, — Галя не могла этого не отметить. Светлая, абсолютно нежная, воздушная, она выделялась среди толпы в этом душном зале. Милая блондинка с чистыми ясными глазами — ему такие нравились. Благородная красота, которую он воспевал. — Спасибо, — Маша смущенно улыбнулась, убирая мешающую прядь волос с лица. Сергей появился на сцене под грохот аплодисментов. Поклонился, поднял руку, призывая зал к тишине. Маша же забыла как дышать.
Никогда я не был на Босфоре, Ты меня не спрашивай о нем. Я в твоих глаза увидел море, Полыхающее голубым огнём.
Тело Маши била мелкая дрожь. Слишком волнительно. Она и сама такой реакции от себя не ожидала. Там, в двадцать первом веке, мало что могло так сильно взбудоражить ее душу. Она никогда не увлекалась литературой, да и вообще в школе училась не важно, и если бы у нее попросили назвать хотя бы пять русских поэтов, вряд ли она бы вспомнила хоть кого-то, кроме Маяковского. И не потому, что стихи его нравились, нет, а только потому, что ее одноклассник Илья в одинадцатом классе на уроке литературы решил соригинальничать и зачитать наизусть стих «Вы любите розы?». Круглые от шока глаза и красное от возмущения лицо учителя Маша не могла забыть до сих пор, как и одобрительное улюлюканье класса. Был огромный скандал и парень после своего триумфа рисковал вылететь из школы. Благо, после многочисленных бесед на совете профилактики, он аттестат зрелости в итоге получил.
Я давно ищу в судьбе покоя, И хоть прошлой жизни не кляну, Расскажи мне что-нибудь такое Про твою веселую страну.
Весь зал с замиранием сердца слушал каждое слово, следил за каждой эмоцией на лице поэта. Боялись даже шевелиться, чтобы не нарушить эту волшебную ауру. Искренним восхищением были наполнены глаза каждого гостя на этом вечере искусства.
Заглуши в душе тоску тальянки, Напои дыханьем свежих чар, Чтобы я о дальней северянке Не вздыхал, не думал, не скучал.
Маша мельком взглянула на сидевшую рядом Галину. От ее взгляда почему-то вдруг сразу стало больно. Галя смотрела на Есенина, словно на божество. Столько восхищения, гордости, огня во взгляде Мария не видела в своей жизни никогда. В ее время люди разучились так друг на друга смотреть. Маша знала о чувствах Бениславской, о ее страданиях и надежде. Когда она только узнала Галю, она несомненно посчитала ее самой сильной женщиной, которую удалось встреть. Делить любимого мужчину с другими, видеть, как он целует другую, посвящает стихи, идет под венец, но продолжать так искренне любить и быть рядом — на такое способен очень сильный человек. Маша совершенно точно знала, что сама на такое не способна. Простить измену — нет, для нее это совершенно невозможно. Как оказалось, для нее легче умереть, чем простить, переступить и жить дальше.
И хотя я не был на Босфоре — Я тебе придумаю о нем. Все равно — глаза твои, как море, Голубым колышутся огнем.
