7
Прошло полторы недели с нашей последней встречи в моём кабинете. Я специально не спускался в кабинет Брэнта, чтобы не смущать Эделин и не мешать им работать. То, что я сказал ей тогда, казалось мне единственно правильным. Но с каждым прошедшим днём мне становилось всё хуже. Было плевать на всё и всех. Кроме неё. Было так плевать, что даже сама Люси Франк перестала меня бесить и мозолить глаза. Я старался привыкнуть к тому, что совсем скоро, если победа будет за Эделин, мне придётся искать себе или нового секретаря, или продолжать терпеть мисс Франк.
На заключительный конкурсный день, — то есть завтра, был приглашён и я. Вечерняя обстановка торжества, длинные платья и смокинги, оглашение результатов и прочая ерунда. Пойти я решил лишь для того, чтобы своими глазами узреть решение судьбы. Внутри меня всё-таки закрадывалась надежда, что МакЛарен проиграет, но прогнозы Брэнта большой надежды на это «чудо» не давали. Даже сейчас, когда мы решили расслабиться за бокалом виски, он бесконечно нахваливал мне Эделин, говорил, какая она усердная, способная, открытая, невероятно старательная и гордая.
Если бы не тот парень, который сбил её с верного пути, она бы и сама могла закончить университет с красным дипломом и стать сразу чем-то большим, а не бороться со всеми разновидностями препятствий на том протяжении непростой «взрослой» жизни. Рассел Шеридан похлопал меня по плечу, чтобы оторвать от созерцания виски в бокале и чокнуться.
— За Эделин! — отсалютовал с широченной улыбкой Брэнт, — Чтобы у неё всё получилось, а к этому все предпосылки!
— За Эделин, — тихо повторил я, на удивление самому себе. Мы выпили.
Дальше Рассел, как истинный тренер, следил за тем, чтобы алкоголем я не увлекался. Джил Хилтон рассказывал о своём новом соседе-полицейском, который «на днях закатил такую вечеринку, каких он не видывал уже лет пятьсот». Брэнт слушал, слушал, после чего вновь говорил о чёртовой женщине, которая и без того не выходила у меня из головы. Сегодня двадцать седьмое августа, а её день рождение, как сейчас помню — 31. Именно тогда, много лет назад, мальчик в очках и скучном чёрном галстуке впервые увидел свою девушку мечты, с крутым накаченным парнем, забитым татуировками. Она была в лёгком светло-голубом платье, такая воздушная, невесомая и невероятно красивая. Господи, как тогда тому отличнику хотелось быть накаченным, татуированным и держать эту девушку за талию, прижимать к себе и знать, что она не посмотрит ни на кого другого, кроме него.
Потом мальчик-отличник увидел свою девушку мечты в слезах, с прокусанными до крови губами, такую беззащитную и униженную. И тогда ему хотелось наказать того панка, уничтожить его, ведь в этой милашке была вся его жизнь. Они сблизились. Их сблизила учёба и её нескончаемые незачёты, но каждый раз, когда эта девочка касалась его, в нём зарождалась другая, новая жизнь, новый человек и новая надежда. Да, он любил её. Любил так сильно, что ни слова не мог вымолвить, когда...
Когда в весенний душный день, как раз перед дождём с настоящим ураганом, она пришла в коротком белом платье, едва прикрывающим колени, небрежно — из-за ветра, — убранными на спину волосами. Она пришла, смотрела в глаза тому, который вместо обычной девушки видел в ней ангела и сказала так, будто выжигала рану своим нимбом на... моём сердце:
— Никки, послушай... Ты очень хороший парень, но... Ты должен понимать, что я не люблю тебя. Я просто... не могу любить тебя. Знаю, ты был обо мне очень... неземного, завышенного мнения, но я не такая. Совсем, понимаешь? Я была с Джеком... Я не хочу, чтобы ты думал, что... я настолько подлая идиотка, чтобы дальше портить твою жизнь. Всё у тебя будет хорошо. Прости. И... прощай.
