проваливай

выключите свет, тишина. слова — это насилие.

— лу, подожди!

голос саар смешивался с мыслями в голове, и он почти не слышал ее. лу шел, не разбирая дороги. ноги сами несли его вперед, а в ушах гудело, как будто кто-то прижал ракушку к вискам и теперь океан ревел внутри его черепа.

кира.

это слово отдавалось в грудной клетке тупой болью, как забытый нож, который вдруг повернули в старой ране. он не должен был возвращаться. не сейчас. не когда лу уже почти забыл, как пахнет его дыхание — мятная жвачка и сигареты. как звучит его голос, когда он злится. как больно бывает, когда его пальцы впиваются в кожу слишком сильно.

лу свернул за угол и остановился, упершись ладонями в холодную кирпичную стену. он дышал, как загнанный в ловушку зверь. кожу пронзала почти физическая, но все еще фантомная, боль от воспоминаний. лу ударил кулаком по стене. боль пронзила костяшки, но он ударил снова. и снова. пока кожа не раскроилась, а на кирпиче не остались темные пятна.

в груди было пусто и тяжело одновременно, будто кто-то выскоблил всё нутро и набил туда мокрых камней.

дождь стекал за воротник, но он не чувствовал холода. не чувствовал ничего, кроме липкого, тошнотворного кома в горле.

кира.

его пальцы сами сжались в кулаки. ногти впились в ладони, но эта боль была такой ничтожной по сравнению с тем, что разрывало его изнутри.

«он вернулся» — это звучало в голове навязчиво, как проклятый джингл.

лу вспомнил, как кира смотрел на мариуса. этот взгляд — хищный, оценивающий. знакомый. слишком знакомый.

в животе скрутило от ярости. от бессилия. от чего-то ещё, чего он не хотел признавать.

а потом пришло самое мерзкое — воспоминания.

пальцы киры в его волосах. его смех, когда лу краснел. его голос, шепчущий «ты ведь мой, да?»

и самое ужасное — то, что когда-то он любил это.

лу сглотнул ком в горле. хотелось кричать. хотелось биться головой о стену, пока не сотрётся всё — и эти воспоминания, и сегодняшняя встреча, и это мерзкое, предательское дрожание в коленях.

— лу! — саар догнала его.

лу не хотел, чтобы она его видела.

раздавленного, жалкого и пугающе разбитого. ему было жаль, что она увидит это снова. внутри него бушевала буря, переплетение гнева и безнадежности, как будто его душу терзали невидимые когти. он чувствовал, как холодные пальцы отчаяния сжимают его сердце, заставляя его биться с запоздалой тревогой. каждое воспоминание о том, что было когда-то, разрывалось на куски, оставляя только осколки боли, которые пронзали его сознание.

он не хотел, чтобы она видела его таким — сломленным и израненным, как потерянный в лесу зверь, который уже не надеется на спасение. вокруг них царила тишина, но она была наполнена звуками: шепотом его собственных мыслей, которые терзали его изнутри, и глухим эхом утраченных возможностей. он чувствовал себя как в клетке, из которой не было выхода, а стены сжимались все сильнее, подчеркивая его одиночество. он знал, что если она войдет сейчас, то увидит не человека, а лишь оболочку, лишенную смысла и жизни.

лу поворачивает голову к ней. она не уйдет. нет смысла прятаться.

саар, сжавшись, стоит перед ним, ее хрупкие плечи дрожат, а волосы такие же мокрые, как и у него самого.

— ты чего ревешь? — удивленно спрашивает лу, заметив, что из ее глаз ручьем бегут слезы.

девушка мотает головой, пытается что-то выдавить из себя, но не может. получаются лишь тихие всхлипы.

— саар? — парень кладет на ее плечо руку, подходит ближе.

— я боюсь, — выдыхает она, когда очередной всхлип не успевает вылететь из ее легких.

лу замер, почувствовав, как ее плечо дрожит под его ладонью. дождь стекал по ее лицу, смешиваясь со слезами, но она даже не пыталась их вытереть.

