проваливай

танцую в темноте, чтобы вылечить свое сердце.

лу спит урывками. ему кажется, что он закрывает глаза лишь на пару секунд, яркой вспышкой проносится сон, и вот, он вновь их открывает. пять минут здесь, десять там, короткие провалы в забытье, которые приносили не отдых, а только новые тревожные образы. каждый раз, когда он закрывал глаза, перед ним всплывало лицо мариуса — то слишком близкое, с горячим дыханием на губах, то отдаляющееся, растворяющееся в темноте. он просыпался с ощущением, будто падает, и каждый раз его рука непроизвольно тянулась к спящему рядом, чтобы убедиться — да, он еще здесь.

и это было хуже всего.

комната дышала жаром, воздух стоял тяжелый, словно пропитанный чем-то липким и чужим. лу лежал на спине, уставившись в потолок, и чувствовал, как пот медленно стекает по его вискам. он думал о том, как легко было бы сейчас встать, уйти, захлопнуть за собой дверь и больше никогда не оглядываться. но его тело казалось прикованным к этому месту, к этой кровати, к этому человеку, который спал так безмятежно, будто не понимал, что разрушил все границы.

за окном медленно светало. сначала едва заметно — чернота ночи сменилась грязно-серым оттенком, потом в щели между шторами пробрался первый бледный луч. лу следил за ним, как за последней ниточкой, связывающей его с реальностью. он ненавидел это утро. ненавидел то, как свет обнажал все то, что так удобно было прятать в темноте: скомканные простыни, одежду, брошенную на полу, следы на своей коже.

мариус пошевелился во сне, его рука бессознательно потянулась к лу, но, не встретив ответа, упала обратно. лу сжал зубы. ему хотелось разбудить его, закричать, потребовать объяснений — но каких? они оба знали, что никаких слов между ними не было, только это — жар, ярость и что-то еще, чего лу боялся назвать.

и тогда мариус открыл глаза. не сразу, не резко — сначала его пальцы слабо сжали простынь, потом веки дрогнули, и вот он уже смотрел на лу темным, не до конца проснувшимся взглядом.

— ты спал? у тебя глаза красные, — его голос звучал хрипло, но без тени сомнения.

— неважно, — лу отвернулся.

— важно, — мариус приподнялся на локте, его тень легла на лу, будто накрывая его.

в комнате стало еще душнее. лу чувствовал, как его сердце бьется где-то в горле, как ладони становятся влажными. он ненавидел это. ненавидел то, как мариус смотрел на него — будто видел насквозь, будто знал каждую его мысль, каждый страх.

— перестань, — прошептал лу, но это звучало слабо, почти как мольба.

мариус не ответил. он просто протянул руку и провел пальцами по его плечу, медленно, будто проверяя, не исчезнет ли он под его прикосновением.

и самое ужасное было то, что лу позволил ему это.

снова.

— ты дрожишь, — заметил он, голос низкий, с едва уловимой насмешкой.

— отвратительно, — лу дергается, резко отстраняясь.

— что именно? — мариус улыбнулся, но в его взгляде не было веселья, — то, что ты дрожишь? или то, что я это заметил?

— все это, — через пару секунд отвечает лу.

— о, я понимаю. ты ненавидишь себя за то, что позволил мне остаться. за то, что не сопротивлялся. за то, что тебе это понравилось, — мариус не торопился вставать, он лишь слегка наклонил голову, изучая лу, будто редкий, странный экземпляр.

— заткнись, — лу резко обернулся. в груди горело, будто

он проглотил уголь.

— сделаешь что-нибудь, если я не замолчу? — мариус медленно поднялся, простыня сползла с его плеч, он был спокоен, как всегда. слишком спокоен.

лу чувствовал, как его дыхание становится прерывистым. он хотел ударить его. хотел закричать. хотел, чтобы мариус исчез.

— я ненавижу тебя, — выдохнул лу, но это звучало как признание.

— твоя проблема в том, что ты много думаешь.

— моя ебучая проблема в том, что ты здесь.

карие и голубые глаза встречаются, застывают.

— но ты же сам меня впустил, — мариус сделал выпад вперед, — сам открыл окно. сам позволил остаться.

