14. Великий притворщик
14. Великий притворщик
Чиркнув спичкой, профессор Гесперос несколько секунд сосредоточенно вглядывался в пламя. Потом осторожно поджёг ароматическую палочку. Наконец, убедившись, что аромат ему по вкусу, сделал глубокий вдох и с улыбкой откинулся на спинку кресла.
Перед ним стояла большая кружка синтетического кофе. Я по привычке взял какао.
Профессор Гесперос годился мне в отцы. А может быть, и в деды. Мне было трудно вообразить его без очков и седины. Бывают люди, у которых есть свой особый возраст - тот, что идёт им больше всего. Возраст, в котором их хочется запомнить. Что до профессора Геспероса, то собой настоящим - тем самым, что сидел теперь передо мной - он стал, конечно, только в старости. Никак не могу поверить, что когда-то он был просто Яном, длинноволосым Яном в клетчатой рубашке, чьи юношеские работы проверял, нахмурившись, кто-то рождённый в прошлом веке...
В углу зала работали динамики. Передавали какую-то старую песню, но я не мог толком расслышать её слов. Профессору Гесперосу песня была как будто знакома: он постукивал по столу длинными узловатыми пальцами и едва заметно шевелил губами.
- Да, - произнёс он наконец. – Великий притворщик... Великий притворщик... Как ты думаешь, Йул, - обратился он вдруг ко мне, - что важнее: быть или казаться?
Вопрос меня удивил.
- Быть! – выпалил я, не задумываясь. – Хотя... Вы не спрашивали бы, будь всё так просто, верно?
Профессор Гесперос улыбнулся.
- Верно, Йул.
Мы находились в многолюдной полутёмной столовой. Столовая относилась к так называемой «многофункциональной станции обслуживания». Станция, в свою очередь, располагалась на орбите.
Станция представляла собой что-то вроде уменьшенной в разы модели земного города. Здесь были: одна гигантская столовая, один гигантский отель, один супермаркет, почта, центр связи, госпиталь, космопорт и несколько крупных заправочных пунктов с ремонтными мастерскими. Последнее, по правде говоря, и было главным предназначением станции. Но чем больше людей посещало станцию, тем больше становилась потребность во всём на свете. Постепенно станция обросла сувенирной лавкой, кинотеатром и даже парикмахерской.
Каждые сутки сюда прибывали новые путешественники. Кто-то прилетал, кто-то улетал. Каждый отправлялся своим маршрутом, у каждого была своя цель, за каждым скрывалась история...
- Здесь, на этой станции, работает один парень, - продолжал профессор Гесперос. – Мы зовём его Айеном. Так вот он и есть Великий притворщик, - профессор Гесперос сделал ударение на слове «великий».
Я отхлебнул какао и уселся поудобнее, предвкушая долгий рассказ.
- Не знаю, откуда он взялся. Он не говорит - а мы не допытываемся. Работает здесь уже с полгода. В этой самой столовой. Синтезирует кофе и прочую ерунду. Видишь ту стойку?
Профессор Гесперос указал в дальний угол столовой. Там на высоких стульях сидели какие-то люди. Они грели замёрзшие руки, сжимая ими огромные дымящиеся кружки, не спеша что-то пили и, кажется, о чём-то беседовали. Это были очередные путешественники, которых что-то привело на нашу станцию. Ещё несколько часов назад они не были знакомы. И возможно, покинув станцию, они больше никогда не встретятся. Но сейчас они были вместе, сейчас они смеялись и шутили. Кое-кто от избытка чувств даже хлопнул своего соседа по плечу – жест, характерный скорее для эпохи экстравертов, чем для наших дней. Должно быть, мастер добавил в свой продукт слишком много этанола. Удивительно, почему мастеров здесь не заменят машинами?..
Словно прочитав мои мысли, профессор Гесперос спросил:
- Тебе, наверное, это кажется странным, Йул? То, что кофе здесь синтезируют не роботы, а люди? Люди, которые ошибаются, бьют посуду, забывают положить сахар и чертыхаются, обжёгшись кипятком? Люди, которым каждые несколько часов нужна пища, а каждые сутки – сон? Люди, которым нужно платить и которые вечно чего-то требуют?
- Честно говоря, да.
- Видишь ли, Йул, - профессор Гесперос вздохнул и закрыл глаза. – Сюда приходят не только для того, чтобы подкрепиться. Я бы даже сказал, еда здесь вторична. В конце концов, в любой ракете найдётся приличный аварийный запас. Подумай о том, что за люди здесь оказываются. Приводят их сюда разные причины, но объединяет всех одно: они неделями, месяцами, годами летят через пространство. Иногда одни. Иногда - с командой, а ведь любой человек (давно доказано!) начнёт вызывать ненависть, если разделять с ним замкнутое пространство достаточно долго... Им хочется выговориться. Знаешь, Йул, сколько всего хочется рассказать, пока летишь через черноту? Сколько невысказанных мыслей в голове, сколько историй в ожидании своего слушателя, кем бы он ни был?..
Мы помолчали. О полётах профессора Геспероса я не знал почти ничего. Но догадывался, что пережил он немало.
- Хороший собеседник – вот что важно, Йул, - продолжал профессор Гесперос. - А не какой-то там синтетический кофе. Хороший собеседник способен придать тебе сил, вернуть потерянную веру, подтолкнуть к поступку! Понимаешь? Именно это и делает наш Айен. Наш Великий притворщик. Он разговаривает с людьми, и они уходят, улыбаясь.
- Что же он им говорит?
Профессор Гесперос усмехнулся и сделал неопределённый жест.
