Мелодия молчания

I

Глеб просыпается в своей небольшой, но уютной квартире. Тусклый свет льется через окно, освещая пыль, которая поднялась в воздухе за ночь. Он еще не встал с кровати, но уже ощущает привычную тяжесть. За окном — привычная тишина, всего несколько редких звуков: гудки машин, разговоры прохожих, сдавленные шаги. Он часто бывает один. Мало друзей, да и те разъехались по разным городам. Вроде бы, обычный день — школа осталась позади, а впереди лишь пустота. Ощущение, будто ты стал частью окружающего мира, сливаешься с ним. Но не в том смысле, чтобы раствориться в нем — наоборот, словно ты становишься его незаметной частью. Даже не ощущая собственной роли.

Глеб сидит на кровати, облокотившись на подушку, и слушает тишину. Он еще не встал, но перед глазами уже мелькают привычные мысли о том, что не так с его жизнью. В голове — та же музыка, та же пустота, ощущение, что что-то не так, но не можешь понять что. Проблема даже не в том, что он не видит своего пути — он просто не чувствует себя живым. Даже его любимая музыка стала чем-то фоном. Нет силы в звуках, нет смысла. Он поворачивает голову к своему столу, на котором стоит ноутбук. На экране снова тот же проект. То, что он завершил накануне. Глеб не помнит, как он создавал этот трек, а теперь, прослушав его, осознает — он не чувствует ничего. Лишь несколько пустых нот, странных и однообразных. Музыка, которую он хотел сделать шедевром, стала лишь частью долгого безумного процесса.

Он встает с кровати, натягивает старую майку и идет к окну. Взгляд падает на знакомый двор. На старый двор, который и не рад, и не грустит. Он просто есть. Оттуда до его квартиры — всего два шага. На улице — тот же день. Такой же серый и тихий. Слышны разговоры, шаги прохожих, крики детей из соседнего двора, но Глеб все это слышит, как через стекло. Он не чувствует этих людей, не понимает их.

Квартира старая, пахнет старым деревом и холодом. За окнами — пустота и туман. И Глеб, не отрываясь от окна, снова погружается в этот мир, который не дает ему ничего, кроме одиночества. Ему не хочется выходить. Он возвращается к своему ноутбуку и снова включает проигрыватель. Он не может придумать ничего нового, не может найти нужных слов в музыке. Но он продолжает. И снова забывает, что за окном живут другие люди, с другими мыслями и проблемами. Глеб вливается в работу, пытаясь найти хоть какой-то фокус. Но экран перед ним кажется пустым и бескрайним, как его собственные мысли. Он открывает программу для создания музыки, но даже при одном взгляде на интерфейс ощущает, как слабеет его интерес. Пальцы будто не могут найти нужные клавиши. Он закрывает глаза, отпустив вдох, пытаясь найти хотя бы немного вдохновения, но безуспешно.

Кругом — лишь тишина. Чувствуется, как медленно проходит время. Он снова всматривается в экран. Что-то не так. Он не может сосредоточиться, не может поймать ту самую волну, которая раньше позволяла ему создавать музыку, ощущать каждый звук и каждую ноту. Вместо этого он ощущает только пустоту и утомление. Глеб встает, отходит от стола, проводит рукой по лицу. Пару минут стоит у окна, смотрит на унылый двор и на серые облака, что скрывают солнце. Всё так же. Всё снова затянуто в это состояние безнадежности. Он возвращается к кровати, снова ложится, пытаясь вырваться из этого замкнутого круга. Но все равно не находит решения. В голове пусто. Вокруг тоже. Всё в жизни Глеба движется по одному и тому же сценарию, и он боится, что так будет всегда.

Лёжа на кровати, он уставился в потолок. Где-то в глубине, под слоями усталости и апатии, что-то тлело. Мысль. Воспоминание.

Когда-то всё было по-другому.

Глебу было семнадцать. Тогда он ещё не знал, что такое «ничего не чувствовать». Тогда каждое утро было не просто началом — оно было возможностью. Он просыпался с идеей, с мечтой, которая казалась реальной. Он хотел писать музыку для видеоигр — не просто набор звуков, а что-то живое, дышащее. Он видел себя в титрах, представлял, как игроки замирают под его мелодии, как эмоции прорастают через каждую ноту. Он учился, слушал, пробовал. Не ради оценки. Ради самого процесса. Вдохновение било через край. Тогда — да, он чувствовал. Музыка текла из него, будто внутри было целое море, полное штормов и тихих рассветов. Он помнил тот вечер, когда впервые показал свой трек разработчику инди-игры на форуме. Помнил ответ: «Это сильно. Хочешь попробовать написать что-то для моего проекта?» Тогда сердце билось как сумасшедшее. Он не спал всю ночь, писал. Горел. Жил.