— чего... чего ты боишься? — его голос прозвучал хрипло, будто он сам боялся ответа.

саар сжала кулаки, ее ногти впились в ладони.

— что ты снова исчезнешь. что опять замкнешься в себе. что я опять буду стучать в твою дверь сутками, а ты не откроешь, — ее голос сорвался на последних словах, превратившись в шепот.

лу почувствовал, как что-то холодное сжало ему горло. он вспомнил те дни — опустевший холодильник, разбитую кружку в углу, шторы, которые не открывались неделями. и ее голос за дверью: лу, черт возьми, открой! я знаю, что ты там!

— я... — он хотел сказать, что не повторится. что он справится. но слова застряли где-то в груди.

саар резко вытерла лицо рукавом.

— и самое дерьмовое, — прошипела она, — что ты даже не понимаешь, каково это. видеть, как тебя снова затягивает в эту чертову яму. и знать, что я могу опять ничего не сделать.

лу молчал. ветер гулял между ними, ледяной и чужой. где-то вдали грохотал гром, но им было плевать.

— прости, — наконец выдавил он, не потому что действительно верил в эти слова, а потому что больше не мог видеть, как она плачет.

саар фыркнула, но больше не всхлипывала.

— идиот. мне не нужно «прости», — она схватила его за руку, сжала так сильно, что аж заболели костяшки, — мне нужно, чтобы ты не сдавался. даже если этот ублюдок снова полезет в твою жизнь. даже если будет больно.

лу посмотрел на их сплетенные руки. на ее пальцы, все еще дрожащие от злости и страха.

— ты обещал. после прошлого раза. что больше не дашь ему...

лу молчал. он помнил это обещание. данное в три часа ночи на ее кухне, когда у него тряслись руки, а она собирала осколки его разбитого телефона.

— я не дам, — пробормотал он.

— врешь, — прошептала она, — потому что он только появился, а ты уже...

она не договорила. не стала напоминать, как он тогда, полтора года назад, перестал отвечать на звонки. как она нашла его в пустой квартире, с пустыми глазами, с пустыми бутылками вокруг. лу потянул ее к себе. саар сопротивлялась секунду, потом уткнулась лицом в его плечо.

— я не исчезну, — сказал он в ее мокрые волосы.

— врешь, — повторила она, но пальцы разжались, вцепившись в его спину.

они стояли так, пока дождь не начал стихать. пока ее дыхание не стало ровнее.

— если ты снова... — она не закончила, но он понял.

— знаю. ты убьешь меня сама.

саар фыркнула, вытирая лицо рукавом.

— еще бы. и даже не похороню.

лу усмехнулся. это была ложь. она бы похоронила. с цветами. и потом каждый день приходила бы ругаться на его могилу.

и почему-то именно эта мысль наконец заставило его почувствовать — он не один.

даже если кира вернулся.

даже если мариус...

он посмотрел на саар, которая уже лезла в рюкзак за платком, ругаясь на свою размокшую помаду. и что-то внутри него сжалось, но уже не от страха.

я умоляю уйти тебя прямо сейчас. да, тебе стоит уйти, пока все не рухнуло.

комната. та самая, в старом доме киры, с обоями, которые всегда слегка пахли плесенью. лу сидит на краю кровати, а перед ним стоит кира — в том самом черном свитере с вытянутыми манжетами. он улыбается, но в глазах нет тепла, только холодный расчет.

— ну что, — кира наклоняется, его дыхание обжигает кожу лу, — скучал?

лу хочет ответить, но слова застревают в горле. он пытается отодвинуться, но спина упирается в стену. побег невозможен. пальцы киры скользят по его шее, как тогда, полтора года назад. медленно, почти нежно, но с такой силой, что дышать становится трудно.

— ты ведь помнишь, как все было, — шепчет кира, — как ты дрожал, когда я прикасался к тебе. как умолял меня остаться.

лу трясет головой, но тело предательски помнит каждое прикосновение, каждый унизительный момент. он снова чувствует себя слабым, беспомощным, как тогда.

