Святое клеймо
Василиса открыла глаза, стояла прямо на трескающемся льду, каждый треск угрожал ей тем, что она провалится под воду одним махом. И все же, последний треск, она полетела в воду. Темнота, страшно было жуть, дышать нечем. Она попыталась выплыть, тщетно, за ногу назад тащит кто-то.. Не успела оглянуться и увидеть, проснулась. Вся в холодном поту, руки трясутся от страха, дышать нечем. Попыталась успокоиться, выровнять дыхание. На это у её ушло немного времени все же. Только ей стоило лечь обратно, в попытках провалиться в сон, зашел никто иной, как Фёдор. С порога начал хозяйничать по чужим покоям. Пошёл шторы открывать. Хоть незачем это было, темно ещё на улице. Он проговорил тихо, но твёрдо, склонившись над Василисой.
— Вставай, праздник сегодня божий. Крещение. Окунаться в прорубь будешь. С головой. — сказал спокойно, уже не «рыча» на её.
Василиса поморщилась лицом к стене, ещё чего удумал.
— Слушай, Фёдор, мне кажется, тебе самому не помешало бы. — выдала сонным голосом девица, после чего залезла под одеяло с головой, чтобы не докучал.
Ясен пень, Фёдора это начинало раздражать. Он решил, что чем больше ласковее он с ней, тем больше она ему на голову вылазит, глядишь, скоро и ножки свесит. Басманов действовал радикально: подушку из под девичьей головы выдернул, одеяло тоже с её сдернул. Уже начал говорить на повышенных тонах.
— Встала живо. Я, по отличию от некоторых, перед Господом чист. — глядя суровым взглядом на Василису протянул.
Романовская уже и не знала, как выкручиваться. В холодную воду, ещё и с головой.. Она уж точно нырять не хотела, просто потому, что надо. Девушка потянулась, нехотя вставая. На слова мужчины, лишь глаза отвела, сказав:
— А если я не хочу? — она перевела взгляд на него, и ухмыльнулась, подобно ему.
Басманов хрустнул пальцами, явно сдерживая себя, чтобы не залепить ей оплеуху по лицу. Вздохнул и попытался спокойно сказать
— Тли ты идёшь сама, как нормальный человек, или я потащу тебя туда так, как бесноватую. — облокотившись на стену и скрестив руки на груди, предупредил о возможном исходе её упрямства. — Что ж ты ёрзаешь, как чертёнок на ладанке, а? Я же тебя, пока что, не в кипящее масло лезть заставляю. Так, окунёшься три раза с головой в водицу святую, не сдохнешь.
Девушка усмехнулась, решая высмеять его самолюбие.
— Ой, прости, боярин, я ж забыла, что слово твоё закон. Можно, я тебе перед тем, как с разбегу в прорубь прыгать, хоть поклон земной отвешу? — она испытывала его терпение, пытаясь больнее укольнуть того.
А у Фёдора с терпением плохо было. Не выдержал, замахнулся. Хлопок кожу о кожу. Громкий, эхом по всей комнате прокатился. Её голова дернулась от резкого удара, только что ударенную щеку жгло огнём. Но горячая натура Басманова не дала ему на этом остановиться. Больно схватил девчонку за подбородок, заставляя в глаза смотреть.
— Да ты, гляжу, совсем распоясалась, отродье ты бесовское? Поклон мне? Ой, да не утруждайся, лучше сразу на колени падай. Привыкай. Все равно рано или поздно передо мной стоять так будешь. — из голоса так и сочился яд, в унизительной манере.