Но проект закрылся. Разработчик исчез. А за ним исчезли и следующие. И постепенно, с каждой непринятой идеей, с каждой тишиной в ответ — угасал и он. Теперь же он просто лежит. Музыка всё ещё в нём. Но будто через стену — глухо и далеко.

Он закрыл глаза. Ещё одно воспоминание — будто плёнка старого фильма, скрипящая и дрожащая. Там — шум, смех, чипсы в пакете, колонки, играющие что-то слишком громко. Там были они — его друзья. Не «знакомые», не «коллеги» — именно друзья. Те, с кем можно было говорить до утра, с кем можно было молчать и чувствовать, что всё в порядке.

Кто-то играл на гитаре, кто-то спорил о саундтреках к старым RPG, кто-то просто валялся на полу и жевал орешки, говоря, что вся эта жизнь — один большой туториал. Глеб помнил, как они смотрели глупые фильмы, обкладываясь пиццей и смеясь над банальными диалогами. Помнил, как выезжали в парк на великах, как однажды чуть не утопили колонку, устроив дискотеку у фонтана.

А теперь... Паша — в Питере, учится на звукорежиссёра. Артём — в Казани, работает с отцом в автосервисе. Лиза — вообще в Польше, там нашла себя, пишет стихи и фоткает кофейни. Они всё реже пишут, всё тише общаются. Иногда лайк, иногда сторис. Иногда — ничего. И только он остался. В этом городе, в этой квартире, в этом самом «пока что». Глеб не винил их. Он понимал: у каждого — своя жизнь. Просто с ними мир был чуть теплее. Живее.

Он выдохнул. И в этой тишине стало чуть-чуть холоднее.

Он провёл рукой по волосам и уставился в потолок. Когда все шли по маршрутам: колледжи, университеты, зачёты и сессии — Глеб выбрал другой путь. Он говорил тогда, что учёба не для него. Что он не хочет тратить годы на то, что не любит. Он хотел писать музыку, сразу, без паузы, без вступления. Хотел гореть этим, как раньше. Но теперь... он не жалел об отсутствии диплома — бумажка мало чего значила. Он жалел о другом.

О жизни, которую не прожил. О моментах, которые прошли мимо. Об аудиториях, где мог бы сидеть. О шумных перерывах, глупых заданиях, о возможности влюбиться в кого-нибудь на паре по философии. Он хотел бы вспоминать, как вместе готовились к зачётам, как кто-то вечно опаздывал, как пили дешевый кофе из автомата, смеялись над преподавателями, как обсуждали, кем станут после выпуска — с той наивной верой, что всё ещё впереди. А вместо этого — тишина. Годы, прожитые не с кем-то, а просто «как-то». И треки, о которых никто не знает.

Он не перестал мечтать. Просто теперь знал цену времени.

Он лежал на кровати, взгляд в потолок. Ноутбук остался на столе — закрытый, равнодушный к его молчанию. В голове уже крутился заказ: фоновый трек для свадебного видео. Безликий, радостный, такой, чтобы никто не задумался — просто музыка на фоне чужого счастья. Глеб ненавидел это. Эти заказы были не про искусство, не про чувства. Просто звуки, чтобы закрыть тишину. За деньги. Маленькие, но нужные. Выживание без вдохновения.

Он вспоминал, как мечтал — писать треки для игр, создавать целые звуковые миры. А теперь? Он делает музыку для похорон и дней рождения, подгоняя себя под чужие эмоции, которых не чувствует. И всё чаще чувствовал, что с каждой минутой себя теряет. Но вставать не хотелось. Лежать было проще.

Редкий звук вибрации пронзил тишину. Глеб вздрогнул — в его квартире давно ничего не нарушало покой. Смс. Он замер, будто боясь спугнуть само ожидание. А вдруг это кто-то из старых друзей? Хоть кто-то вспомнил? Надежда скользнула по нему, тёплая, как луч солнца в пасмурный день.