И на протяжении всех пяти лет я был отчётливо знал, был уверен, что никогда — никогда смогу её простить. Но и забыть не смогу. А сейчас я начал понимать, что и не разлюбил её. До сих пор. А простил ли?..
— Знаешь, Домми, — дал мне по плечу Джил, — Я подарю тебе билет на свой концерт. Тебе нужно слушать классику, чтобы быть более...
— Загадочным и припадочным, — хмыкнул Брэнт.
— Брэнт! — прикрикнул он на брата.
— Я уже достиг последней степени припадочности — дальше некуда, — бросил я в сторону и потёр глаза, — Ты говоришь, классику?
— Ага. Ты же сам знаешь, я играю тяжёлый оперный рок, но когда у меня апатичное состояние — я всегда слушаю классику, — подмигнул мне Джил, — Мой новый друг-полицейский, Бейб...
— Кто-кто? — рассмеялся Брэнт.
— Бейб.
— О-о, вот это да, вот это я понимаю — имя! — хохотал он, — Малыш! Детка! Бейби! — начал стонать пьяный Брэнт. Джил закатил глаза и дал ему ладонью по лбу. — С ним только сексом заниматься, какой из него полицейский офицер? Как вы сошлись, кстати? Ты трахал малышку, кричал «Да, крошка, да», а отозвался Бейб?
Стол трясся от нашего общего смеха. Чертяку Брэнта братец Джил еле выдерживал, и, хоть был гораздо младше его, но мог позволить себе давать ему подзатыльники. И у того, и у другого братца — рост был будь здоров, так что особенного отличия в их годах заметить было просто нереально.
— С Бейбом мы познакомились на парковке...
Брэнт заржал так, что с других столиков к нам повернулись. Со смехом наблюдая за ними, я думал только об одном: «Какие же они всё-таки придурки...». Кончилось всё тем, что Джил рассказал, что они с Малышом сцепились из-за парковочного места, а потом в Джиле парень узрел местную звезду, радушно ему всё уступил, вдобавок пригласил к себе на вечеринку, где они и выяснили, что им обоим нравятся блондинки, тяжёлый рок и вместе с тем, Фредерик Шопен. По их мнению, его музыка способствует не только развитию тонкости и чуткости слуха и хорошего вкуса, но и развитию самой души.
Мои мысли более-менее приняли какую-то форму и отточенность, я уже не чувствовал себя запутанным в собственном клубке котом, но мне до сих пор чего-то... не хватало. Её не хватало. Приехав в квартиру, я принял горячий душ, смывая свой бесцветный унылый день и заставляя его струйками утекать куда-то подальше от меня. Высушив волосы и тело полотенцем, я повязал его на бёдрах и подошёл к зеркалу, чтобы посмотреть, насколько дерьмово выгляжу. К спорту вернулся всего три дня назад, а каждый вечер выпивал, поэтому нечего удивляться этой трупной бледности.
Я посмотрел на мышцы на груди и потёр рукой своё единственное тату, набитое на предплечье.
Имя «Эделин». Его я сделал в тот день, когда она покинула меня. Татуировщица с проницательными чёрными глазами сказала мне, что если хочешь кого-то выгнать из сердца, нужно бить выше. Я и набил. И всё равно не вышло. Хотя подсознание, весь мой разум, каждая моя мысль была заточена на то, что она просто нестерпимая дрянь и что её можно только презирать. Но всё это было слишком привязано к сознанию, а сердце обманывать — только себя запутывать. Мой родной отец сказал это мне перед смертью, когда отпускал жизнь в неизведанное. Отчим дал мне росток всего того, что я сейчас имею, а отец вложил частицу своей души в моё сердце.
На следующий день я проснулся поздно. Приняв душ, я успел только пообедать с партнёрами, владеющими сетью гипермаркетов и подписать несколько отчётов в офисе. Уже к шести часам вечера за мной подъехал Брэнт. Вечеринка, как он объяснил, будет проходить в отеле на окраине Нью-Йорка, так что у меня будет время в машине перевести дух, а там переодеться в «выглаженный смокинг».
— И его тебе погладили не дамочки из сервиса, — с ухмылкой подметил Брэнт.