Отпустил, грубо оттолкнув её, и вышел. За его спиной громко хлопнула дверь. Василиса понимала, что лучше не дерзить, ей же хуже, но язык свой она контролировала плохо. Вошла Марфа. Силой стала одевать Романовскую в плотную рубаху, которая ноги закрывала. Девушка не знала, что делать? Как этого избежать? Но голос в голове робко отвечал: никак. Когда Марфа закончила, накинула Василисе на плечи старый кожух, явно не заботясь, как девушка, которая ранее была дочерью славного боярина, чьё имя раньше с гордостью произносили, будет выглядеть. Вывела ее на улицу, там уже ее ожидала морда Басманова. Неугомонно шёл снег, падая им на плечи. И так он ей ухмыльнулся, словно наконец-то на казнь вёл. Женщина, оставив девчонку один на один с господином, юркнула в дом обратно, холодно же. Фёдор шёл, аж душа пела, а Василиса нехотя ковыляла за ним. Он обернулся, узрел, что девчонка то, идёт намного дальше от него. Раздражённо выдохнул, подлетел к ней, за руку ухватил и потащил за собой. Она от такой резкости вздрогнула. Попыталась руку вырвать, а шиш там! Держал крепко, если вырвалась — хватка ещё больше крепла на ее нежной руке. Девица взвыла, больно. Как бы синяки не остались, от его пальцев-то.
— Ай, полегче! — поморщилась, но Басманов не спешил ослаблять силу, применённую к ней. Не обернулся даже, ибо тащил ее сзади себя, не заметил.
Чем больше приближались к проруби, тем больше у Василисы колотилось сердце, тем больше живот сжимало изнутри. Она вцепилась Фёдору в рукав, жалобно, испуганно. Попросила, думала завоет, только бы не нырять в студёную воду.
— Басманов, я тебя прошу, не надо.. — она попыталась его остановить этим, получилось. Но лучше бы она этого не делала.
— А ты чего ж это, водицы святой боишься? — бросил тот, не оборачиваясь.
Девица замешкалась, попыталась из себя слово выдавить: не получилось. Не стал он ее слушать.. Потащил дальше. И вот она прорубь. Туда уже окунался простой люд, а вот Романовская упиралась ногами, так не хотела идти. Фёдор толкал ее в спину, дабы та сделала шаг. Василиса обернулась, в глазах промелькнула надежда на то, что все в последний момент изменится. Она тихонько заскулила
— Я тебя прошу, господин, сжалься.. — промямлила настолько тихо, как могла, чтобы люди не оборачивались.
Мужчине надоело терпеть это бабье нытьё. На руки подхватил, к проруби подошёл, и стоило только красавице в него вцепиться с визгом «не надо», как он швырнул ее в ледяную воду. Легкие сжались изнутри, девичье тело почти сразу пошло ко дну. Она не успела даже воздуха набрать. Вниз ее словно тянуло что-то, но она не понимала что. Сразу попыталась выплыть наружу. Только она вынырнула, молитвы попа, и звуки вокруг обрели четкость. Глаза открыла, сразу увидела довольную фигуру своего мучителя. Басманов ухмыльнулся, подначивая её.
— Давай, давай! Теперь во имя Отца, и Сына, и Святого духа. — сам перекрестился, кивнув на Василису, чтобы немедля повторила.