II

Глеб сидел за компьютером. Монитор светил бледным голубым, освещая его уставшее лицо. Пальцы быстро бегали по клавишам, почти не задумываясь. На экране — очередной проект. Безжизненный, пустой, как звук дешёвого синтезатора. Всё, что требовалось от него — сделать, отправить, забыть. Мысли мешались в голове, но не задерживались. Некогда было думать. Внутри жило знакомое, острое напряжение — как будто что-то подступало, словно тень, медленно надвигающаяся со спины. Он чувствовал: время поджимает. Каждая минута — как капля, вытекающая из пробитой банки с надеждой. Он не открывал сообщение. Просто знал, что оно значит. Всё остальное было неважным. Осталась только работа, и необходимость закончить её как можно быстрее. Чтобы не остаться на улице.

Глеб быстро перевел взгляд на экран, пытаясь собраться с мыслями. Но мысли продолжали рваться в разные стороны, ускользать, как туман. Он снова принялся за проект, но ощущение тревоги не оставляло. Он закусил губу, раздумывая, стоит ли ещё раз взглянуть на телефон. Он знал, что вряд ли что-то поменяется, но всё равно, что-то внутри требовало этого.

В комнате было тепло, а за окном — темно. Уже вечер, но он не чувствовал ни ночи, ни дня. Его мир ограничивался этим стулом, компьютером и этим проектом, который давно стал чем-то вроде тупой рутины.

Он снова посмотрел на экран. Какая-то мелочь, на которую он даже не обращал внимания, вдруг вывела его из равновесия. Взгляд задержался на чём-то незначительном, и вот уже все его мысли снова вились вокруг того самого вопроса: как быстро вернуть деньги? Как прожить ещё один месяц в этой квартире, в которой он чувствует себя чужим? Зачем он вообще выбрал эту работу, эти проекты?

Тревога усилилась, и ему стало тяжело сидеть. Он встал с кресла, пошел к окну и потянулся. В воздухе пахло дождём, и его это немного успокоило, как будто что-то внешнее давало ощущение, что всё не так плохо. Он закрыл глаза на пару секунд, думая о том, что когда-то был уверен, что жизнь будет другой. Тот парень, что по ночам сочинял музыку, мечтал о чём-то большем, был полон идей. И вот теперь — пустота.

Вернувшись через пару минут к компьютеру, работа снова закипела. Кипение это было не страстным. Он медленно двигал курсором по экрану, подбирая звуки, собирая их в композицию, которая казалась ему мёртвой ещё до того, как он её начал. Но это был не выбор — это была необходимость. Привычное чувство тревоги стало чем-то вроде будильника, сигналом: ты всё ещё здесь, в этом теле, в этой комнате, в этой жизни.

Каждое нажатие клавиши отдавалось тупым звуком в голове. Он едва ли слышал музыку, над которой работал. Всё смешалось: серый шум мыслей, слабый гул за окном и это внутреннее давление, как будто весь мир сжался в узкое пространство между «сейчас» и «надо». Он больше не искал вдохновения. Он искал только завершения. Поскорее закончить, отправить, получить хоть какую-то оплату и избавиться от тревожного сообщения в телефоне.

Мысли перескакивали. Что дальше? Новый заказ? Или звонок от хозяина квартиры? Или поиск более дешёвой квартиры? Всё сливалось в одну линию — выжить. Он выдохнул, сжал зубы и продолжил. Только закончить. Остальное — потом.

Он закончил. Поставил финальную точку в проекте, переслал файл и почти сразу получил перевод — жалкие 2000 рублей. Этого едва хватило, чтобы перекрыть долг за жильё, не оставив ни копейки на еду или проезд. Он молча открыл приложение банка, перевёл сумму хозяину квартиры, отключил телефон и уставился в монитор. Пустота. Ни облегчения, ни чувства выполненного долга. Только глухой звон в висках.

— Курить. Срочно курить, — шипящим голосом пробормотал он.

Встал, пошарил по столу в поисках пачки. Пальцы дрожали. Не от страха — от усталости. От этой бесконечной гонки за ничем. Сигарета дрожала в зубах. Он натянул серое пальто поверх чёрной водолазки, быстро проверил карманы — зажигалка на месте. Чёрные штаны, белые слегка запачканные кеды — всё как всегда. Он вышел на лестничную площадку, закрыл за собой дверь и спустился вниз. У подъезда было сыро, но дождь уже отступил. Лишь капли неторопливо стекали с навеса, разбиваясь о бетон. Он вышел из-под козырька подъезда и присел на мокрую лавочку, закурил, ссутулившись от сырости и усталости. Воздух был густой, будто насквозь пропитан влажной скукой.