— А кто же? — я изобразил интерес. Мне было плевать, пусть он будет вообще не глаженным. Я нервничаю, у меня сохнет во рту и я понятия не имею, как на меня отреагирует...
— Эделин. Она своими золотыми ручками всё сделала. Представляешь, в этом была задача конкурса! Она гладила смокинг, готовила кофе и чистила ежедневник самому разработчику I-Touch! Представляешь? Там в конкуренции были ещё две дамочки, но мне он сам намекнул, что выбрал бы нашу девочку. Она и мне погладила, — он с улыбкой поправил нефритовую бабочку своего смокинга.
— Ты сказал «нашу»? — выдавил я.
— А что в этом такого? — Брэнт рассмеялся.
— Останови, — тихо проговорил я, имея ввиду машину.
— Что? — улыбка медленно начала таять.
— Останови! — шикаю уже громче, пытаясь сдержать скрежет зубов. Брэнт изумлённо смотрит на меня, сделав, как я велел. Я медленно поворачиваюсь к нему и пристально смотрю в глаза. — Что у вас с ней?
— Эй, ты чего? Мы просто работали. Ты же прекрасно это знаешь!
— Знаю. Поэтому и не поверил пришедшему ко мне Кайлу и заверяющему меня в том, что у вас с Эделин романтическое развитие отношений.
— Что? — прыснул Брэнт, — Это же... бред сумасшедшего! Я же говорил тебе, что этот Кайл последний мудак!
— Он — последний мудак и он уволен, да. А она не «наша». Имей ввиду, на будущее.
— А что, твоя? — он выгнул бровь, смотря в мои глаза.
— Я еду, чтобы узнать это, — кивнул я. Брэнт будто просветлел изнутри, его глаза загорелись, когда он улыбнулся.
— Я имел ввиду «наша» в работе.
— Это тоже нужно узнать. Её могут забрать, — сглотнул я, переведя взгляд на дорогу вперёд. Мы двинулись дальше, а Брэнт продолжал:
— Франк была права, у вас любовь-морковь. Да и сама Эделин подтвердила мне, что будучи — её слова — «молодой и дурной»...
— Дурной? Нет, не может быть.
— Ой, нет! — хохотал Брэнт, — Не «дурной», а «глупой»! Она сама призналась мне, что была «глупа», когда отшила тебя.
Я замер. В моё сердце закралась теперь ещё большая надежда, хотя я даже не думал ничего предпринимать раньше, чем приеду туда и посмотрю в её глаза, дарящие мне самое немыслимое количество света, которое только можно увидеть. Так было всегда. Даже когда она вела себя, как последняя сука, её глаза сияли блеском чего-то небесного, изнутри. И если я видел этот блеск — я никогда не мог ошибаться. Весь мир мог поблекнуть, рассыпаться, превратится в прах. Только её глаза были тем символом, в котором читалась бесконечность.
Отель «Босфор» был иллюминирован отовсюду. Казалось, что здание — большой воздушный замок, который вот-вот может взлететь на воздух и рассыпаться в нём извержениями огня. Из открытых окон доносилась музыка. Распрощавшись со мной, Брэнт зашёл через парадный вход, подробно объяснив мне до этого, как добраться наверх, к своему номеру триста двенадцать, который серыми блестящими цифрами светился на электронном ключе. Поднявшись на нужный этаж, я долго шёл по длинному коридору, на стенах которого весели несколько жутковатые картины в жанре «поп-арт». Череп Мэрилин с чёрной розой и белыми кудрями, например. Или чёрный Майкл Джексон с белыми яблоками глаз на выкате в огромной кляксе крови. Эти ребята-художники, кажется, фанаты фильма «Сияние» или чего-то в этом роде.
Я завернул за поворот, уже прощаясь взглядом с этими рожами и чуть было снова не испугался, споткнувшись о... Эделин МакЛарен, которая уже успела закрыть дверцу своего номера и теперь стояла, как будто прокажённая, шумно дыша и уставившись на меня. Блять. На её теле было роскошное бордовое платье, подчёркивающее её изумительную талию, фигуру и бесподобную грудь. Её профессионально накрашенные глаза в этой полутьме светились ещё ярче. Я пытался что-то сказать, кажется, (или только хотел пытаться), но потерял дар речи.