Есенин закончил читать, вновь поклонился под бурные овации зала. Их с Машей взгляды зацепились всего на долю секунды, но этого было достаточно, чтобы почувствовать невидимый электрический разряд, пронзивший все ее тела. Как и его. Девушка была в этом уверена. Читали многие поэты в этот вечер. Новички, уже известные и состоявшиеся в этой сфере. Даже Маяковский почтил своим вниманием публику, зачитав что-то из новинок. Но Маша уже ничего не слышала, ее мало что интересовало. Внутри зародилось какое-то странное чувство, природу которого понять ей пока было сложно. Время нужно, чтобы разобраться. Но это не любовь уж точно, даже не влюбленность вовсе. Она уже любила, тогда все ощущалось по-другому. У Есенина много пороков и такого человека Маша на вряд ли смогла бы когда-то полюбить. Тут что-то больше похожее на восхищение человеком. Пусть не самым простым, не самым светлым, и безусловно, не самым лучшим, но искреннее неподдельное восхищение. — Рад, что Вы решились и пришли, — его голос выбил из раздумий. Маша потом разберется в том, что чувствует. Потом. Когда одна останется. — Спасибо, что пригласили, — люди стали медленно расходиться. Кто-то из толпы пытался прорваться к поэту, но товарищи, что следили за порядком на этом вечере, тут же оттеснили его в сторону. — Ваши стихи. Это было волшебно. Знаете, я кажется поняла, что испытать что-то подобное вновь — одна из причин, чтобы продолжать жить. — Помнится, в нашу первую встречу, Вы считали, что жизнь вообще лишена смысла, — Сергей не смог сдердать улыбки, видя смущение на лице собеседницы. — Видите, как оказалось — причины могут быть абсолютно просты. У Маши и слов не нашлось на то, чтобы что-то сказать в ответ. Она плохо помнила их первую встречу. Сергей молча любовался девушкой, а внутри что-то заходилось от крика «не надо! оставь! нельзя!». Кричало сердце, но разум отчаянно ему сопротивлялся. Есенин сам не понял, когда эта девчонка стала ему кем-то большим, чем просто знакомая. Ее ведь и другом назвать было нельзя, ведь нет ничего, чтобы могло их связать. Сергей просто помогал ей не пропасть, совершенно не веря в историю о том, что она из другого века. Странная необходимость помочь ей не позволяла поэту оставаться безучастным к судьбе девушки. Он был рядом, не требуя от нее ничего взамен. А сейчас что изменилось? Быть может это и есть какое-то проявление любви, когда даешь, ничего не ожидая взамен, находишься рядом, когда в тебе действительно нуждаются? Сергею не хотелось портить Маше жизнь, усложняя их отношения. Он никогда не страдал от одиночества, рядом всегда много женщин, готовых воплотить в жизнь самые смелые фантазии. С Машей так не хотелось. Молчание, повисшее между молодыми людьми, разбавил друг Сергея, появившийся из толпы. — Серёг, ну, мы идем? Там водка без тебя стынет! — похлопал друга по плечу, Ганин наткнулся взглядом на Машу, которую до этого ни разу еще не видел. — О, какие дамы у нас здесь. Барышня, сразу предупреждаю, держитесь подальше от этого проходимца. Я, вот в отличии от товарища Есенина, человек самых благородных намерений. Маша рассмеялась в кулак, наблюдая за последующей короткой перепалкой двух поэтов. — Лёх, ну чего ты лезешь? — смеясь, Сергей попытался отодвинуть товарища в сторону, чтобы тот дал спокойно поговорить с Машей, но Ганин не собирался оставаться безучастным. — Ты у меня Райх увел, — хоть и в шутку было сказано, но Сергею резануло по больному. — Барышня, я хоть завтра с Вами обвенчаться могу. — А я замужем, — улыбнулась Маша, решив немного приврать, чтобы прекратить этот разговор, дабы друзья случайно не поссорились из-за какой-то глупости. — Поэтому вынуждена Вам отказать. — Красавиц всегда расхватывают первыми, — как-то грустно заключил Алексей, после чего вновь обратился к Есенину. — Ну, идем? Или ты по морде давно не получал от оскорбленных мужей? — Я позже приеду, — положив руки на плечи Ганина, Сергей отвел его к выходу. — Иди давай! Галина тактично удалилась, оставив молодых людей наедине. Ей было сложно, но по взгляду Сергея ясно, что ему