Глава 5. Баланс
Yiruma — River Flows in You
Nazar: Доброе утро, радость. Как насчет начать этот день по-другому? Нарушить привычный распорядок. Вот тебе задание на сегодня. Отыскать ближайшую кофейню или пекарню — на твой вкус и цвет, но желательно где-нибудь около леса (если это, конечно, возможно), — позавтракать с прекрасным уютным видом и написать отрывок текста, о чем ты думаешь здесь и сейчас. В моменте.
Я перечитывала это сообщение, сидя в пекарне за самым дальним столиком. Легкая улыбка мягким отсветом солнца ложилась на мои губы. В наушнике играла симфония River Flows in You, которую Назар отправил мне вдогонку к утреннему приветствию. В помещении было безлюдно. Это время суток больше всего располагало к тому, чтобы начать утро не как обычно. Привнести в него толику нового сквозь привычную рутину.
Благодатный звук клавиш лился рекой. За окном на весеннем ветру вздрагивали сосновые кроны. Хвоя топорщилась, что шерсть на загривке зверя, и ветви мягко хлопали ресницами. Я пристроилась с ноутбуком в закутке пекарни: у прозрачного окна во всю стену, под классическую музыку писалось особенно. Тишину нарушали регулярное шипение кофемолки и возня тети Нины за прилавком меж топотом редких гостей. Периодически я пила капучино, открываясь от текста, и поглядывала на пустынную улочку, отделяющую меня от леса. И думала. Думала.
О том, что пора бы заканчивать это бессмысленное, хоть и замечательное общение. Обрубать семена эфемерной связи, еще не успевшей пустить корни привязанности. Сейчас было самое время для этого. Пока еще не стало поздно. Но...
Я уже не могла представить начало своего дня без его «доброго утра». Без его любимой классической музыки, которую он отправлял мне, задавая настрой на утреннюю прогулку в лесу. Без кофе, что я пила, читая его утренние письма.
Пока я надевала спортивные штаны с топом и зашнуровывала кроссовки перед тем, как выбежать в лес, Назар уже ехал в невозможно- душном метро. Каково ему было? Каждое утро просыпаться не потому, что так просит душа, не чтобы поприветствовать этот прекрасный мир и насладиться свободным духом леса, а всего лишь, чтобы успеть запихнуть себя в переполненный вагон, прежде чем час-пик достигнет апогея.
Такая жизнь приводила меня в ужас. А Назара? Ему она нравилась?
Что ж, каждому свое. Ведь не может быть так, чтобы всем людям мира было по вкусу то же, что и тебе. Тогда бы не существовало баланса.
Я любила свой маленький размеренный городок, дышащий спокойствием и неспешностью камерных улиц. Назар — крупный бешеный мегаполис. Почему же мы столкнулись в таких абсолютно полярных ипостасях на перепутье жизни? Для чего?
Или не нужно было искать причин в том, что было? И, вместо этого, позволить ему дальше просто быть?
Я не желала признаваться себе в этом, но теперь, выходя из дома, я неосознанно смотрела по сторонам и обращала внимание на проходящих мимо парней. Я убеждала себя в том, что это было случайно, что это просто писательский интерес, мечущийся в поисках вдохновения и музы, что это ничего не значит.
Но как же разительно они все отличались от Назара! Какими были приземленными, недалекими, простыми. Застрявшими в собственной ограниченности. Не зрячими дальше своего носа. Едва ли эти люди, чьей единственной радостью были питейные заведения, работающие до полуночи, ведали толк в книгах, музыке и искусстве. Едва ли начинали свой день с классики и размышления о глобальном. Едва ли вообще задавались вопросом, как произошла жизнь на планете. А Назара это волновало до чрезвычайности.
Я уже знала наизусть его любимых авторов и композиторов. Знала, что он жить не может без крепкого американо на ночь и старой букинистики. Знала, что он специально скупает антикварные издания в редких книжных лавках, чтобы в доме превалировал особый запах. Знала, что он не признаёт современную литературу, хоть и руководит книготорговым бизнесом. Знала, что он не такой, как все. Знала. И в то же время не знала вовсе.