лу этого не отрицает, но после озвученной голой правды становится не по себе. гуссенс не мог понять чем он вчера думал и думал ли вообще, но то, что есть сейчас — это целиком и полностью результат его решений.

мариус, не дождавшись ответа, встает с постели. лу кидает на него взгляд и снова останавливается на спине. бледные шрамы — причудливый узор из тонких белых линий, переплетающихся между лопатками, как дорожки на давно забытой карте. карте чужой боли.

они напоминали старые, выцвевшие трещины на фарфоровой чашке — те, что появляются от слишком горячей воды и небрежного обращения. одни были тонкие, почти изящные, будто кто-то выводил их кончиком лезвия. другие — грубые, рваные, словно кожу не резали, а разрывали. самый длинный тянулся от левой лопатки до поясницы, белой змейкой извиваясь вдоль позвоночника. рядом — несколько коротких, параллельных, будто кто-то проверял остроту инструмента. ближе к бокам следы становились хаотичнее, глубже, будто там били не для наказания, а просто чтобы причинить боль.

кожа вокруг шрамов была слегка втянута, образуя едва заметные впадины. когда мариус поворачивался, свет скользил по ним, подчеркивая каждый изъян. на одном участке, чуть выше талии, шрамы перекрещивались, образуя неаккуратный знак «р» — словно здесь когда-то поставили печать, отметив собственность.

самые старые следы уже почти слились с кожей, а несколько свежих (относительно свежих — им всё равно было лет пять) еще сохраняли розоватый оттенок по краям. когда мариус поднимал руки, кожа натягивалась, и шрамы бледнели, становясь почти невидимыми — но только на мгновение.

лу заметил, что в одном месте, чуть ниже шеи, шрамы обрывались резко — будто рука, оставившая их, внезапно передумала. или была остановлена.

дальше рассмотреть не удалось. мариус натянул на себя почти высохшую футболку и принялся за джинсы.

— откуда у тебя шрамы? — лу спрашивает скучающим голосом, будто это не волнует его первостепенно.

мариус замер. его пальцы сжали мокрую джинсовую ткань, а сухожилия на руках напряглись. секунда. две. три. тишина звенела в ушах. даже дыхание, казалось, прервалось. тишина в комнате стала плотной, как вода в затопленной шахте. лу слышал, как капает дождь за окном, как скрипит старый дом, как его собственное сердце бьется чуть быстрее. он ждал, что мариус взорвется, закричит, ударит его — что угодно. но тот просто стоял. прошло пять секунд. десять. мариус не шевелился.

— забыл, — в голосе мариуса не слышалось ни одной живой ноты.

— правда забыл или слишком хорошо помнишь?

и мариус снова не отвечает. лу начинает злиться. его выводит из себя то, что на его вопросы не отвечают.

— почему ты можешь задавать мне подобные вопросы, а я тебе нет?

брюнет вздыхает, поворачивается и смотрит на лу. на его лице нет эмоций, только какая-то вековая усталость, въевшаяся в кожу. он садится рядом с лу и тянется своей рукой к его. лу не сопротивляется, ему даже интересно что на этот раз в голове у мариуса.

— смотри, — произносит де загер, показывая бледную кожу гуссенса ему же, — у тебя тоже шрамы. ты ответишь на вопрос «зачем сделал это?» если я задам его?

лу смотрит на него, не мигая, будто мариус прямо сейчас залез ему под кожу целиком.

— нет. вот и весь ответ.

— даже не ударишь меня? — лу недоверчиво посмотрел на него.

потому что когда его спрашивали о шрамах, он не задумываясь бил в самые болевые места.

— тебя — ни за что, — усмехнулся мариус и покачал головой.

он встал с кровати, поднял с пола свою куртку и вновь подошел к гуссенсу, наклонившись. легкий чмок пришелся в щеку, после чего та мгновенно вспыхнула огнем. лу показалось, что мариус намеренно оставил там ожог.

— увидимся.

и мариус исчез, оставив лу с ворохом мыслей.

очередной случайной ночью пытаюсь почувствовать себя живым. я продолжаю все дальше убегать от солнца.

день первый.

лу не пошел в школу.