Пока она с закрытыми глазами кое как перекрестилась, Басманов выждал, пока закончит, и ногой окунул ее обратно. Грубо, сильно так, что она опять опустилась слишком глубоко. Холод поражал конечности. Все повторилось, только на этот раз, окунулась сама. Опять вынырнула, перекрестилась, окунулась. Поп уже заканчивал молитву, как вдруг.. Когда она в очередной раз попыталась выплыть, Фёдор не дал. Девичья голова почти показалась из под воды, она пальцами вцепилась в лёд, намереваясь наконец-то вылезти, душегуб наступил грубым сапогом ей на пальцы. Она, от неожиданности, прикусила щеку, до крови. А он ее держал, пыталась вынырнуть до того, как поп закончит молитву — ныряла обратно, не без помощи Басманова. И вот, когда уже чувствовала, что вот вот захлебнётся, поп замолчал. Девица вылезла из воды, наконец рухнув на лёд. Воды она наглоталась знатно, выплюнула ее, с кровью, скопившейся во рту, на лёд, покрытый белоснежной коркой. Все люди, стоявшие рядом, готовые окунуться в святую воду, сразу, как по команде испуганно ахнули, зашептались. Басманов, был человеком не из пугливых, но увидев это.. Усомнился в том, что знает, кто перед ним. Попятился назад. Девушка попыталась встать, пошатнулась. Ноги замёрзли, с волос капало, с рубахи тоже. Она огляделась, в поисках опоры, чтобы не упасть. Перед глазами плыло, до ушей доходили шепоты, то женские, то мужские, то и вовсе, детские: «глянь, кровь!», «ведьма! разве станет нормальный человек кровью плеваться, после святой воды?!», «глаза у ее волчьи.. не человеческие!», «глупости.. девка как девка». Чей-то голос вжимался в толпу, женщины с детьми пытались закрыть им глаза, чтобы не увидели. Она уже не разбирала, кто что шептал. Снегопад лишь усилился. А Романовская уже заметно дрожала от холода. С одной стороны доносился детский плач, с другой уже в голос кто-то говорил, мол она опорочила воду. Нельзя после ведьмы, или будь то колдунья, окунаться. Басманов, от позора подальше, девчонку уволок. Снег под ногами хрустел так противно, будто это белое покрывало земли знало, что в доме Фёдора ожидало Василису. Какая страшная участь может ее ждать. Но, к счастью, либо к сожалению, он ей ничего не сказал, после того, как тяжёлыми шагами переступил порог. Просто ушёл в свои покои, не желая больше находиться рядом, с предполагаемой ведьмой.. Или колдуньей? Черт бы ее побрал. Видно было, с какой горечью он отказывался даже мысль о ней пропускать, от чего же? Может по тому, что имел о ней представление нормальной девицы? Сам не знал, бояться ее? Ни за что в жизни. Это ей стоило бояться, если царь узнает. Если до государя дойдут слухи. Не важно от кого. Либо от самого Фёдора, либо от неравнодушных. Сожжет ее первым делом, к чертям собачьим, или глядишь, на кол посадит. Девушка ушла в свою дряхлую комнатушку. Села на кровать, выдумываясь в то, что произошло на этот чертов праздник. Божьим это назвать было невозможно. Пыталась смириться с тем, что в народе теперь поползут слухи, что когда-то дочь боярина — ведьма бесовская. В сердце ещё теплился огонёк надежды, что все обойдётся, что ее никто такую не узнал. А какую такую? Измученную жизнью? Потасканную? С красным, еле заметным следом от мужской руки на щеке? Вся мокрая, обмякшая и холодная сидела на кровати, ее грызли нескончаемые размышления, за какие такие страшные грехи она расплачивается перед судьбой матушкой таким образом? Тем временем Фёдор засобирался к царю. Не хотелось в одной усадьбе, да с ведьмой быть. На коня сел, уехал. Решил поинтересоваться, что с Игорем будет. Казнят или простят.. Да казнят. С чего бы это государю предателя миловать? Как только приехал, приказал лошадь накормить и отпоить. А сам, словно с тяжёлым грузом на плечах, ускользнул в царские, расписанные палаты, шагая к царю так, словно сам себя казнить идёт. Но шаги при этом твёрдые, эхом разносящиеся по коридорам. В считанные минуты уже стоял перед царём, рассказывал, что девчонка учудила. Когда закончил, ведьмой ее назвал. Грозный слушал, обдумывал только что сказанное верным опричником. Но стоило темноволосому лишь заикнуться, что Романовская ведьма, ударил кулаком по письменному столу, от чего Фёдор посмел содрогнуться, как пёс трусливый. Его грубый бас разносился по комнате, отбиваясь от стен, возвращаясь к ушам Басманова.
— Эва как, ведьма?! Если б ведьмой была, давно бы зашептала да проклятье на меня какое наслала! А она что? Плачет? Ну ну. — заступился за девушку мужчина. Ибо хорошо он знал, что бредни все это, да сплетни. Знал он ее с самых пелёнок: скромная, неброская, хорошая одним словом. Не могла она ведьмой быть.