Это снедало меня. И одновременно с этим счастливило.
Назар, в свою очередь, запоминал мои привычки. Он знал, что я встаю рано, и специально просыпался на полчаса раньше, чтобы успеть пожелать мне доброго утра перед зарядкой. Иногда мы завтракали вместе, обсуждая что-нибудь важное перед работой за чашкой кофе. Когда я была не в духе, он молча отправлял мне симфонию моего обожаемого композитора Людовико Эйнауди и прикреплял к ней отрывки из любимых книг. Мы научились чувствовать эмоции друг друга и считывать их текстуально.
Наше общение казалось мне чистым и прозрачным. Я могла поделиться с ним абсолютно любой мыслью, любым внезапным порывом и стихотворением, каким не поделилась бы ни с кем из осязаемых людей. А к нему я не могла даже прикоснуться. Посмотреть в глаза. Почувствовать мимику, жесты, взгляды, направленные на собеседника. С ним я могла довольствоваться только текстом. Фразами, брошенными друг другу в окошке мессенджера. Глубокими ночными разговорами. Набором символов, кодирующимся двумя цифрами: нулем и единицей. Но отчего же я никогда и ни с кем не чувствовала себя настолько спокойно?
Может как раз потому, что и не нужно было прикасаться, смотреть и чувствовать? Я ведь была так далека от всего этого. Даже не заметила, как и в какой момент крепко угнездилась в своей гавани, не желая впускать в нее иные корабли. Конечно, у меня были отношения когда-то. Как все девушки, я влюблялась, ходила на свидания, мечтала. Не была обделена вниманием. Но за последние годы я настолько преисполнилась в своем полноценном уединении, что не представляла кого-то рядом с собой.
А Назар... Он не требовал быть с ним, не обязывал оказывать ему вербальное внимание и дарить тактильность, не просил впускать в свой сакральный храм, обнажая перед ним нутро. Он просто был. И все. Может оттого с ним и было комфортно так, как не было ни с кем и никогда? Потому что он видел во мне не объект вожделения и трофей, а человека. Потому что с ним я по-прежнему оставалась собой.
Но надолго ли это?
Конечно, нет. Такая связь не может длиться вечно. И мы оба знали, что однажды этому общению придет конец.
Такие сложные мысли занимали мою голову с утра пораньше, пока я завтракала круассаном с корицей, пила кофе и перестукивала по клавишам, сплетая между собой буквы, слова и строки. Создавала особую магию.
Время от времени тетя Нина, хозяйка пекарни, залихватски таскала поддоны с выпечкой. В помещении пахло пышным ноздреватым тестом, только что вытащенным из жарой печи. Люди почти не появлялись, но тетя Нина упорно готовилась встречать новых гостей.
— Все по своим кнопкам клацаешь, Аделька? — поинтересовалась она между делом. Я оторвалась от текста. Мысли рассеянно разбрелись, как птицы, спугнутые метлой. — Про что пишешь хоть, про любовь?
— Про любовь. — Я улыбнулась.
— Это хорошее дело. К кому хоть?
— К себе.
— От мода пошла! — Она отбила ладони друг о друга. — К себе! А тебя ж кто тогда полюбит, если сама ты не любишь никого, кроме себя?
— Так зачем мне чья-то любовь, если у меня уже есть своя? — поинтересовалась я в ответ.
Тетя Нина постояла какое-то время, прикидывая, как покрасивее утрамбовать выпечку, после чего фыркнула, вытерев руки о фартук.
— Ух, не пойму я нынешнюю молодежь! Хоть убей, не пойму. Что за мода на одиночество и «самолюбовь»? А семью-то, семью-то с кем создавать? С собой, что ли? Детишек от кого рожать? От себя самой почкованием, как дрожжи в тесте? Ох, Аделька, хоть убей, не понять мне ваше поколение «осознанных»! Что ж за радость возвращаться в дом, где тебя никто не ждет? Приятного аппетита, кстати.