— Мистер Лайнс, — её хриплый голос — бальзам по сердцу, — Вы меня напугали.
— Простите, мисс МакЛарен, — зачарованно, не моргая глядя в её глаза, тихо произнёс я. — Я не хотел...
— Я понимаю, — она быстро смочила языком пересохшие губы и уже было хотела провести рукой сквозь свои роскошные каштановые волны, но я задержал её запястье, напомнив одними губами:
— Укладка, — её тепло кожи обжигало.
Я медленно убрал пальцы с её запястья, а она как-то бессильно, вымученно мне улыбаясь, стала тереть лоб большим пальцем. Я видел, как Дэлли тяжело дышала, будто кислород был весом с гирю, смотрел, как сотрясалась её грудь от каждого вдоха. Поймав мой взгляд, она взяла себя в руки, скрепила обе в замок и сглотнула, снова заглядывая мне в глаза.
— Спасибо вам, что приехали, мистер Лайнс, — почти шёпот.
— Я счёл это честью. Мне... наверное... Надо поторопиться, — пробормотал я.
— Да, да! Точно! — она с облегчением выдохнула и часто закивала, улыбаясь.
— Да. Надо надеть смокинг, — я тонул в её шоколадных омутах.
Мне хотелось вплести пальцы в её волосы и крепко сжав на затылке, грубо притянуть к себе. Мне хотелось напасть на неё, как тигру на лань, вобрать в себя все стоны своей стройной, красивой, грациозной и гибкой жертвы.
Блять. Я больше не могу.
— Чёрт, — выдохнул, не в силах смотреть на эти молящие глаза и просящий, приоткрытый сладкий рот.
Я дерзко притянул её к себе за талию и вжал собой в стену, заставив на мгновение стукнуться головой. Я целовал её, целовал этот извергающий огненное дыхание страсти, влажный, идеальный рот. Я вновь кусал её губы, сосал их, слизывая сочный клубничный вкус блеска и её собственный — такой проникающий в самую гортань и льющийся бальзамом от горла к сердцу. Я закусил её подбородок, плотно сжав талию. От ощущения её кожи на языке, которая была так же первозданна на вкус, как и на первый взгляд, - по телу бежала дрожь. Я влажно покрывал поцелуями её подбородок и скулу, а Эделин постанывала, закусив губу.
— Время, — хрипло дышала она, — Время, Доменико... Доме, — сердце замерло.
Она вспомнила, как я разрешал называть себя только ей.
— Мне надо накрасить губы, — она влажно поцеловала меня, ошалевшего от желания и возбуждения. От её запаха, вкуса, нежности. Эделин поцеловала меня!
— Мне надо надеть смокинг, — прохрипел я.
— Надень... надень меня на себя, — похоть светилась в её глазах, затмевая оттенки прочих чувств, делая её глаза темнее и заманчивее. Ещё глубже.
Я полоснул электронным ключом и код считался так быстро, как и было нужно. Лаская руками тело Эделин, вжимаясь в её тело своим как можно жёстче, я поглощал со всем остервенением эти алые, сладкие губы. Всасывал нижнюю губу, прикусывал, вползая языком всё глубже — жизнь взамен на то, чтобы вновь вкусить её.
В теле всё переворачивается. С каждым новым глотком её губ я ощущаю невероятное желание, любовь, потребность. В моём теле нет ничего, кроме страсти. Я создан из любви к ней. Из невероятного, рвущего сердце желания, смешанного с наслаждением.
— Доминик, — хрипит она.
В её губах моё имя звучит иначе. Другие люди рядом с ней стены.
Я проталкиваю её вглубь комнаты, поедая глазами каждую чёрточку лица, выпуклость грудей, изгибы нежного, гладкого тела. Пихнув её грудью в грудь, я задираю бордовую юбку платья, — выше по ногам, ещё выше, и ещё — дёшево и грубо толкаю на диван. Она дрожаще, хрипло стонет, когда я утыкаюсь лицом в её ароматную киску в полупрозрачных трусиках и вдыхаю запах, потираясь всем лицом о шёлк кожи в мягком гипюре, который тут же мокнет.