Молчание. Гнетущее, хоть бери топор вешай. Басманов себя чувствовал точно, как гончая, которую хозяин за проступок отругал. Царь, как ни в чем не бывало, продолжил перебирать бумаги, чем занимался до появления Фёдора. Все же, опричник не выдержал, спросил
— А с Соловьёвым-то, что делать будем? — заинтересовался. Все тебе, Федя, возьми да расскажи.
Государь подумал о чём-то, не озвучивая это, помолчал. а потом выдал
— Что что.. Повешу его, завтра на рассвете. Сегодня нельзя, праздник большой. Не хочу грех на душу брать. — все также строго, без церемоний ответил.
Фёдор кивнул, надумал уходить, но царь его остановил.
— Ты у девчонки ещё что-то, кроме этого выпытал? — поинтересовался уже государь, откладывая в сторону очередной свиток.
— Нет, пока что. — ответил Басманов не глядя, спрятав руки за спину.
Царя, по всей видимости, явно не устроил ответ. И он дал это понять.
— И чего же ты медлишь, Феденька? или благословения моего ждёшь? — насмешливо, но в тоже время сурово, выдал государь. — Я же тебе дал наказ - каждое слово вытягивай. Мне нужно знать, кто мою волю исполнять отказывается.
— Ты подожди, государь. Будет тебе всё, да без утайки. — проговорил он это с ухмылочкой, но сам-то понимал: девка просто так не дастся.
За окном вечерело, Фёдор, как уехал, так и след простыл. До самого вечера. Сам черт знает, где он был. А Василисе дела не было до того, где ему вздумалось воздух портить своим присутствует. Девушка проспала пол дня, с того момента, как Басманов на коня сел и уехал. Но сон либо не шёл, либо сны были кошмарные. Стоит в церкви, перед иконой, со свечей в руках, служба идёт. И вроде бы все хорошо, ничего необычного. Как вдруг, от свечи, которую она в руках держала повалил чёрный дым, пламя задёргалось, трещать огонёк начал. В ушах звон ужасный. Только глаза закрыла, шептаться начали голоса вокруг, словно сгущаясь в одну кучу. Шептали, на неизвестном ей языке, все это пугало до того, что скрутило живот. Эти шёпоты словно сплотились воедино. Стоило глаза открыть, вокруг никого. А она стоит, посреди развалин храма, где под обвалившимися стенами виднелись образы икон. Василиса на свои руки взглянула: начиная от ладоней, заканчивая локтями, все в крови. Окинула себя взглядом, стояла в луже кровищи. Одежда вся перепачканная, даже ноги. На плечо ей легла сзади, чья-то холодная, нечеловечески бледная, даже белая рука. Обернулась, а там отец. Головой покачал, глядя на дочь, вздохнул разочарованно, да развернулся, спеша уйти. А девушка за ним ломанулась, на колени падала, прощения просила, вымаливала у папеньки. За руки его хватала, непреклонен. Все шёл себе упрямо, будто и не было сзади него никого. Осталась так сидеть, в центре этой разрухи. Резко потемнело, со всех сторон на ее смотрели светящиеся белым глаза, пока не стало совсем темно, до того, что видно было лишь эти белые точки вокруг. Все таки, проснулась. Дело уже к ночи шло. Проснулась, и, с глухим стуком о пол, упала, не в силах встать даже. Тело горело огнём, голова кипела, во рту сухость. На звук сразу же прибежала Марфа. Увидела, попросила стражников зайти, помочь ее обратно уложить на кровать. Её спрашивают, что случилось, а та слова выдавить не может, голос пропал. Женщина к её лбу прикоснулась, и сразу руку отдёрнула, как от раскалённых углей.
— Господь милостивый.. Да у ее жар! Чего стоите, холопы? Лекаря идите ищите! — завопила женщина.