- Чего он только не говорит! В основном рассказывает. Истории. Из своей жизни. Якобы из своей жизни. Чёрт его знает, что там правда, а что – нет. Половину он – я уверен - просто выдумал. Ну не вяжется у него одна история с другой. Скажу как есть: врёт порой, просто врёт! Но как!.. Как!.. Не знаю, поймёшь ли ты, Йул, или нет, но... Каждый раз он творит. Это - искусство, Йул, и он – творец!
Профессор Гесперос говорил всё громче. Я не перебивал.
- Искусство, Йул! Настоящее искусство! Кто-то создаёт музыку, кто-то создаёт одежду, я создаю новые приборы... А он создаёт тех, которые воодушевляют других людей. Творит их из себя самого!..
Понимаешь, у меня ведь даже не повернётся язык назвать его обманщиком. Или лгуном. Или сказать, что он насквозь фальшив и меняет маски. Это не совсем то. Точнее, это совсем не то. Его вообще нельзя судить в таких словах. Тут что-то другое...
Знаешь, почему он выбрал эту станцию? Почему работает именно здесь? На этой станции ты каждый день видишь сотни новых лиц, а они видят тебя. Ты можешь рассказывать им о чём угодно, а они могут рассказывать о чём угодно тебе. Потом они улетают, и ты больше их не видишь. Это – именно то, что нужно Айену. Представь себе: каждый день – десятки возможностей создать новую историю, сотворить всё заново, переписать начисто прошлое и настоящее! Если тысячи людей запомнят тебя таким, каким ты сотворил себя за пару часов вашего разговора - не всё ли равно, какой ты на самом деле? Если в памяти десятков тысяч ты останешься тем, кого ты создал - не всё ли равно, кем ты родился? Если твой облик заживёт в головах сотен тысяч, а тебя настоящего не видел никто – может быть, кажущееся всё-таки важнее реального? Может быть, кажущееся – и есть реальное? А, Йул?
Ты можешь подумать, что он хочет казаться лучше, чем он есть. Что он скрывает своё настоящее лицо. Не спорю, так и есть. Но так ли это плохо? Он не делает зла, Йул. Больше того: он - творит добро! Если бы ты только видел, сколько отчаявшихся уходили после разговора с ним ободрёнными! Сколько несчастных, стремившихся утопить разочарование и ненависть в синтетическом абсенте, обретали надежду! Сколько стариков, решивших было, что жизнь их кончена, понимали вдруг, что есть ещё что-то впереди! Сколько испуганных детей гордо поднимали головы! Сколько поставивших на себе клеймо неудачника неожиданно решали, что способны стать великими, и хотят стать великими, и станут!.. И всё это сделал Айен, наш Великий притворщик.
Кто знает, что было в его прошлом? Возможно, он поступает правильно, не рассказывая нам о нём. Возможно, знание – не всегда благо. Не исключено, что в его случае иллюзия в миллиард раз прекраснее правды. Так что же плохого в этой иллюзии?..
Послушать его – так это просто герой. О чём он только не рассказывал там, мешая свой кофе за стойкой!.. И для каждого у него своя история. Он никогда не повторяет одного и того же дважды. Он словно чувствует, что нужно именно этому путнику. Что восхитит именно его, что именно в него вдохнёт надежду... В общих чертах, впрочем, псевдобиография его – назовём это так – такова. Рано потерял родителей. Испытал много лишений, брался за самую невообразимую работу в самых отдалённых углах континента. Потом начал путешествовать, объездил с одним рюкзаком пол-Земли. Множество романов. Тысячи передряг, из которых неизменно выходил невредимым. Десятки тысяч добрых дел. Первый разряд по самообороне. Космические экспедиции. Впечатляет, не правда ли? У него есть только одна слабость: он до смерти боится встретить кого-нибудь из своего прошлого. Кого-нибудь, перед кем он не сможет создать себя с чистого листа. Кого-нибудь, кто знает подлинного Айена и перед кем искусство его будет бессмысленно и бессильно...
Профессор Гесперос замолчал.
Некоторое время мы молча смотрели, как над палочкой поднимается светло-фиолетовый пар.
- Уже двадцать три, тем временем! - воскликнул он вдруг. - Айен сегодня работает в ночную смену. Он будет с минуты на минуту. Ты должен увидеть его, Йул! Я вас познакомлю.
Заинтригованный, я кивнул.
Великий притворщик действительно не заставил себя ждать. Он вошёл в столовую в двадцать три ноль одну. Чёрная, скрипяще-блестящая куртка, бакенбарды, бриолин в волосах. Заскользил в нашу сторону, салютуя на ходу профессору Гесперосу...
Представлять его мне не было нужды.
Я понял, что давно уже его знаю.
Я узнал его в первый же миг, несмотря на странный облик. Когда-то я учился вместе с ним — целых шестнадцать лет. Конечно, это был он. И звали его Кашпар, а вовсе не Айен. И он не был сиротой. Напротив, он был избалованным ребёнком богатых родителей. Он действительно много путешествовал, но не один и не с рюкзаком за спиной, а в компании матери и отца и с огромными чемоданами. Ни в школе, ни позднее Кашпар не отличался талантами. Разряда по самообороне у него не было. Скажу больше: он даже не мог постоять за себя в обычной потасовке. Спорта он избегал. Что же касается его якобы многочисленных романов... Конечно, я не мог знать всего, но за все эти годы я ни разу не видел его с девушкой. Подозреваю даже, что... Впрочем, это не моё дело.
Узнав меня, Кашпар (или Айен, я запутался окончательно) побледнел, потом покраснел, потом снова побледнел и, ни слова не говоря, быстрым шагом направился в противоположный угол столовой.
Я не стал ничего объяснять профессору Гесперосу. Он был абсолютно прав. «Пусть иллюзия остаётся иллюзией, пусть искусство остаётся искусством», - решил я и сделал большой глоток какао, чтобы не сказать лишнего.