— Спасибо.
Тетя Нина продолжала причитать за прилавком, кружась, словно пчела в пасечный сезон. Я посмотрела какое-то время в окно — мимо тоскливо протрусил полупустой пазик — и вернулась к ноутбуку. Свернула файл с текстом новой главы и открыла мессенджер с уже родным диалогом.
Adelya: Знаешь о чем я мечтаю прямо сейчас, Назар? Убежать в лес. Не в тот, что находится рядом с городом и цивилизацией. А далеко и глубоко — в дремучие непроходимые чащобы. Поселиться там в маленьком домике с камином и книгами, собирать ягоды в лесу и жить вдали от всего остального мира. Хочешь со мной? Только ты, я и никаких людей с их бестактными неуместными вопросами!
Nazar: О, неожиданно. Кто-то уже успел испортить тебе настроение с утра пораньше?
Adelya: Хотела бы я спросить, как ты узнал, но я уже ничему не удивляюсь))
Adelya: Хотя нет, вовсе нет. Просто это спокойное неспешное утро в пекарне располагает к... разным мыслям. И пробуждает во мне дух свободы и странствий.
Adelya: Кстати, я почти дописала новую главу. Спасибо за новое вдохновение ;)
Nazar: Я рад этому!
Nazar: Как узнал? Просто это первая мысль, которая возникает, когда меня кто-то выводит из себя. Хочется просто махнуть на все рукой и присоединиться к кочующим племенам где-нибудь на необитаемом острове, которому неведомы все эти треклятые продажи и выручки. Совершать паломничество, чувствовать единение с природой, молиться Матери Сырой Земле... И так далее.
Nazar: А не доказывать этим идиотам, почему их финансовая стратегия заведомо провальная, прости господи!))
Я рассмеялась.
Adelya: Молиться Матери Сырой Земле всегда приятнее, чем томиться в душном офисе среди скучных важных людей) Но ты так и не ответил на мой вопрос.
Я отвлеклась от ноутбука всего на минуту. Пока допивала кофе, зеленый значок напротив черно-белой фотографии неприветливо погас. Что-то внутри меня шевельнулось, словно в сердце ткнули раскаленной иглой. Я долго и задумчиво смотрела на то, как осевшая на дне чашки пена сдувается в жижу. За окном шумел весенний лес, которому не было никакого дела до глупых людских проблем. Сухие прошлогодние листья бродили по пыльному асфальту, подгоняемые ветром.
Он по-прежнему был рядом. Каждое утро, каждый день, каждый вечер. И все так же далеко. Недосягаемо.
Все-таки человек — странное существо. Да, я прекрасно жила и до встречи с Назаром. А теперь вот... совершенно не представляла себя настоящую без него. Стало любопытно, скольким он еще улыбался вот так? Пусть я не могла видеть его улыбку сквозь экран и текст, но я ее чувствовала. Просто знала и все. Так скольким? Улыбался, кивал, что-то отвечал. До скольких имел возможность дотрагиваться, пусть даже случайно? Передавая папку с документами, требуя расписаться в договоре, прося заварить кофе, да даже просто одалживая ручку.
Одному богу известно. А я что? Почему меня это вообще волнует?
Nazar: Прошу прощения, Дель, пришлось срочно отлучиться. Утро неспокойное с этими совещаниями. Сплошной нервяк, поэтому отвечаю буквально одной ногой.
Nazar: Да. Прямо сейчас я бы этого хотел. И даже очень.
В тот момент меня уколола единственная ясная мысль. Пора было прекращать все это.
* * *
— Ну что, как там поживает мой птенчик? Как книжка? Издательства еще не ломятся к тебе в двери?