Сидя на холодном бетонном пороге, он выглядел частью этого пейзажа: свет фонаря цеплялся за ткань пальто, рисуя на нём тени, а белые кеды почти сливались с серыми плитами. Лицо у него было спокойное, будто выточенное из камня, с лёгким налётом щетины, как напоминание о дне, к которому он не собирался возвращаться. Он затянул сигаретный дым, глядя в пустой двор.

Глеб сидел на лавочке, тихо затягиваясь сигаретой. Вечер был серый, и он чувствовал, как влажный воздух обвивает его тело. Свет из окна соседней квартиры мягко падал на землю, создавая образы теней. Было тихо, ни шума, ни суеты — только собственные мысли. Он не думал о деньгах, не думал о квартире, не думал о будущем. Всё что сейчас занимало его, — это момент. Он сидел и курил, спокойно наблюдая за вечерним городом. Соседи заходили домой, спешили, но никто не обращал на него внимания. Для них он был частью привычного фона: человек, сидящий на лавочке, как и многие другие. Тишина. Только тихий треск сигареты и слабый шум шагов. Глеб откинулся назад, прикрыл глаза и продолжил курить.

Он сидел ещё некоторое время, разглядывая асфальт, будто ища в трещинах хоть какую-то логику происходящего. Мимо прошла молодая девушка — тёмные волосы, светлый плащ, быстрый шаг. Он бы и не заметил её вовсе, если бы не один маленький момент: из её рюкзака выпала игрушка. Небольшая, плюшевая. То ли медвежонок, то ли волчонок — в уличном свете было трудно разобрать. Игрушка упала бесшумно, осталась лежать у дороги. Девушка не заметила.

Глеб, не раздумывая, встал. Поднял её. Мягкая, с тёплым запахом чужих духов и, возможно, воспоминаний. Он обернулся и сделал шаг вперёд, словно внезапно вспомнив, что всё ещё может быть полезен. — Эй, — негромко сказал он, — у тебя что-то выпало.

Девушка остановилась, обернулась, и Глеб заметил: её глаза были заплаканными. Лёгкий блеск под уличным светом, следы слёз на щеках. Она попыталась выпрямиться, сделать вид, что всё в порядке, но взгляд выдал усталость, знакомую ему до боли.

— О... спасибо большое, — произнесла она чуть охрипшим голосом, принимая игрушку.

Он кивнул, не задавая вопросов.

— Держи, — почти шёпотом сказал он.

Их пальцы на мгновение соприкоснулись, и он ощутил, как дрожит её ладонь. Но она улыбнулась — немного неловко, чуть виновато.

— Хорошего вечера, — добавил он.

— И тебе, — прошептала она, пряча глаза и уходя прочь.

Глеб снова повернулся к своей лавочке. И впервые за долгое время почувствовал: в этом мире всё ещё можно быть частью чего-то настоящего, даже если всего на пару секунд. Он слишком нуждался в общении с людьми. Хоть сам себе в этом и не признавался, но одиночество стало впитываться в кожу. Через свою скромность, через тяжёлую нерешительность, он всё же окликнул её, повернулся в её сторону и шагнул ей навстречу.

— Погодите, — произнёс чуть громче, чем раньше. Сердце билось где-то в горле.

— Я не могу не спросить... что с вами случилось?

Она остановилась снова, сжимая в руках плюшевую игрушку. Несколько мгновений молчала.

— Просто день, — тихо ответила она. — Просто один из тех, когда всё валится.

Глеб кивнул. Он не знал, что сказать. Он знал это чувство слишком хорошо.

— Бывает, — сказал он, — я такие дни коллекционирую. Уже пару лет.

Она удивлённо посмотрела на него, как будто в первый раз заметила. И не ответила — просто кивнула в ответ, почти благодарно.

— Эм... ты часто роняешь игрушки? — спросил он, глядя куда-то мимо её лица.

— Нет... Это первый раз, — ответила она, прижимая зверька к себе. — Наверное.