— О, да, — хриплю и отодвигаю кусочек ткани в сторону, желая поглотить её всю, испить все её драгоценные капельки возбуждения.
Её кошачьи пальцы с ноготками впиваются в мои волосы и царапая ими мою кожу головы, накаляя меня до предела. Она превращает меня в её раба, который готов двигаться во тьме за её запахом, на ощупь. Готовым прыгать за ней и в огонь, и в воду. Она чертовски хороша, так приятна на вкус, как дикая сладкая вишня. Я хочу признаться ей во всём. Хочу сказать ей: «Я так сильно ненавидел тебя, что полюбил». Я не знаю, как это произошло, не знаю, как потерял контроль над собственным разумом и телом — но я знаю только то, что больше не хочу возвращаться в прошлое.
Мои губы кружили на её клиторе. Она подавалась бёдрами навстречу моему рту, вжимая меня в себя, а затем резко оторвала, потянув за волосы, и прижалась к моим губам, моляще прося пересушенными губами: «возьми меня, меня, пожалуйста, возьми...». Она просила впервые. Эделин МакЛарен впервые просит трахнуть её. Блять.
Я не смел и не мог ей отказать. Ножки малышки сжались вокруг моих бёдер, плотно стиснули меня, лишь только стоило мне проникнуть. Всё моё тело дрожало оттого, что я чувствовал её горячую кожу, хрупкие пальцы, вобравшие в себя необузданную силу, вызванную удовольствием.
Она смотрела мне в глаза в полумраке комнаты, её дыхание было неровным, поверхностным и быстрым. Каждая мышца в теле под напряжением стягивалась в плотные узлы, горячее удовольствие пульсировало в каждой точке. Мои виски стягивало кольцо возбуждения — от её ног вокруг бёдер, от её рук на воротнике рубашки, который она скручивала и отрывала. Притянув меня к себе за галстук, дыша неравномерно, шумно и часто, — будто только что вынырнула из морской пучины удовольствия, — она прижалась к моим губам мокрыми, желающими своими. Обволакивала меня поцелуями, затягивая в себя, топя в своей сладости, превращая меня в вампира, который не может ни дня прожить без её вкуса.
— Доменико, — её голос, надрывающийся и хриплый, её глаза — большие и карие, её губы — терпкие и сладкие, всё было похоже на воплощённую мечту.
Она была в моей жизни, кажется, всегда. Среди сотни лиц только её запечатлелось в моей груди. С ней стирались все границы и так было всегда, я не был тем, кем являлся, я был собой только с ней. Любовь уже жгла меня, это была любовь к ней, но мне вновь хотелось рисковать, вновь завладеть ею, теперь навсегда. По губам ожоги, на бёдрах шипы от напряжения и страсти — это всё её вина. Эта женщина украла у меня сердце и душу, она украла у меня... меня. И я хочу остаться в руках этой похитительницы. Мне хочется проникнуть ей в самую кость, войти в её кровь и плоть, остаться там навсегда. Стереть прошлых мужчин, прошлые поцелуи, всё, что сейчас было неважным.
— Доме! Ах! Да! — её короткие выдохи были полны протяжных криков.
Я целовал её губы, желая съесть её голос, раз и навсегда раствориться в своём желании и любви к ней. Когда она стала сжиматься вокруг меня, я почувствовал всплеск невиданной страсти, такого удовольствия, которое уже представить не мог. Мои руки сжимали её груди сквозь ткань, она дрожала от каждого проникновения и то хлюпанье, которым она меня одаривала, каждый её звук толкал меня к незабвенному финалу.
— Эделин, — мой голос — мольба.
Таких женщин больше нет. Она последняя.
Стукнувшись лбом о мой и крепко сжав мои волосы на затылке, она вдавила мою голову в свою упругую грудь, хрипло, протяжно выкрикнув моё имя. Она приняла меня собой, всем своим существом, всем своим телом. Я ничего не видел, не слышал, не ощущал — только её. Рассудок норовил покинуть меня, но я его держал за узды, чтобы запомнить каждую эмоцию на её маленьком красивом лице роскошной сучки с длинными ресницами. Настолько прекрасной — секретаршей, врагом и любовницей, — что лучше найти и пытаться не нужно.