внезапно дверь открывается. в проеме стоит мариус. лу протягивает к нему руку, глаза полны мольбы. но мариус смотрит на него с таким презрением, что лу съеживается. неужели это действительно все происходит? туманный, скользкий момент, когда все тело начинает болеть лишь от одного взгляда карих глаз. и почему так больно? почему именно от этого? от того, что мариус все это видит. ничего не делает, лишь смотрит со стороны. оценивает.

— жалкий, — произносит мариус и разворачивается, чтобы уйти.

кира смеется, его пальцы сжимают челюсть лу, заставляя смотреть на себя.

— видишь? никто тебя не спасет. ты всегда будешь моим.

и в этот момент лу просыпается.

он сидит на кровати, дрожа, как осиновый лист. комната вокруг него пуста, но ощущение пальцев киры на своей коже все еще кажется таким реальным. он проводит рукой по шее, ожидая увидеть следы, но там ничего нет. только память. только страх.

лу встает, подходит к окну и распахивает его, вдыхая холодный ночной воздух. он должен убедить себя, что это был просто сон. но почему-то внутри шепчет голос: а что, если это предупреждение?

особенно страшно от того, что во сне... он почти поверил кире. почти сдался. как тогда.

лу сжимает кулаки. он не может позволить этому повториться. но чтобы бороться, ему придется признать — часть того сломленного парня из сна все еще живет в нем.

и кира это точно знает.

лу идет в школу с огромным желанием не дойти туда. каждый шаг дается с трудом, будто ноги налиты свинцом. утро холодное, серое, небо низкое и тяжелое, как крышка гроба. он курит, затягивается глубоко, но даже горький дым не может перебить тошнотворный ком в горле.

в голове стучит одна мысль: развернись и уйди. просто исчезни. но он продолжает идти, потому что знает — саар будет искать. а еще хуже — мариус может заметить его отсутствие.

он замедляет шаг у старого гаража, где они с саар вчера прятались от дождя. там, в углу, валяется его вчерашняя сигарета — смятый бычок с отпечатками губ. лу пинает его ногой, и окурок исчезает в темноте, как его желание быть сегодня хоть где-то, кроме этой школы.

впереди показались ворота. дети смеются, толкаются, делятся сплетнями. лу останавливается, чувствуя, как сердце начинает колотиться чаще. рука сама тянется к карману за новой сигаретой, но он останавливает себя — курил уже слишком много.

«может, он сегодня не придет?» — глупая надежда, но лу цепляется за нее. он делает последний шаг, пересекает порог школы, и тут же слышит за спиной:

ну наконец-то.

голос.

тот самый.

лу не оборачивается. он просто закрывает глаза на секунду, чувствуя, как по спине бегут мурашки.

«не сегодня» — шепчет он про себя.

но когда открывает глаза — кира уже стоит перед ним, улыбаясь той самой улыбкой, от которой когда-то замирало сердце.

лу стоял, чувствуя, как подошвы его кроссовок будто прилипли к земле. вокруг них замерли шумные толпы учеников, но звуки доносились как сквозь вату — приглушенные, далекие. кира стоял слишком близко. от него пахло дорогим одеколоном и чем-то еще — металлическим, опасным. его голубые глаза изучали лу, как хищник рассматривает добычу перед решающим прыжком.

— чего молчишь? — кира наклонился чуть ближе, и лу почувствовал на своей щеке тепло его дыхания, — забыл, как со мной разговаривать?

в груди у лу все сжалось в тугой, болезненный ком. пальцы сами собой вцепились в ремень рюкзака, пока не побелели костяшки. он хотел сказать что-то резкое, ядовитое, но язык будто прилип к небу.

— отвали, — наконец выдавил он, и голос звучал хрипло, чужим.

кира усмехнулся. его пальцы потянулись к лицу лу, но остановились в сантиметре, заставляя кожу гореть от этого несостоявшегося прикосновения.

— все такой же нервный, — прошептал он, — я же просто хочу поговорить. как старые друзья.