— Ну... поздравляю? — неуверенно пожал плечами он.

— Спасибо?.. — сказала она и нервно усмехнулась. — Ты... часто подбираешь чужие игрушки?

— Только по праздникам. Сегодня вроде... не праздник. Наверное.

— Ага... — кивнула она. — Я... пойду, наверное.

— Да... иди. Осторожно там. Игрушки коварные.

— Угу. Пока.

— Пока.

Она стала уходить, будто не было этого разговора. Но каждому он почему-то показался важным. Глеб остался стоять на месте, глядя ей вслед. Шаги её быстро терялись в вечернем шуме. Он всё ещё ощущал в пальцах мягкость плюшевой игрушки, словно она оставила на нём след.

— Что это вообще было сейчас? — пробормотал он.

Слова, взгляды, жесты — всё казалось бессмысленным, но в то же время по-настоящему живым. Глеб поймал себя на том, что впервые за долгое время что-то почувствовал. Не много. Совсем чуть-чуть. Но достаточно, чтобы это зацепило. Он сел обратно на лавочку, поёрзал, будто не мог найти себе места. Лёгкая дрожь пробежала по телу — не от холода, а от странного, неуместного волнения.

— Дурацкий вечер, — сказал он вслух и прикрыл глаза. — Но, может, не самый пустой.

Он встал, стряхнул с пальто пыль, и, не глядя по сторонам, направился к подъезду. Странное чувство стыда и какой-то детский лепет играли в его груди, будто он только что признался в чём-то нелепом.

III

Дверь в квартиру закрылась за ним тихо. Глеб снял обувь, прошёл вглубь тускло освещённой комнаты и сел на кровать, чувствуя, как тишина снова обнимает его с привычной прохладой. Он сел на кровать, но в этот раз тишина не ощущалась привычной. Что-то в ней было не так. Будто она стала тесной, мешающей. Будто сама пустота начала давить на грудь.

— Нельзя так просидеть всю жизнь, — произнёс он вслух, будто проверяя, звучит ли эта мысль по-настоящему. Он опустил голову, провёл рукой по лицу.

— Нужно что-то делать... но что? Что я вообще могу сейчас?.. Как выбираться из этой дыры?..

Вопросы висели в воздухе, и ни один не находил ответа. Только слабое шуршание ветра за окном казалось реакцией на внутренний крик, слишком долгий и слишком тихий, чтобы кто-то его услышал. Он встал и медленно прошёлся по комнате. Пол скрипел под ногами, будто подтверждая: да, ты всё ещё здесь, всё тот же — в этих стенах, с этой мебелью, в этом состоянии. Он подошёл к окну, приоткрыл его, вдохнул прохладный воздух — свежий, но ничем не наполняющий.

— Я ведь когда-то мечтал... — снова вслух. — Хотел делать музыку, настоящую, атмосферную. Ради атмосферы игр, ради людей.

Он закрыл окно, опёрся на подоконник. Пальцы дрожали, не от холода — от злости на себя. Он вспомнил, как ночами не спал, оттачивая звук, искал баланс, учился на слух... А теперь? Теперь он делает фон для банкетов и кривые мелодии для чужих праздников, на которых его самого никогда не будет.

— Чёрт... — выдохнул он.

Телефон на столе мигнул — кто-то поставил лайк на старую публикацию. Почти случайность. Он выключил экран, прошёл к компьютеру, сел, но не включил его. Смотрел в чёрный монитор, как в зеркало, надеясь, что там отразится что-то другое.

— Надо начинать с малого, — подумал он. — Хоть что-нибудь. Плевать, если не получится. Главное — не стоять.

Он не знал, что будет делать завтра. Но в этот момент впервые за долгое время подумал не о выживании, а о шаге. Первом, пусть даже в темноте.

Он включил компьютер. Звук кулера привычно зашумел, будто пробуждая не только машину, но и его самого. Глеб надел наушники, открыл старый проект — тот, что начинал когда-то, без цели, просто потому что чувствовал. Пальцы легли на клавиатуру. Неуверенно, почти неловко. Он долго выбирал инструмент — не слишком яркий, не слишком мрачный. Что-то нейтральное, но живое, как лёгкий ветер между домами.

Первый аккорд. Второй. Медленно. Не музыка — дыхание.

Он не думал, не анализировал. Просто позволял себе звучать. Не как заказчик просит. Не как нужно кому-то. А как он может. Как чувствует.