Бодрый, чуть надломанный голос с хрипотцой разливался по венам теплом. Я редко его слышала, но когда нам удавалось поговорить, меня, словно одеялом, укрывало спокойствие. И весь мир мог подождать. Даже мой еженощный ритуал, который я совершала перед сном от вечера к вечеру.
Ночной воздух сгустился холодом. По квартире за спиной разливалась расслабленная музыка lofi hip-hop. Локальный свет фиолетовой лампы мягко опутывал стены, плескаясь причудливым сиянием по балкону. Деревья вдалеке шептались под крупными звездами. А я вяло сидела на барном стуле, подмяв одну ногу под себя, уставшая после насыщенного рабочего дня.
— Да все хорошо, па. Издательства пока что ушли в затишье. А я решила не стоять на месте и идти дальше. Сейчас пишу новую книгу.
— Ну, отсутствие новостей — тоже хорошая новость, — одобрительно кивнул он. — Хотя по голосу так не скажешь. Ничего, значит еще не пришло время засиять звездочке. Твое придет к тебе, когда сама перестанешь ждать.
Улыбнуться мне помешал терпкий запах сигарет, принесенный ветром. Апрельская горечь на губах перебилась зловонием. Я нахмурилась. На соседний балкон вышел Паша. Он хотел что-то мне сказать, но увидев, что я болтаю по телефону, ограничился коротким махом. Я ответила ему тем же.
— Кому машешь? — Папа прищурился, приблизившись к экрану.
— Соседу. Так уж завелось: видимся с ним либо на балконе, либо на лестничной клетке.
— О! Скучаю я по этому духу провинции, где ты со всем двором знаешься, как со своими. В Москве, конечно, такого нет. Даже знать не ведаю, как моих соседей звать. Как и они меня. Всем все равно друг на друга.
— Это ужасно! — возмутилась я. — И чем вам так нравится этот бездушный мегаполис?
Папа маячил туда-сюда по квартире — его привычная манера во время долгих разговоров, — из-за чего его телефон прыгал и видеосвязь периодически барахлила.
— Да не скажи. Во всем есть свои плюсы и минусы. Ты, например, любишь нашу глубинку, но и у тебя не всегда получается сохранить душевный баланс в родном месте.
Губы сами дернулись в полуулыбке. Папа — единственный из семьи, с кем мне удалось сохранить теплые доверительные отношения. Возможно, этой связи содействовало расстояние, не обязывающее нас к ежедневному общению. А может, мы просто были похожи. И оттого умели прислушиваться друг к другу. Оба одиночки, слишком любившие свою свободу и дело всей жизни. И обоим было комфортно существовать в своей берлоге, вдали от остального мира. Да чего уж таить, папа единственный поддержал мое решение остаться жить в родимом крае, когда все ровесники гнались за мифическим престижем и «достигаторством» в больших городах. Как единственный ни слова не говорил о моем образе жизни, салатовых волосах и откровенном нежелании искать себе спутника намеренно.
«Деля, ты главное, счастлива будь. Не слушай других людей. Они всегда будут перекрывать тебе кислород, но не им жить твоей жизнью. Только тебе. Поэтому и слушать тебе нужно только себя», — говорил он мне.
И я была ему безмерно благодарна. Возможно все то, что я имею сейчас, — результат вложения моего отца.
— О да, ты прав. Чертовски прав.
— Дай угадаю, на моего птенчика опять набросилась стая голодных шакалов со своими нравоучениями?
Тут я уже не сдержала смех.
— Не набросились. Но мимо все равно не обошли. Особенно с пресловутыми советами, что мне обязательно нужно кого-то себе найти, иначе останусь старой девой. И почему все боятся этого так, будто от моего одиночества зависит их жизнь?
— А ты скажи, что папка у тебя строгий. Ни один парень не может фейсконтроль пройти, вот все и разбегаются в страхе. А зачем нам такой мужчина, который боится? — Папа подмигнул, отпив кофе из кружки.