Я до крови прокусил её губу. Чувствуя её сладость, терпкость, мягкость — я расслабился в её руках, обмяк в них, положив голову на её грудь. Она ещё крепче сжала меня, слабо зажмурившись, обняла руками шею. Я тяжко сглотнул. Это был самый эротичный, трепетный, счастливый и нежный момент в моей жизни.
— Эделин, — просипел я.
— Да? — её голос звучал чуть слышно. Ново. Робко.
Я заглянул ей в глаза.
— Ты уйдёшь? — снова спросил я. На её губах появилась слабая, краткая улыбка, которая растаяла практически в ту же секунду.
— Ты ведь сказал, что я не должна упускать свой шанс... Да и потом, я... уже вряд ли смогу выполнять работу секретарши достаточно хорошо, — она кокетливо прикусила губу, затем бросила взгляд на часы, висящие на стене. Тяжело сглотнув, она прохрипела:
— Господи, мне пора! — и принялась чуть отталкивать меня от себя. Я покорно отодвинулся.
Я наблюдал за ней, стягивая через голову галстук с рубашкой, пока Эделин приводила в порядок свой внешний облик, который был идеален без лишних прикрас.
Она включила свет, который озарил яркостью комнату и заставил на мгновение сощуриться. Я тщательно вытирался полотенцем от лишней влаги, Эделин замерла, окончательно поправив причёску и макияж. Она пристально смотрела на меня, заворожённо и... растерянно. Ах, да, предплечье... Дэлли подошла ко мне впритык и положила ладонь на грудь, медленно проскользнула по растительности к тату и накрыв его, плотно сжала, смотря в мои глаза. Наклонившись к нему, она протяжно, сладко поцеловала меня, заставив вздрогнуть всем телом.
— Это давно? — прохрипела она мне в шею, оторвавшись спустя... вечность.
— Кажется, вечность, — прошептал я. Она шумно улыбнулась, смотря в мои глаза.
— Доминик, — она коснулась пальцем моей щеки, медленно провела пальцем вниз, — Я люблю эту родинку, — хрипло прошептала она, — Очень сильно.
Я судорожно сглотнул.
— А я... люблю тебя. Очень сильно.
Мне показалось, что она пошатнулась. Или действительно так и было. Её глаза блестели от... чего-то неизведанного мною. Трепета? Нахлынувших эмоций? Но этот взгляд я видел впервые. Я хотел забрать его себе в сердце, спрятать в самой глубине, на самом дне. Она искала что сказать, но вместо этого лишь ловила губами воздух.
— Не уходи из...
«Моей жизни, детка», — вот, что горело у меня на языке. Но я не мог этого произнести, ведь я так и не услышал ответа на своё признание.
— Из офиса. Я обещаю тебе повышение, — сглотнул я. Эделин отшатнулась от меня. Блять, нет, малышка!..
— Если я выиграла, я должна уйти. Я решила, я останусь только если...
— Эделин, — я вновь притянул её за талию к своей груди, пристально смотря в глаза. — Не уходи из моей жизни. Я правда, искренне, безнадёжно, глупо, по-ублюдски сильно люблю тебя, — я непроизвольно закивал, заглядывая в самую глубину её глаз.
Она дрожала в моих руках. Я никогда не видел столько искреннего блеска в глазах, которые всегда боготворил, по которым сходил с ума и наглость которых временами люто ненавидел.
— Я тоже люблю вас, дерьмо с мускулами, — чуть слышно рассмеялась она, смаргивая слёзы, — Но я... я больше не буду твоей офисной девушкой, — прошептала она. — Или, как там такие крупные боссы, как ты, называют сексуальных секретарш, с которыми делят постель? — она изогнула бровь.
— Тогда... будь моей офисной... женой, — я сглотнул. — В смысле, вообще женой. Моей.