Ноты ложились не в такт, а в эмоцию. Иногда громко, иногда почти неслышно. Он не знал, получится ли композиция. Не знал, будет ли в этом смысл. Но каждая секунда за этим занятием казалась настоящей. Ему не нужно было быть счастливым. Он просто не был пустым.

Он слегка улыбнулся. Не от радости — от облегчения. Как будто часть себя, спрятанная глубоко, наконец подала голос.

Это был не проект. Это был диалог. С тишиной. С собой. С тем, кем он когда-то был и кем, может быть, ещё станет.

Он с интересом прислушивался, как музыка, хоть и немного хаотичная, но при этом полная жизни, заполняет пространство. Она не была похожа на то, что он обычно писал для работы. В ней не было структуры, которой он привык придерживаться, не было логики и формальных решений. Но в этом и была её прелесть — она была живой, искренней, и, несмотря на свою нестабильность, всё равно оставалась гармоничной.

Глеб почувствовал, как каждый аккорд, каждая нота приходят откуда-то изнутри, не через разум, а через чувства. Он перестал думать о том, как это должно звучать, какие правила он нарушает. Всё, что он делал — это следовал за тем, что внутри. Его руки двигались по клавишам как будто сами, не требуя усилий. Это было освобождение от всех его мыслей и забот, от всего, что заставляло его чувствовать себя пустым.

Он заметил, как ритм начал выстраиваться. Он был не идеальным, местами дерганым, но именно этот порыв создавал что-то необычное. Почти как дыхание, которое не всегда ровное, но всегда необходимое для жизни. Глеб понял, что его музыка не должна быть совершенством — она должна быть настоящей, такой, как она есть. И в этом есть своя красота.

Он немного прибавил громкость в наушниках, словно хотел услышать себя самого громче, яснее. Пальцы продолжали бегать по клавишам, иногда неуверенно, но уже не останавливаясь. Музыка рождалась прямо здесь, в его маленькой, старой квартире, среди обшарпанных стен, пыльных углов и тусклого света из кухни. Она вытекала из него, будто скрытая река, долгое время сдерживаемая бетонными плитами повседневности.

В какой-то момент он поймал себя на том, что улыбается. Совсем чуть-чуть, еле заметно, но это была настоящая улыбка. Не та, которую натягивают на лицо в вежливом ответе, не та, что возникает автоматически в чужом обществе. Это была тёплая, тихая реакция на то, что он чувствует — впервые за долгое время.

Глеб отклонился на спинку стула, закрыл глаза. Музыка продолжала звучать в петле. Она не требовала оценки, не ждала похвалы. Она просто была. Как и он — просто был. И, может быть, этого пока достаточно.

- Спокойной ночи, Глеб – сквозь усталость проговорил он.

IV

Будильник не звенел — он давно был отключён, да и не нужен. Глеб проснулся сам, как всегда, без особого желания. Сел на кровати, несколько секунд сидел, уставившись в пол. В комнате было тихо. Слишком тихо. Даже холодильник, казалось, решил не нарушать покой этого утра.

Он подошёл к окну. Весна. Люди на улице спешили по делам — в лёгких куртках, с кофе навынос, с букетами в руках. Кто-то смеялся. Кто-то обнимался. Всё казалось будто из другого мира, чужого, не для него. Он зевнул, почесал затылок и прошёл на кухню. Чайник, кружка, один и тот же дешёвый чай. Тот же вкус. Тот же ритм. Скучный, предсказуемый.

— Весна... — пробормотал он, наливая кипяток.

— Пора любви. Пора встреч. Пора... фальши, — хмыкнул, поставив кружку на подоконник.

Никаких мыслей. Никаких чувств. Только это странное ощущение, как будто весь мир — шумное кафе за стеклом, в которое тебя не пускают. Он снова сел за стол, открыл ноутбук, словно на автомате. Рабочее пространство, пустое, как и он сам. Заказ ждал в почте — ещё один ролик про день рождения для какого-то ребёнка. Весёлые нотки, смех, лёгкий мотив. Всё должно быть ярко и беззаботно.