Я снова улыбнулась. Зачем-то подумала: интересно, а прошел бы Назар его «фейсконтроль»? Вернее, захотел бы вообще проходить?
— Дай угадаю, — папа вовремя отогнал непрошеные мысли, — и мама в стороне не осталась?
— Все-то ты знаешь, — беззлобно заметила я.
— Еще бы! Я ведь каждого из вас как свои пять пальцев знаю. Уж догадываюсь, что́ она могла ляпнуть по неосторожности. Но в этом вся наша мама. Давно к ней заходила, кстати? Как поживает-то? Не скучает?
— В начале месяца. Не думаю. Ей точно есть чем заняться.
— Вот как. — Папа перестал ходить по комнате — признак того, что его одолевали думы. Он помедлил и посмотрел в экран. — Злишься на меня?
— Нет, па. На тебя не злюсь. Ты вырастил нас и выбрал наконец свою мечту. За это я тебя уважаю.
Я знала, что мои родители больше не вместе, хоть это никогда и не проговаривалось вслух. Официально они еще состояли в браке, но давно жили по раздельности. Папа работал в Москве преподавателем в «Бауманке»: его туда пригласили, как высококвалифицированного профессора, аккурат когда я закончила университет. И он, подумав, что уже может себе позволить, не стал упускать свой шанс. Я его поддержала. Мама тоже не стала препятствовать, тем более что он регулярно высылал ей деньги.
Это единственное, что их связывало. Чувство долга. Дети их давно уже выросли и занялись каждый своей жизнью. Потому все делали вид, что ничего не произошло. Наверное, так наша семья в какой-то момент просто раскололась, поломалась, рассеялась, как прозрачный хрустальный свет меж голых стволов апрельской чащи. Когда после зимы сходят первые снега, оголяя влажную землю, а деревья одиноко раскачивают хвоей. Всё происходит так, как должно быть, но уже не так, как раньше.
Вот и у нас каждый остался сам по себе. Пошел своей дорогой. Единственное, что меня по-настоящему огорчало: мой брат имел возможность видеть отца, когда захочет. Но ему это не было нужно так, как мне. И почему лучшие всегда далеко? Зато рядом с теми, кто этого не ценит.
— Ну, Деля.
— Что? — Я посмотрела в камеру.
— По глазам вижу, не только беспардонные вопросы наших нетактичных людишек тебя беспокоят. Что еще случилось?
Я перевесила руки через перила. И вздохнула. Лесной ветер подхватил мои салатовые пряди, выбившиеся из слабого узла.
— Я познакомилась с приятным умным собеседником, который понимает меня с полуслова. Совершенно случайно.
— О, неужели? Вот так неожиданность. — Папа изумился. Да, слышать от меня такое было и впрямь чем-то за гранью обыденного. — Я что, сплю?
— Это скорее я сплю, — с добродушной улыбкой фыркнула я.
— А чего голос такой расстроенный? Козел?
Я не сдержала еще один фырк. Все, кто уезжал в Москву, так или иначе перенимали манеры столицы, пытаясь соответствовать ее завышенным требованиям. Папа же всегда оставался верен нашей деревенской глубинке. Его прямодушную бесцеремонность никакими веяниями не искоренить.
— Нет. Просто... живет он в Москве.
— О, это проблема, — согласился папа.
Я накрутила на палец волнистый локон. Ночная прохлада шаркнула по коже пронизывающим холодком. Рядом горела свеча: пламя преломлялось в фиолетовом свете лампы, льющемся из комнаты.
— На работе мне предложили поехать на всероссийский книжный фестиваль, — как бы между делом сказала я. — Выступить на конференции от нашей библиотеки. Пока думаю.
— Подумай, Деля. Ты всегда можешь попробовать, посмотреть, что к чему. А не понравится — уедешь. Вообще не беда.
— Думаешь?.. Я слишком привыкла быть одна и ни от кого не зависеть. Не хочу нарушать свое равновесие даже ради одной встречи.