где-то рядом упал учебник — громкий хлопок заставил лу вздрогнуть. кира воспользовался моментом, сделав шаг вперед, сократив и без того крохотную дистанцию между ними.

— знаешь, мне нравится, как ты сейчас выглядишь, — его голос стал тише, интимнее, — такой... живой. не то что тогда, в последний день. помнишь? ты лежал на полу и —

— заткнись, — лу резко отпрянул назад, налетев на чей-то рюкзак.

в ушах зазвенело, а перед глазами поплыли черные пятна. он ненавидел себя за эту реакцию, за то, как тело помнило то, что разум пытался забыть. кира наблюдал за ним с каким-то больным удовольствием, медленно облизывая губы. вокруг них уже начали собираться любопытные, но он будто не замечал этого.

— ладно, не сегодня, — наконец сказал он, делая шаг назад, — но мы еще поговорим. обещаю.

его рука мелькнула в воздухе, едва касаясь плеча лу — мимолетное, но намеренное прикосновение, оставляющее после себя ощущение ожога.

когда кира отошел, лу понял, что забыл дышать. в легких горело, а в голове пульсировала одна-единственная мысль: я не смогу это вынести снова. внезапно чьи-то пальцы вцепились в его рукав. лу обернулся и увидел саар — ее глаза горели, а губы были плотно сжаты.

— пошли, — только и сказала она, таща его за собой.

ее пальцы впивались в его руку почти так же больно, как когда-то впивались пальцы киры. но эта боль была другой — она напоминала, что он не один. а за спиной лу чувствовал на себе взгляд — тяжелый, навязчивый, полный обещаний. он знал, не оборачиваясь, что кира наблюдает. и улыбается.

всегда улыбается.

новые находки, старые ошибки. бомба замедленного действия.

все остальное время пролетает мимо него. лу сидел под ледяным душем, скрючившись в углу ванной. вода стекала по его спине, смывая невидимую грязь, которая въелась так глубоко, что никакой напор не мог ее достать. он скреб кожу ногтями, пока не появлялись красные полосы, но ощущение чужих прикосновений не исчезало. его мысли кружились, как осенние листья в сточной канаве — бесцельно, безнадежно. он представлял, как вода уносит его по трубам, растворяет в канализации, чтобы никто и никогда не нашел.

«лучше бы я сегодня не приходил. лучше бы меня вообще не было»

он выключил воду, но продолжал сидеть на холодном кафеле, дрожа. в зеркале напротив отражалось бледное существо с пустыми глазами — неузнаваемое, чужое. лу плюнул в свое отражение, но даже это не принесло облегчения.

в комнате пахло сыростью и старыми сигаретами. лу повалился на кровать, не снимая мокрых вещей. простыня впитывала воду, становясь холодной и липкой, но ему было все равно.

«кира смеется где-то прямо сейчас. наверное, рассказывает мариусу, какой я жалкий. а мариус верит. конечно, верит»

он натянул одеяло на голову, создавая душную, темную пещеру. здесь, в этом коконе, можно было притвориться, что его нет. что весь мир — просто плохой сон, от которого он вот-вот проснется.

«почему я не могу просто исчезнуть? не дышать? не чувствовать?»

лу вцепился в подушку, прижимая ее к лицу, пока в глазах не потемнело от недостатка кислорода. на секунду стало легче — границы реальности расплылись, мысли замедлились. но потом инстинкт взял верх, и он с шумом вдохнул, снова ощущая всю тяжесть собственного существования.

за окном проехала машина, и луч фар мелькнул по стене, осветив фотографию на тумбочке — он с саар в прошлом году, оба смеются. лу резко перевернулся спиной.

«она пожалеет, что вообще знает меня. все пожалеют»

он закрыл глаза, молясь забытью, но вместо этого перед веками встал кира — его улыбка, его руки, его слова, впивающиеся в мозг, как крючья. лу судорожно сглотнул, чувствуя, как по щекам катятся предательские слезы.