Глеб начал ставить аккорды, щёлкал мышкой, передвигал дорожки. Всё как всегда. Музыка шла откуда-то из пальцев, но не из сердца. Просто привычные ходы, обёртка, не имеющая вкуса. Чай давно остыл. Он глотнул, поморщился, но не стал менять воду. Пусть будет так

С улицы донеслись чьи-то голоса, звон колёс от самоката, лай собаки. Всё это будто играло на фоне его серой симфонии. Не раздражало, не радовало. Просто было. Просто ещё одно утро, где он существует, но не живёт. Он потянулся, на мгновение прикрыл глаза.

— Хоть бы дождь пошёл, — пробормотал он, — хоть что-то, что отвлечёт.

Но небо было чистым. И солнце лилось в окно. Безразличное к его одиночеству.

Глеб резко закрыл ноутбук, словно музыка, что он только что писал, ударила его по лбу.

— Да сколько можно? — вырвалось с раздражением. — Сколько можно лепить этот пластик, притворяться, будто мне не плевать?

Он встал, прошёлся по комнате, почти шагая в такт ярости. Узкие стены давили, словно хотели напомнить: ты здесь, ты никуда не делся, ты по-прежнему в этом болоте.

— Для кого я вообще всё это делаю? Для этих людей, которым нужно «чтоб повеселее»? Где я в этом всём? Где моя музыка?

Он схватил кружку с остывшим чаем и с силой поставил её обратно на стол — жидкость выплеснулась, потекла по краю.

— Никому не нужен. Ни музыка, ни я. Да и я сам себя уже не хочу слушать.

Злость была беспомощной, но настоящей. Горькой, как пережжённый кофе. Но в ней хотя бы было что-то живое.

Он подошёл к окну, уставился на улицу. Весна. Цветы, парочки, смех. А у него — только гул в голове и проклятая тишина в груди.

— Да пошло оно всё, — тихо сказал он, не отводя взгляда от мира, в который не чувствовал себя частью.

Он отлепился от окна и вернулся к столу. Там, где только что кипела ярость, осталась лишь усталость. Он сел в кресло, провёл ладонями по лицу, будто пытаясь стереть с себя всё — мысли, злость, бессилие.

Компьютер снова загудел, и Глеб машинально включил проект. Треки выстроились ровным списком, каждый как чужой. Он щёлкнул один — зазвучала весёлая, шаблонная мелодия для какого-то юбилея. Пару секунд послушал, а потом просто стёр её. Без сожаления. Без раздражения. Просто стёр.

— Это не я, — тихо произнёс он, почти беззвучно.

Он встал, вышел на кухню, налил себе воды. Холодной, но она показалась тёплой — чувства подменились местами. Всё в нём было спутано. Вернувшись, он снова сел. Но не для заказа. Он открыл чистый проект, без шаблонов, без требований. Просто пустота, белый экран, как и в его голове.

— Если я всё равно один, то пусть это будет моё. Моё одиночество, моя музыка.

Он надел наушники и положил пальцы на клавиши. Медленно, неуверенно, будто пробуя себя заново. Первый аккорд — тягучий, как зевок. Второй — несмелый, но настоящий. И он почувствовал, что с каждым звуком его грудь будто немного теплеет. Мир вокруг был всё тот же. Но внутри что-то дрогнуло.

Он играл минут десять, может пятнадцать — времени он не замечал. Музыка текла сама по себе: что-то лилось мягко, что-то срывалось, резало слух, будто внутри него всё ещё не было согласия с самим собой. Он снова переслушал набросок. Глаза прищурены, рука на щеке, тишина вокруг.

— Не то... — выдохнул он. — Всё не то.

Он стёр трек. Оставил тишину.

Да, это была не заказная музыка. Да, она шла изнутри. Но и она — не отражала то, что он чувствовал на самом деле. Это был просто шум — не чужой, но и не родной. Он откинулся назад и уставился в потолок.

— Может, я просто не умею больше... — подумал Глеб. — Или никогда и не умел.

Он выключил монитор, оставив в комнате полумрак и ощущение бессилия. Хотелось просто провалиться. Исчезнуть на пару дней. Чтобы ни людей, ни звонков, ни заказов. Но провалиться некуда. Это и была его жизнь.

Глеб резко вздрогнул от звука звонка. Телефон мигал в темноте стола. Он лениво вытянул руку, посмотрел на экран.

Паша.

Тот самый Паша — из прошлой жизни. Один из тех, с кем когда-то можно было не говорить — и всё было понятно.

Глеб ответил.

— Алло.