Мне показалось, что она сейчас потеряет сознание. Эделин открывала и закрывала рот, жадно втягивая раскалённый воздух между нами. Ни слова мне не ответив, она прижалась губами к моим с влажным поцелуем, а затем, с радостной улыбкой оторвавшись, умчалась из номера прочь. Я стоял, как вкопанный и пытался понять, как мне это расценивать? Да? Нет? Как? Судя по поцелую, горящему на моих губах, она... Она сказала мне «да». Она согласилась! Но я должен это услышать. Подведя последние штрихи своему внешнему виду, я вышел из пространства, в котором стал самым счастливым мудаком на планете и закрыв за собой дверь, спустился на лифте вниз.
И остановился в шоке. В чёрном смокинге и сигаретой в зубах, там меня встречал — уволенный мною Кайл, — лжец, подлец и жадный до денег хрен, которому вновь приспичило поговорить со мной.
— Мистер Кокс? — я изогнул бровь, смотря в его глаза, — Не ожидал вас увидеть здесь.
— Как же мне не быть? Вы собираетесь продвинуть свою сучку, а я хочу вам помешать и мне не быть?
— Что? — прошипел я, — Что ты вообще себе... возомнил? — меня колотило при виде этого чёрта.
— Взгляните, — он с ухмылкой ублюдка подошёл ко мне и включил на своём мобильнике видео, которое на мгновение заставило меня потерять дар речи. Мы... на кухне. Чёрт бы его побрал! Я выдохнул сквозь зубы и отодвинул руку с телефоном.
— Что ты задумал? — прорычал я.
— Вы ещё не всё видели... А это, вашу шлюшку секретаршу ебут членом одного из членов жюри. Я лично это заснял, — прошипел он с ухмылкой. Там точно было видно Эделин, а мужчину не полностью, но это точно был... не я. Чёрт! Я отодвинул его руку с телефоном и взяв за лацканы пиджака, прижал его к стене в тёмном углу коридора. Извергнув мат, я был готов прибить его.
— Слушай, ублюдок. Я не знаю, ты ли это снял, член ли это члена жюри, но я уверен в том, что всё, что было «до меня» у Эделин в прошлом, но так предать она меня не могла...
— Разве она никогда не предавала вас? В чём вы можете быть уверены? — он с ухмылкой смотрел на меня. Я трахнул его башкой о стену.
— Заткнись об этом. Ты понятия не имеешь о том, что значит любить кого-то так сильно, как я люблю её!..
— Уверен, что она того не стоит.
Я с размаху дал ему кулаком в рожу, разбивая в кровь его нос и заставив повалиться на паркет.
— Что ты задумал?! — зарычал я, после чего с хрустом наступил на мобильник, который вывалился из его руки. Поднял с пола карту памяти и сжал пальцами, ломая её напополам. Он смеялся подлым ядовитым смехом. Ублюдок.
— Всё, что я задумал, наверняка уже показали на экране. И теперь все знают, как выдвигаются хорошенькие секретарши...
Блять. Я дал ему ногой в пах, заставив его сжаться и скрутиться со стоном всем телом. Я был готов убить его. Меня злило всё: неизвестность, эта сумасшедшая Эделин, ни слова мне не сказавшая прежде, чем убежать. Господи, я же о ней практически ничего не знаю! Кто тот мужик в её квартире? Тот пьяный хряк Кэвин... понятно, что он в далёком прошлом. Но блять, кто? Кто из членов жюри?! А если это ложь? Конечно ложь! Эделин сейчас на меня смотрела такими глазами, какими никогда раньше не смотрела... Я смог стать для неё тем, кем мечтал быть. Сначала недосягаемостью, потом желанием, потом. любовью. Она сказала, что любит меня! Конечно это враньё! Я ударил Кайла в рожу ещё раз. Мне было не страшно забить его до смерти, мне было страшно выйти сейчас в зал и увидеть, что Эделин сейчас не знает, куда деться... Чёрт, откуда у него то видео?!