«ненавижу. ненавижу. ненавижу»

но хуже всего было то, что он не был уверен, кого ненавидит больше — киру, себя или весь этот проклятый мир, который позволил этому случиться. лу зарылся лицом в подушку, глухо застонав. завтра будет новый день. завтра он снова будет притворяться человеком. но сейчас, в этой темноте, он позволял себе просто не существовать.

а еще в мыслях был мариус. конечно, он был там. поселился незаметно, тихо, но взрывами.

лу ворочается на мокрой простыне, и сквозь пелену отвращения к себе пробивается он.

мариус.

его руки, грубые и уверенные, которые никогда не дрожали. его взгляд, который видел все — каждый провал, каждую слабость.

«он знает. наверняка знает»

лу сжимает кулаки, представляя, как мариус сейчас где-то смеется с кирой. как его губы, которые когда-то жгли кожу лу, теперь искривлены в усмешке, пока кира рассказывает, каким жалким он был. каким есть.

эта мысль режет глубже, чем должно. лу злится на себя — за то, что важно. за то, что мариус вообще занял в его голове место после всего.

«он такой же, как все. увидел добычу — набросился. понял, что сломанная — потерял интерес»

но где-то в глубине, под всеми этими черными мыслями, живет другая — крошечная, глупая, стыдная: а если нет?

если мариус не смеется? если он сейчас где-то стискивает зубы, потому что видел, как кира подошел к лу? если его руки (те самые, что оставляли синяки на других) сейчас сжаты в кулаки из-за него? лу резко садится, снова чувствуя тошноту.

но тело помнит — вес мариуса, прижимающего его к стене. не для боли. для чего-то другого. его голос, хриплый: ты дрожишь...

прикосновения мариуса совсем другие.

лу бросается в ванную и снова включает ледяной душ.

«смыть. все. особенно это»

но когда он закрывает глаза, видит их — мариус толкает киру к стене, его глаза горят по-настоящему, впервые. тронешь его снова — убью.

фантазия такая яркая, что лу хохочет прямо под водой, пока не начинает давиться.

«идиот. он тебя даже не искал сегодня»

а потом — последняя мысль, прежде чем сознание наконец отключается: а если бы искал?

лу почти пулей выбегает из ванной, ищет свой телефон во всех карманах и находит его наконец под кроватью. судорожно вводит пароль, заходит в нужный и чат и... его сердце делает кульбит, когда он видит одно единственное сообщение, написанное каких-то пять минут назад. это либо предчувствие либо лу начинает сходить с ума окончательно и видит то, чего не должен.

«выходи, я буду через 10 минут»

лу замер, сжимая телефон в дрожащих пальцах. экран светился в темноте комнаты, подсвечивая его бледное лицо. это сообщение... оно не могло быть настоящим. он должен был спать. должен был забыться. но вот оно — черные буквы на белом фоне, такие четкие, такие реальные. он перечитывает строчку снова и снова, пока буквы не начинают расплываться перед глазами. пальцы сами собой скользят по экрану, проверяя — не ошибся ли он чатом? нет, это точно мариус. тот самый грубый стиль, те самые короткие фразы без точек в конце.

в груди что-то сжимается. лу подносит руку к губам, кусая костяшку пальца. а вдруг это шутка? вдруг кира взял телефон мариуса? но нет — приходит второе сообщение, и сомнения исчезают:

«и надень что-нибудь теплое, тут ветер»

лу роняет телефон на кровать, как обожженный. он встает, ноги подкашиваются, но он заставляет себя двигаться. к шкафу. пальцы скользят по вешалкам, останавливаясь на том самом сером свитере. лу натягивает его на себя, вдыхая запах стирального порошка и чего-то своего, знакомого.

джинсы. носки. все делается на автомате, пока мысли несутся бешеным вихрем. а если мариус пришел просто посмеяться? а если он сейчас стоит там, с кирой, и они оба ждут, чтобы устроить ему новый ад? но нет — мариус не такой. или... лу больше не знает, каков мариус на самом деле. новое сообщение. телефон вибрирует в руке.