— Глебыч, здорово! — голос Паши был тёплым, живым. — Ты там не сгинул?

— Почти. На грани. А ты чего вдруг?

— Да так, навалилось всё. Сидел, думал, кого давно не слышал. Вспомнил тебя.

— Удивительно. А я думал, ты уже и не помнишь, как меня зовут.

— Да ладно тебе. У нас тут, прикинь, сакура расцвела. Как в Японии. Хожу, фоткаю — чувствую себя анимешником.

— Сакура? В Питере? Ты что там, спишь на подоконнике с фильтром инстаграма?

— Ха, почти. Но честно, красиво. Настоящая весна.

Пауза.

— А ты чего, всё варишь свои биты?

— Варю. Но они безвкусные. Сам таким же как свои биты стал.

— Слушай, может, приедешь ко мне? Хоть на пару дней. Тут людей много, весна, кофе, музыка. Всё живое. Тебе б пошло на пользу.

— Ха... Ну да, конечно. Паш, ты забыл, у меня даже на дошик деньги со скрипом. Какие поездки?

— Блин, ну... я не знаю. Я бы тебе даже скинул немного, но сам на съёмной сижу.

— Не, не надо. Это моя яма, я из неё сам. Просто... приятно, что ты позвонил.

— Всегда рад. И если вдруг всё-таки найдёшь способ — знай, я тебя жду. Просто поболтать. Или помолчать. Как раньше.

— Я подумаю. Спасибо, Паш.

Он сбросил вызов, и тишина в комнате на пару минут стала не такой холодной.

Глеб уставился в экран телефона, как будто там было что-то ещё, кроме темнеющего фона вызова. Экран погас — и вместе с ним погасло то редкое тепло, что на мгновение мелькнуло внутри. Слова Паши зазвучали в голове эхом: "Просто поболтать. Или помолчать. Как раньше."

Как раньше...

Как раньше, когда всё было проще. Когда не нужно было просыпаться и чувствовать в груди бетон. Когда жизнь не напоминала пустую упаковку — без содержимого, без смысла. Он сел обратно за стол. Наушники. Пустой проект. Секвенсор будто насмехался над ним своим равнодушием.

"Ты нужен только когда платят."

Он запустил демку, которую вчера писал "для души". Через пятнадцать секунд выключил. От неё тошнило. Не из-за качества — просто оттого, что она казалась фальшивой. Как всё.

Он встал, прошёлся по комнате. Стук пола под ногами, едва тёплый чай, неразобранные чашки — быт, в котором он будто растворился.

Никто не придёт, никто не спасёт. Всё сам. Всегда сам.

Он снова лёг. И впервые за долгое время позволил себе думать не о завтрашнем заказе, не о долгах, не о еде. А просто подумать: А может, я всё-таки не сломан? Может, я просто застрял?

И с этой мыслью, немного солёной, немного жгущей, он лежал молча. Пока из окна не раздался крик детей, играющих во дворе. Настоящий звук. Настоящая жизнь. Где-то там, по ту сторону стекла.

Он снова сел за стол. Смотрел в монитор, будто тот мог ответить на немой вопрос, который крутился в голове: "Как жить дальше? Где взять силы, если не осталось даже цели?"

Он понял, что больше не может терпеть. Эти мелкие заказы, это безвкусное выживание. Он задыхается. Надо что-то менять. Слишком долго он шёл вниз — теперь или вверх, или никуда. "Мне нужно вдохновение. И работа получше. Музыка — всё ещё моё. Но я как будто разучился любить её."

Он вспомнил о форумах. Старых музыкальных сообществах, где раньше сидел ночами. О ребятах, что обсуждали саундтреки к играм, делились своими набросками, искали композиторов для инди-проектов.

Он открыл ноутбук. Зашёл в старый профиль. Пароль сработал.

Пусто. Почти никто из знакомых не активен. Но раздел с объявлениями всё ещё жил своей жизнью. Кто-то искал композитора для визуальной новеллы. Кто-то — для мобильной аркады. Кто-то — просто голос и гитару. Глеб щёлкал объявления, пока глаза не зацепились за одно:

"Проект мечты. Ищем звук. Нужно не мастерство — нужно чувство."

Он выпрямился. Сердце будто забилось чуть громче. "Я ведь ещё умею чувствовать... правда?"

Его пальцы замерли над клавиатурой.