хочется остаться с Машей сейчас. Зал опустел. Остались только двое. — Знаете, Маша, я тут подумал, — Есенину было совершенно не свойственно тушеваться в обществе понравившейся девушки. Обычно он действовал настойчиво и решительно, а тут вдруг такой ступор. — Как-то не правильно, что Вы полы моете в этой больнице. Вы говорили, что на филологическом учились, так? — Так, — Маше стыдно было признаваться, что была она не самой лучшей студенткой. Пропускала пары, чтобы была возможность работать. Что уж тут говорить, если о жизни одного из самых известных поэтов России она практически ничего не знает. Чудо вообще, что ее не отчислили. Хотя, здесь уже все стало неважным. — Гале трудно со мной в последнее время, — отношения с Бениславской в самом деле усложнились после возвращения Сергея из Америки. Гале трудно было забыть, как он бросил ее в том дождливом мае 1922 года и женившись на Дункан, улетел с ней в Америку, даже не попрощавшись. Она несколько месяцев провела в сильнейшей депрессией в клинике нервных болезней. — Хочу просить Вас стать моим секретарем. Сергею трудно далось это предложение. Не в его положении было доверять такую работу людям не из окружения. Ведь не было гарантий, что его новая знакомая не сотрудничает с ГПУ. Но тем не менее, ему хотелось как-то удержать ее рядом. Лучшего решения он пока не нашел. — Я могу попробовать, — Маша удивилась тому, как быстро она согласилась. Она же в этом совершенно ничего не смыслит! Что тут пробовать? — Но пока продолжу работать в больнице. Все же не уверена, что смогу заменить Вам Галю. Маша решила, что приложит все усилия, чтобы наладить их отношения. Не столько ради Есенина, сколько для Гали. Ей тяжелее всех, хоть и пытается это прятать за маской безразличия. Белокурая прядь вновь скользнула по лицу, но Маша не успела ее смахнуть, потому как Сергей ее опередил. Осторожным жестом, он завел шелковую прядь за ухо девушки, не удержавшись, кончиками пальцев провел линию от острой скулы к подбородку. У Маши тут же сбилось дыхание. Она замерла, словно не живая, следя за каждой эмоцией на лице мужчины. Сергей тяжело сглотнул, не в силах отвести взгляд от малиновых губ. Сжимал ее подбородок, поедал взглядом. Хотел целовать эти губы до боли, до одури. Маша не просила его прекратить эту пытку, будто бы ждала от него чего-то. — Я хочу Вас поцеловать, — Сергей сделал шаг навстречу и Маша тут же почувствовала его тяжелое дыхание на своих губах. Стояли так близко, что касались друг друга кончиками носа. Маша слабо улыбнулась, облизнув вдруг пересохшие губы и зажмурилась до ряби перед глазами, пытаясь прогнать наваждение. Восполенная фантазия уже рисовала картинки того, чем они могли заняться в этом пустом зале, отчего внизу живота стал затягиваться тугой узел. Этого нельзя было допускать. Не потому что не хотела, а только потому, что права на это не имела. Маша уже познала вкус предательства, когда застала подругу в объятиях своего молодого человека. Галя не была ей так близка, как та предательница из двадцать первого века, но именно Бениславская помогла ей выкарабкаться, когда Маша, избитая и переломанная, лежала в ее квартире и в постели. Именно Галина ночами дежурила у ее постели, стараясь помочь подняться на ноги. Сергей обхватил лицо девушки ладонями, притянул к себе, но когда между их губами остались считанные миллиметры, Маша отстранилась, накрыв его ладони своими, виновато закусив губу. Есенин рвано выдохнул, а в глазах промелькнул огонек досады. — Нет, не надо, Серёжа, — покачала головой Маша. Пусть и ей так отчаянно хотелось забыться в руках этого мужчины. — Я не хочу. Нет. Руки Есенина выскользнули из-под девичьих ладоней. — Простите, Маша, я не... — Сергей растерянно взъерошил волосы на голове, отчаянно желая провалиться на месте от неловкости. — Не знаю, с чего вдруг, я решил, что Вы тоже этого... Простите... Ничего больше не сказал, поэт стремительно покинул зал, оставив девушку в одиночестве. Покрутившись на месте, Маша рыкнула от досады, падая в одно из кресел. Она не хотела уподобляться предателям.