14. И ничего уже не исправить
Когда ты сидишь в четырех стенах одна, с раненной ногой, и твое единственное развлечение на ближайшие несколько дней – рассматривание потолка, то неосознанно начинаешь сходить с ума от скуки недостатка общение. Или если не считать формальные диалоги с Томом, который приносил мне еду и ухаживал за раной, как настоящий «джентельмен».
Я злилась на все, что меня окружало. На себя, на Каулитца, на потерю контроля над своими чувствами. Происходило все, кроме того, чтобы мы нормально поговорили и обсудили ситуацию – то огрызались друг на друга, то не разговаривали, но он все равно молча выполнял мои прихоти и даже отводил в служебный туалет, когда все видели десятый сон, то со скепсисом обсуждали наш внешний вид. Но все равно мне не давали покоя эти недоотношения – эта неопределенность медленно сносила крышу, а риск поддаться соблазну и спросить об этом был на грани.
— Я уже не могу тут торчать, честно. Здесь пахнет старостью и моими духами.
Темнота, вонь от сырости, гул вентиляции.
Мой лепет не особо интересовал Тома, он просто делал свою работу, перевязывая порез тугими бинтами и щедро поливая спиртом. Его красивые ресницы трепетали, а на лице застыла маска серьезности, словно он делал что-то очень ответственное.
— Могу принести рацию. Понажимай на кнопочки, поиграйся, как ляля.
Я ткнула его пальцами по колени, еле дотягиваясь. Я, полусидев около стены, заметила, Том устроился очень удобно, дабы не получать от меня укоризненных тыков.
— Тогда сиди и не мешай. Каролина, честно, тебя никто не заставлял тырить у Жанны пистолет и запугивать всех.
— Что тебя не устраивает? Я была в отчаянии.
— И сделала все, что нужно, чтобы приблизиться к Богу. Серьезно, как ребенок.
— Мне двадцать, если ты не запамятовал. А то, вдруг забыл. Ты ж меня не слушаешь никогда. — Меня уже не пугала сама мысль о том, что Том мог разозлиться от моих слов и затевать ссору, изо всех сил скрывая свой страх быть привязанным к кому-нибудь. Мне ужасно хотелось посмотреть на его реакцию и, как истинный адвокат, узнать загадку. Взгляд Тома стал свинцовым.
Но он промолчал.
Осознавая это, я тоже прикусила губу и отвернулась, всем видом демонстрируя, что меня не раздражало настойчивое молчание. И мне казалось, сначала ты молчишь, потому что придумала причину обидеться... Потом будет неловко нарушить молчание. А потом, когда уже все уже забудется, мы просто забудем язык, на котором понимали друг друга.
— Я, наверно, в твоих глазах кажусь жутко глупой, да?
Ну, не могла я не спросить это. Лучше задать вопрос в лицо, нежели потом мучаться от придуманного ответа в голове и корить за то, что попросту не поинтересовался. Так ведь и всегда – вместо того, чтобы спросить лично, некоторым легче сделать это через карты таро, гадалок в интернете и общие расклады в социальных сетях...
— Нет, я просто уже не знаю, что говорить. Я десяток раз просил прощения. говорил, как жаль, но все равно вижу недоверие. Мне нет смысла отвечать на то, что ты и сама знаешь.
— Ты избегаешь прямо говорить – столько случаев выпадало, и ты пропускаешь их.
— Намеренно. — досадно закончил Каулитц и сел рядом со мной, оперевшись на стену. Я любила такие моменты не из-за возможности увидеть его рядом, а просто поговорить с кем-нибудь. Даже если и этот «кто-то» парень, который мне изменил, и я ненавидела его всем своим существом. Каждый раз, когда такое осознание ударяло в голову, и разговаривать не хотелось.
— Как она выглядела?
Том неопределенно пожал плечами.
— Это было в клубе. Я был... пьян.
Я хотела говорить еще и еще, зная, что все слова пролетят мимо его ушей. Все нужно было принять, как свершившийся факт и этого не изменить. Я не прощу предательство, особенно от того, кто бросил меня тогда, когда я нуждалась в нем больше всего. И Каулитц даже не оправдывал себя. Он прекрасно осведомлен, как я отношусь к этому.
— Что на ужин вам пришлют? — деловито спросила я, слегка наклонив голову в его сторону.
— Не знаю. Микель всем распоряжается. — лениво отрезал Том. — Заложников не спрашивают, что они хотят на ужин. Они едят то, что им прислали власти.
— И как они еще не заметили, что ты пропадаешь так резко?
— Ну... Они думают, что я деньги складываю. Будто мне заняться нечем.
— Тебе и правда нечем. Сидишь тут языком треплешь. — нахмуренно заметила я, про себя отметив, как резко захотелось, чтобы он ушел. Но моего открытого намека в голосе он, к сожалению, не уловил. — Слушай, я задам вопрос. — небрежно кинула я как то, что ничего не значит.
— Валяй.
— А если бы можно было все вернуть? Ты бы вернул? Просто спросила, — сказала я, выдыхая. — Знаешь, ну, чисто чтобы понять, было ли это все зря. Я, ты, быстрое начало, быстрый конец.
Он снова молчал, и я с трудом могла разобрать, что творится у него внутри – сожаление? Раскаяние? Злость?
— Нет.
— Не из-за тебя, Каролин. Я просто устал что-то вечно скрывать и нести ответственность за плечами. Это выматывало. Я любил тебя, но ты реально заслуживаешь лучшего.
Я фыркнула и отвела взгляд, будто так и ожидала. Но на самом деле нет. Я совсем не привыкла быть отвергнутой. Ни в словах, ни в чувствах, ни в чем- то среднем «между».
Мне потребовалось пара минут, чтобы осознать происходящее, сформулировать речь и выдать только одну мысль, вертевшуюся на языке.
— Ты знаешь, я и правда ужасно зла тебя. Но не за то, что изменил. Я уже приняла это.
Секунда, и его лицо изменилось, будто он узнал всемирную тайну властей мира.
— И... за что же?
— За это твое недоверие ко мне. Разве я хоть раз давала тебе усомниться в себе?.. — Мой взгляд стал тяжелее. — Да, мы ужасно разные люди, которые познакомились, когда были жутко сломлены, но это и сблизило нас. Но давай найдем плюсы. Без тебя я бы не узнала, каково это, когда человек врет тебе так, что хочется верить.
— Я не врал тебе о главном. Я действительно не хотел никогда причинить тебе боль. Все остальное – побочный эффект.
— Побочный эффект. — хмыкнула я невесело. — Класс. Как от химии в девятом классе.
Его молчание выбивало из колеи. Я ждала именно этого от него. Господи, лучше бы я могла ходить, чтобы хотя бы мои слова звучали эффектно, а не с клеймом: «неловкая пауза»; чтобы я могла встать на ноги и, как искусная героиня фильма, сжигала мосты при одном неуважении к себе. Это искусство.
Настоящие чувства – не громкие, не героические, не всегда чистые. Это когда ты уверен, что все между вами умерло, а потом внезапно ловишь себя на том, как в чужой тени ищешь его силуэт. Когда ненавидишь, но все равно помнишь, где у него родинка на шее, от чего он получил шрам на щеке. Когда закрываешь двери, но держишь ладонь на ручке, чтобы случайно не запереть навсегда. Это не любовь, не ненависть. Это опасное, выматывающее и, черт возьми, настоящее.