Папа просто пожал плечами.
— Не попробуешь — не узнаешь. Ты в любом случае ничего не теряешь. Жить тебе, если что, есть где. Я, опять же, буду рад повидаться. А то только Захара и вижу. Устал уже слушать его экивоки про партнеров по бизнесу. А вот про твою книжку с удовольствием бы послушал.
Я улыбнулась. Да, в этом был весь отец. Он и по жизни всегда так шел: прямо, по существу, без лишних телодвижений. И философия у него была проста, как чистый день: да — да, нет — нет. И все тут. Уверена, благодаря его легкому отношению ко всему, мои родители и разошлись без скандалов, ссор и ругани. Он просто принял решение. И все. К чему тут спорить?
Несмотря ни на что, я была счастлива родиться именно его дочерью. После его слов мне всегда становилось легче. И я вспоминала нерушимый закон вселенной: отпусти ситуацию, и она тут же разрешится сама собой.
— Кстати, как он там?
— Захар-то? — Папа уже допил кофе и убрал кружку в раковину. Еще один любитель кофеина на ночь... Насколько же сильно их выматывает Москва? — Да все также, крутится-вертится. Собрался домой, кстати, скоро. Мать и бабушку навестить. Не писал тебе?
Моя улыбка тут же сползла с лица. Спокойствие как рукой сняло.
— Конечно, нет. И ты говоришь это только сейчас?!
— Я думал, он тебе сообщит.
Я напряглась. И, чтобы хоть как-то успокоить разыгравшиеся ни к черту нервы, задула свечу. Сладкий ванильный мускус дыхнул в лицо.
— Да мы же... — Я задержала дыхание, стараясь подобрать слова. — Не общаемся. Совсем.
На папино лицо наползло беспокойство. Кадр его видеозвонка переместился на балкон. В динамике послышался регулярный шум шоссе, навевающий тоску. Выпустив сигаретный дым, отец проговорил хрипло:
— Ну чего ты так. Даже если вы раньше не сильно ладили, сейчас уже давно выросли. Каждый чего-то добился, работает, у каждого своя жизнь. Все обойдется. В конце концов, он твой брат, а не монстр.
— Это ты так думаешь, — проворчала я. — По мне, так он еще хуже мамы. Весь мой душевный баланс разрушится в одночасье! А пропустить встречу я не смогу, потому что знаю, как это важно для бабули. Она и так с трудом мирится с тем, что мы все разъехались, а не живем под одной большой дружной крышей, как она всегда мечтала...
Я приложила ладонь к гудящему лбу. В висках начало ломить. Не спасал даже свежий лесной воздух на втором этаже у края мира. Что и говорить, это известие не могло не остаться без внимания.
— Птенчик, не преувеличивай. Я дам ему хорошего пендаля перед поездом. Вот увидишь, все пройдет гладко.
— Как же...
Я уважала отца. И всегда прислушивалась к почитаемому лектору фундаментальных наук. Но все-таки речь шла о Захаре, а не об интеллектуальном предмете разговора. Так что сейчас я совсем не разделяла его мнения.
А когда через пару часов мне позвонила бабуля с радостным возгласом: «Делечка! Зарюша приезжает!», мое сердце мучительно сжалось.
— Обязательно, обязательно приходите ко мне на ужин! Как в старые добрые времена, — по-старушечьи лопотала моя милая бабуля, которая так и не смогла принять наш «разлад» в семье и все еще слепо верила в ее целостность. — Я так давно не видела моих внучат! А теперь соберемся все вместе, наконец, нашей дружной семьей! Родные мои, любимые...
Всхлипы в трубке окончательно добили меня. Даже йога не помогла мне расслабиться в тот проклятый вечер. Пока я ломала голову над одной встречей, в мою жизнь с ноги ворвалась другая. Неконтролируемая.
— Твою мать, — не сдержалась я.
Мой душевный баланс канет в тартарары.