валялся на кровати, смотрел в потолок, где трещины складывались в узоры, похожие на шрамы мариуса. в голове — тупая, монотонная жужжащая пустота. он пытался вспомнить, когда в последний раз видел брата, но в памяти всплывали только стены больницы, запах дезинфекции и чужие глаза, в которых не осталось ничего знакомого.

сигареты закончились к полудню. лу выковырял из кармана смятые два евро, купил у бабки у метро самые дешевые, с надписью «прима». они воняли жженым картоном.

день второй.

снова дождь. лу не пошел в школу.

он сел на электричку и доехал до той самой психушки на окраине города. здание было серым, с решетками на окнах. брат сидел в углу общей палаты, обхватив колени руками, и качался. вперед-назад, вперед-назад.

— привет, — сказал лу.

брат не ответил. его губы шевелились, будто он что-то беззвучно повторял. лу положил на стол пачку печенья, которое тот любил в детстве. даже не знал, ест ли он теперь вообще что-то сам.

— ты помнишь, как мы с тобой убегали в лес? — лу говорил в пустоту, зная, что ответа не будет, — ты тогда сказал, что если долго идти, то можно найти место, где нет людей.

брат поднял голову. на секунду в его глазах мелькнуло что-то — может, воспоминание, может, просто блик света. потом снова пустота.

лу вышел, не дождавшись врача. он пришел не в нужный день.

день третий.

лу не пошел в школу.

он проснулся с дикой головной болью. вчерашняя водка оставила во рту вкус бензина и тоски. в холодильнике — пусто. на полу — окурки и пустые банки из-под пива. он взял нож и медленно провел лезвием по запястью — не резал, просто водил, чувствуя холод металла на коже.

а что, если...

но не стал. не потому что боялся. даже для этого нужно слишком много усилий.

отец в этот вечер оставил на бледной коже новые синяки. рыдания за дверью комнаты сводили с ума с каждой минутой все больше.

лу ненавидел это.

день четвертый.

лу не пошел в школу.

мариус не приходил.

лу валялся в ванной, смотрел, как трескается краска на потолке. вода остыла, но ему было плевать.

он думал о том, что все — ложь. будущее.

«все наладится». нет. не наладится. брат — тому доказательство.

он нырнул под воду, держался, пока легкие не загорелись. вынырнул, откашлялся.

живучесть — мой самый большой недостаток.

день пятый.

лу не пошел в школу.

к вечеру в окно постучали. три быстрых стука, потом два медленных — код саар.

— ты живой? — она стояла на пороге, вся мокрая, в растянутом свитере, который лу узнал — это был его свитер. в руках держала пакет с булочками из пекарни за углом.

лу молча отступил, пропуская ее внутрь. саар швырнула сумку на пол, тут же залезла на кровать и сунула ему в рот булочку.

— поешь. ты бледный, как призрак.

они сидели у лу в комнате, пили чай с мятой — саар настаивала, что это «лечит всю хандру на свете». лу скривился, но допил до дна.

— может, пойдем в кино? — спросила саар, тыкая пальцем в его колено.

— не хочу.

— ну тогда давай рисовать.

она достала из сумки потрепанный альбом и фломастеры. лу хотел отказаться, но саар уже рисовала на первой странице какую-то абстрактную хуйню, и он невольно потянулся за синим фломастером.

к вечеру весь альбом был исписан глупыми рисунками и фразами. саар оставила на последней странице:«завтра идем в школу, я зайду за тобой в 8»

выбора не было, надолго оставлять саар одну не хотелось, лу просто не мог себе этого позволить. пора брать себя в руки, скомкать все свои разбитые чувства и выкинуться в мусорное ведро. и постараться. если не ради себя, то ради той, кто помогал ему оставаться немного живым и не опуститься ко дну марианской впадины окончательно. ради саар.

день шестой.

лу пошел в школу.

утро встретило лу холодным ветром и серым небом. он стоял там, где они всегда встречаются с саар. на улицах было пусто. в кармане жужжал телефон — саар слала очередное сообщение, но он не доставал его, зная, что она уже близко. где-то вдалеке гудел мусоровоз, его звук напоминал больное животное. лу закрыл глаза, чувствуя, как под веками пульсирует усталость.