— Доминик! — меня окликает Брэнт и указывает двум крепышам-полицейским офицерам на мою жертву; его тут же скручивают и куда-то уводят, пока он бросает проклятья и маты в мою сторону. Я провожаю взглядом его тушу, которую оттаскивают сильные парни. — Надеюсь, ты не пострадал.
— А Эделин? Она не пострадала?
— Нет. Я вовремя проверил видео-ролики в компьютерном кабинете. Нужное было удалено, а ваша... порнография, — он не сдержался от смеха.
— Что, до конца смотрел, дрочер? — плюю я.
— Нет. Я люблю со звуком, а так... проверяйте в следующий раз, не установлены ли камеры видеонаблюдения, — кивает он.
— Второе видео... это не со мной.
— Так оно трёхлетней давности, там же в свойствах всё указано.
Я облегчённо выдохнул. Всё в моём сердце будто бы перевернулось. Я потёр руками лицо.
— Эделин знает обо всём этом?
— Нет.
— Пусть не знает, не хочу, чтобы она расстраивалась...
— Её ничего не расстроит, друг. Она победила, Ник, — улыбнулся он. — Она победила! — он воскликнул это с такой широкой улыбкой, а внутри меня взыграла такая радость, что я схватил Брэнта за плечи и подкинул его ненадолго в воздух. Он истерически хохотал.
— Ты чертяка!
— Брэнт, это отличная работа, — я пожал ему руку, разрываемый таким неистовым облегчением и счастьем изнутри, что описать нельзя. — Ничего не говори ей. Я не хочу, чтобы хоть что-то омрачало её радость...
— Хорошо, хорошо, — рассмеялся он, похлопав меня по плечу.
Вместе мы вышли в банкетный зал, который постепенно наполнялся степенными мужчинами в дорогих смокингах и дамами в вечерних платьях. Эдели... За ней шла целая «свора» мужчин, которые что-то бесконечно говорили ей, наперебой друг с другом. Она так ослепительно улыбалась, что всё в моём сердце рвалось на части. И я был счастлив, что успел попросить Брэнта не говорить ей ничего. Этот триумф — то, что она заслужила. Она сияет ярче солнца, в лучах которого хочется утонуть. С нежной, такой ласковой улыбкой Эделин подходит ко мне и кладёт руку на локоть, сжимая. Кровь во мне холодеет, когда все взгляды с Эделин МакЛарен соскальзывают на меня.
— Это мистер Лайнс, генеральный директор компании D&L company, легендарный босс и потрясающий руководитель, который помогает амбициозным сотрудникам найти себя. Я уверена, что если вы, мистер Бауэр, будете сотрудничать, все ваши акции поднимутся. Поверьте, как начинающему финансисту, — с широкой улыбкой проговорила Эделин. Меня начали заваливать вопросами, и это было адом, но вскоре, когда всех позвали к столу, накал этого «котла» поубавился. Я понял из этого гула бесед, что моя мисс МакЛарен... Ох, моя... Эделин решила начать работу в судостроительной компании Антонио МакКея — который с таким остервенением заговаривал зубы, что вдохнуть было сложно. Когда они ушли, я обернулся к Эделин и пристально смотря в её глаза, еле слышно произнёс, склонившись к её лицу:
— Эделин, ты не уйдёшь, нет...
— Тш-ш, — она положила палец на мои губы, нежно улыбнувшись, — Чего ты хочешь? Чтобы я была твоим секретарём или женой? — Господи! Я шумно сглотнул, выдохнув полной грудью.
— Конечно же... приоритетнее второй вариант, — я ухмыльнулся, еле борясь с собой, чтобы не склониться к ней и не поцеловать так сильно, как только мог. Так глубоко, как только мог... Она судорожно выдохнула, смотря в мои зрачки, когда я непроизвольно чуть склонился к ней.
— Я буду твоей женой. Да, Доминик. Да... Только не мешай мне двигаться дальше. Для меня это важно суметь... состояться в этой жизни. Скажи, ты веришь в меня? Ведь если бы в тебе не было этой веры... ты бы не дал мне шанса.
— Эделин, я верю в тебя и тебе. Я знаю, я уверен в том, что для тебя нет ничего невозможного... И для меня нет ничего невозможного, когда ты со мной.