Романовская думала, пока хватало сил, что Марфа, хоть и в возрасте, но сейчас весь дом на уши поставит. Приятно, что хоть кому-то есть до того дело. Тело Василисы бил озноб, трясло. То холодно, то жарко.. Женщина бегала вокруг ее, теряясь в собственных действиях. Но на оры Марфы сбежалась мало того, что вся прислуга, так ещё она умудрилась своими криками разбудить хозяина дома. Естественно он проснулся, как тут спать, если Павловна решила растревожить не только его, но и всю округу? Тяжёлые и раздражённые шаги становились все ближе к комнате, пока не остановились у дверного проема. Морда злющая, словно его светлость не из постели вытащили, а прямиком из преисподней. Хоть она и не видела, но чувствовала. Девчонка дышала рвано, болезненно. Губы пересохли, потрескались. Грудь вздымалась судорожно, а в глазах мутное стекло, будто она и не здесь вовсе.
— Какого черта крик на весь дом стоит, Марфа?! — проговорил сонным, но в тоже время злым голосом Басманов, растрёпанный, полуодетый, глаза потирал.
— Барин, она огнём горит! Сгинет же, девка-то.. За лекарем послала, оболтусов! Если ещё хоть немного повременить.. — не успела договорить, Фёдор жестом приказал ей замолчать и покинуть комнату.
Марфа ловила на лету, ушла и все. А Басманов стоял, наблюдал за беспомощным зрелищем. Стальной, холодный взгляд цеплялся за каждую мелочь: как прядь волос ко лбу прилипла, как ее пальцы сжимали край простыни, как шея чуть дергалась, когда она попыталась сглотнуть, как тело тряслось, даже под одеялом. Он вздохнул, склонив голову, и сказал так, чтобы точно услышала.
— Тьфу ты.. Слабачка. — бросил он с явным презрением.
Ей повезло, лекарша быстро приехала, застав ее, бледную, как полотно, но при этом щеки, как угли, пылали. Прошла мимо Фёдора, который так и стоял в дверях, и сразу к Василисе.
— Воды горячей принесите, да поживее. — наказала строгая на вид женщина, доставая из сумки бутылёк с отваром, с сушенными травами вместе.
Воду горячую принесли быстро, лекарша медлить не стала. Хоть Марфа стояла над душой и Фёдор тоже зыркал, она работала быстро. Бросила в воду травы, влила отвар, перемешала все это дело деревянной ложкой, обращаясь к другой женщине:
— Держи голову, Марфа, поить буду. — отрезала робко, не говоря лишнего.
Марфа подсунула ладонь под шею Василисы, чуть приподняла ее, а лекарша поднесла ложку к губам девушки. Романовская слабо застонала, но не сопротивлялась. Стоило в горло попасть горькой, как полынь, жидкости, сразу скривилась, задерживая этот отвар во рту. Лекарша заметила, вздохнула и сказала
— Давай, глотай. Знаю, что горькое, но надо. — проговорила дородная женщина в темном платке.
Василиса проглотила, поморщилась, а Басманов это увидел, сразу издеваться начал.
— Ах, вы посмотрите на ее.. Бедняжечка. — сначала мягким, наигранным, насмешливым тоном проговорил, а потом голос обрёл резкости — Да если бы действительно плохо было, проглотила бы и не кривилась, дабы прошло быстрее.
Марфа вскинула на него негодующий взгляд, но промолчала, а вот лекарша провернулась к нему с недовольным прищуром.
— Фёдор, не паясничайте! Девочке и вправду плохо. — вставая на сторону Василисы, попыталась закрыть этому змеёнышу рот.
Фёдор недовольно фыркнул, оттолкнулся от дверного проёма, уже собирался уходить, но сказал последнее слово
— Плохо ей, притворщица. Кабы не знали так бы и подумали, что умирает. — посмотрел на силуэт Василисы последний раз, ушёл в свои покои, чтобы продолжить сон.
Лекарша вздохнула и головой покачала. Посидела с ней ещё немного, подождала, пока жар спадёт. Когда температура более менее стала меньше, женщина сказала оставить девочку одну, пусть отдыхает. Ушли все, абсолютно все. Василисе не оставалось больше ничего делать, кроме заснуть.