саар подошла бесшумно, как всегда. ее светлые волосы были собраны в небрежный хвост, а под глазами легли фиолетовые тени — видимо, тоже не спала. девушка сразу потянулась к лу с объятьями, а он был только рад ответить ей. в нос ударил сладкий аромат и лу нахмурился.

— у тебя новые духи?

— это мамины. говорит, что ей уже не нравится, поэтому отдала мне.

— добавила еще что-то? или все обошлось так просто?

— сказала, что хотя бы пахнуть приятно буду, а не этой клубникой мерзотной, — девушка закатила глаза.

— теперь узнаю твою мать, — кивнул гуссенс, делая шаг вперед.

они пошли вдоль пустынных улиц, минуя лужи и размокшие листья. саар говорила что-то о контрольной, о новом учителе, о вчерашнем дожде, но слова пролетали мимо, как осенние мухи. лу смотрел под ноги, отмечая, как трескается асфальт, как ржавеют решетки на окнах, как медленно умирает моленбек.

— лу, — саар остановилась, загораживая дорогу, — ты хотя бы здесь?

он поднял на нее глаза. в ее взгляде было что-то, от чего в груди защемило — не жалость, нет. что-то более острое, более живое.

— нет, — честно ответил он.

саар вздохнула, взяла его за руку. ее пальцы были теплыми, несмотря на холод.

— что случилось?

— мариус случился. не могу перестать думать о нем. и меня это бесит.

саар задумалась, а после немного улыбнулась.

— все в порядке. в этом нет ничего страшного, лу. он же не делает каких-то странных вещей? что-то вроде наркотиков или чего-то подобного... мне жаль, что тебя это так волнует. если бы я могла я бы забрала все твои плохие чувства, оставив лишь светлые... но я не могу. помни, что я рядом. и все будет хорошо.

— наверное, — лу посмотрел на нее внимательно, отмечая то, что она действительно верит в то, что все нормально.

он так не думал. как раз это и было страшно. сейчас лу жаждал этой встречи. противился всеми способами, но мысли крутились вокруг одного.

лу сжал зубы. он не должен был об этом думать. мариус был пустым местом, случайностью, ошибкой. но тогда почему каждый раз, когда тот появлялся, воздух становился гуще, а сердце билось чаще?

он провел рукой по лицу, пытаясь стереть эти мысли, как стирают пыль с мебели. но они возвращались, как надоедливые мухи.

что-то менялось.

и самое страшное было то, что лу не сопротивлялся.

он ненавидел это. ненавидел себя за то, что ждал их следующей встречи. за то, что ловил себя на поиске мариуса в толпе. за то, что его пальцы сами тянулись к телефону, чтобы проверить, не написал ли тот.

как его руки, шершавые от сигарет и слишком теплые, обжигали кожу. как его дыхание становилось неровным, когда он прижимал лу к стене. как его глаза темнели, когда он говорил что-то колкое, зная, что это заденет. лу сжал кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони. он не должен был думать об этом. не должен был вспоминать, как мариус улыбался, когда лу терял контроль. как он смеялся, когда лу злился. как он...

прекрати.

но мысли не слушались. они возвращались снова и снова, как прилив, смывая все попытки сопротивляться.

захлебываюсь слезами, борюсь со страстью. от картинок прошлого боль рушится на меня.

столовая гудела, как улей. запах подгоревших макарон смешивался с ароматом сладкого компота, создавая тошнотворную смесь. лу ковырял вилкой в тарелке, делая вид, что ест, в то время как саар, сидя напротив, методично разламывала хлеб на мелкие кусочки и складывала их в аккуратную пирамидку.

— если не будешь есть, умрешь от голода, и я на твоих похоронах буду рассказывать, какой ты был упрямый, — сказала она, не глядя на него.

— могу сказать о тебе то же самое. ты зачем над хлебом издеваешься? — парень кивнул на ее творение, и саар замешкалась.

она хмуро посмотрела на него, но лу точно знал, что она не злится. это наиграно. этим взглядом она говорит «я могу, а ты нет». только с знанием этого, лу позволял себе выкинуть что-то подобное, на большее он не был способен.

— почему мы вообще тут обедаем сегодня? — девушка потянулась к своей сумке и достала пачку орехов.