«10 минут вышло, выходи или я разобью тебе окно»

лу фыркает — он абсолютно уверен, что мариус не шутит. этот психопат реально вынесет все на своем пути, если понадобится. он подходит к окну, рука замирает на ручке. а вдруг там никого? вдруг это галлюцинация? вдруг он окончательно сошел с ума, и сейчас откроет окно в пустоту?

глубокий вдох. резкий поворот ручки.

там прислонившись к стене, стоит мариус. его черная куртка блестит от дождя, мокрые пряди волос падают на лоб. когда он поднимает голову, лу видит его глаза — темные, нечитаемые, с тенью чего-то, что он не может распознать. мариус даже не улыбается.

ну наконец-то, — говорит мариус, и его голос звучит хрипло, будто он не спал всю ночь или курил слишком много.

он хочет спросить «зачем ты здесь?» «как ты узнал?» «ты знаешь про киру?» — но вместо этого выходит только:

— ты бы реально разбил окно?

уголок губ мариуса дергается в той самой ухмылке, от которой у лу перехватывает дыхание.

— попробуй не выйти в следующий раз — узнаешь.

и в этот момент лу понимает — это не сон. мариус здесь. настоящий, мокрый от дождя, пахнущий холодом и чем-то еще — чем-то опасным. и что-то в его взгляде говорит, что это не просто визит. это что-то важное. что-то, что может изменить все.

— что тебе нужно? — к лу возвращается та само-защита, которой он привык пользоваться каждый раз, когда мариус был рядом.

— только ты, — серьезно отвечает де загер.

он подходит к нему ближе, кладет руку на шею лу и наклоняет его к себе ближе. их дыхания смешиваются воедино, а когда брюнет целует его в губы окончательно становятся одним целым. но он не углубляет этот поцелуй. оставляет лишь слабое прикосновение.

— ты... — лу начал и тут же замолчал, не зная, что вообще можно сказать в такой ситуации.

мариус выпрямился, оттолкнувшись от стены. его пальцы сжались, будто он сдерживал себя от чего-то.

— ты знаком с кирой? — спросил он прямо, без предисловий, голос был ровным, но в нем что-то дрогнуло — как тонкая трещина на льду.

лу почувствовал, как по спине пробежали мурашки. его сердце колотилось так громко, что, казалось, мариус должен был его слышать.

— нет, — ответил он слишком быстро, — не знаком.

тишина повисла между ними, густая и неловкая. мариус не моргнул, продолжая смотреть на него с тем же непроницаемым выражением.

— правда? — наконец переспросил он, и в этом одном слове было столько знания, что лу едва не подался назад. но он лишь сжал зубы и повторил:

— правда.

мариус медленно кивнул, а лу свело живот от тревоги.

— ладно, — мариус сделал шаг назад, к лестнице, — как скажешь. я верю тебе.

лу аж подкосились ноги. он ожидал всего — насмешек, допроса, даже злости — но не этого. не такого простого, такого... чистого доверия. в груди что-то сжалось, стало тепло и больно одновременно.

— почему? — вырвалось у него, — почему ты просто... поверил?

мариус сделал шаг вперед. его пальцы, обычно такие уверенные, слегка дрогнули, когда он поднял руку и осторожно, будто боясь спугнуть, смахнул мокрую прядь с лица лу.

— потому что это ты, — прошептал он, и в его голосе звучала какая-то странная, хрупкая нежность, — и я хочу верить тебе. даже если ты обманешь меня — я прощу.

— какой же ты дурак, — лу мотает головой.

хочется сбежать от этих слов.

— увидимся завтра в школе? — брюнет наконец-то улыбается своей фирменной улыбкой.

— да. увидимся.

— тогда до встречи завтра, — мариус тянется к нему за новым поцелуем в губы, но лу подставляет щеку (сегодня он больше этого не выдержит).

а потом окно за мариусом захлопнулась, и лу остался один.

с ложью на губах.

и правдой, которая горела в груди, как раскаленный уголь.

я не могу дать тебе то, что ты хочешь. я не могу быть тем, кто тебе нужен.