— на улице слишком холодно. ты опять пришла в том, что люди надевают на отдыхе возле океана.

— не ворчи. будешь орешки? — роджерс протягивает ему упаковку, и он берет пару штук. они намного вкуснее, чем столовская еда.

— сколько еще уроков осталось?

— лу, мне нужно тебе кое-что рассказать.

гуссенс удивленно посмотрел на нее и только сейчас увидел, как она резко напряглась. ее брови были сведены к переносице, а губы скривлены в дикой неприязни. она смотрела на него, точнее, сквозь него. за его спину.

лу нахмурился и уже хотел обернуться, но подруга его остановила тихим «стой».

— саар, что происходит? — устало спросил он.

— здесь тот, кого ты увидеть точно не хочешь. давай просто уйдем сейчас, и я все объясню.

но он не послушал ее. повернул голову и застыл. оцепенение покрыло каждую клетку его тела, заставляя чувствовать себя жалко.

он увидел его.

тот, кто исчез полтора года назад без объяснений, оставив лишь смс «нам лучше не видеться, но мы обязательно еще встретимся»

он такой же, каким его запомнил лу — высокий, с острыми скулами, с вечной ухмылкой на губах. только волосы теперь были длиннее, а во взгляде — что-то новое, чего раньше не было.

лу почувствовал, как земля уходит из-под ног. пальцы сами сжались вокруг вилки так, что костяки побелели. сердце застучало где-то в висках, а в груди вспыхнуло что-то горячее и колючее — ярость? боль? он не понимал.

— лу... — саар осторожно коснулась его руки, но он даже не почувствовал этого.

он что-то говорит девчонке рядом, и та смеется, запрокидывая голову.

почему здесь?

почему сейчас?

дикий зверь, выжидающий момент для прыжка. его волосы, блондинистые пряди падали на глаза, но взгляд все так же пронзал насквозь — льдистый, расчетливый.

голубые глаза, холодные и прозрачные, как лед, лениво скользили по помещению, но пока не заметили лу. он был слишком занят, развалившись на стуле рядом с мариусом, его длинные пальцы с обкусанными ногтями (все та же мерзкая привычка) теребили край мариусовой куртки.

лу почувствовал, как в горле встал ком.

кира что-то говорил, наклоняясь к мариусу так близко, что их плечи соприкасались. мариус слушал, его обычная насмешливая ухмылка сменилась чем-то... заинтересованным. он кивнул в ответ на слова киры, и тот рассмеялся — слишком громко, слишком нарочито, слишком по-старому.

лу знал этот смех. знал, как он звучит в полутьме, когда кира был доволен собой. знал, как он резко обрывался, сменяясь на что-то злое.

он не ответил. его взгляд был прикован к ним — к тому, как кира положил руку мариусу на плечо, как его пальцы сжали ткань куртки, как мариус не отстранился.

в ушах зазвенело.

— лу? пожалуйста, давай уйдем.

но лу будто оглушили. он не мог сдвинуться с места.

— почему он с ним? — шепчет лу.

— я не знаю, — так же тихо отвечает роджерс.

когда лу вновь повернулся в сторону своего страха, он уже смотрел на него, облокотившись о стол, подперев подбородок рукой. скользнули по лу с ног до головы, медленно, оценивающе.

потом его губы растянулись в улыбке.

острой. голодной.

лу почувствовал, как по спине пробежали мурашки. его пальцы впились в колени, но он не отвел взгляд. в голове проносились воспоминания, которые лу остервенело вычеркивал из своего сознания. он выжигал их огнем в голове, чтобы остался лишь пепел, который подхватит ветер и унесет настолько далеко, что найти невозможно будет. туда, куда когда-то унес киру.

последней каплей стало подмигивание. гуссенс резко встал и быстрым шагом направился прочь из столовой, надеясь, что саар идет за ним.

в груди разрасталось огромное кровавое пятно, а мысли в голове сводили с ума.

лу не заметил внимательный взгляд, который смотрел ему в след. только теперь их было два. один нахмуренный, обеспокоенный, а второй... от него мороз по коже, шепчущие злые слова в ухо и ненависть ко всему живому.

снег заметает мои мысли, и ты возвращаешься ко мне. один, последний раз. но мои чувства прошли.