11. Пульс в проводах
11. Пульс в проводах
Часы на стене щёлкнули, показали четыре нуля и начали отсчитывать новые сутки. Я вздрогнул от неожиданности. В тишине щелчок показался мне настоящим грохотом. Засидевшись за работой, я даже не заметил, как наступила ночь.
Я был совсем один в огромной лаборатории. Голова гудела от цифр, глаза слезились от мерцания экранов. Я встал, размялся и подошёл к окну. Небо было на редкость чистое, без единой тучи. Созвездия можно было различить так же ясно, как на карте. Не знаю, сколько времени я простоял так, глядя в окно. Может быть, пять минут, может быть, час.
В какой-то момент я почувствовал шаги у себя за спиной. Вариантов было не много. Я уже знал, кто идёт.
- Опять мысленным усилием генерируешь осознанные галлюцинации с целью переживания положительных эмоций?
Это была Кимберли.
Когда-то я очень долго пытался объяснить ей значение слова «мечтать», почти не надеясь на успех. Это определение оказалось самым удачным. Вероятно, она действительно что-то поняла.
Я ни в коем случае не хочу сказать, что Кимберли была глупа. Напротив, она была в сто, в тысячу раз умнее меня. Но некоторые вещи не были предназначены для её понимания. Кимберли относилась к особой группе лиц. В наш век всеобщей терпимости их называют «неорганическими меньшинствами» или «лицами небиологического происхождения». Но мне, честно говоря, больше по душе устаревшее и варварское в своей простоте слово «робот». Кимберли была роботом.
Её создал профессор Гесперос. Точнее, профессор Гесперос отвечал за «внутренности»: провода, чипы и прочие малопривлекательные детали. Над внешней оболочкой работал какой-то молодой аспирант, который, похоже, постарался воплотить в Кимберли свои довольно своеобразные, но всё же не лишённые вкуса представления о женской красоте. Должен признать, ему это удалось.
Я не сразу привык к Кимберли. Разговаривая с ней, мы вынуждены были избегать всякого рода метафор и иносказаний. Это не так просто, как кажется. Обращаясь друг к другу, мы постоянно употребляли образные выражения, сами того не замечая. С Кимберли же приходилось задумываться над каждой фразой. Постепенно я приучил себя говорить с ней простым, даже примитивным языком.
У наших роботов не было воображения (не могу удержаться, чтобы не съязвить: у некоторых людей его тоже нет). Но заявлять, что они были лишены каких-либо эмоций, было бы слишком смело. Зачатками первых примитивных эмоций обладали уже компьютеры (что-то вроде мощных вычислительных машин) конца двадцатого века. Более того, люди тех времён уже начинали чувствовать это - именно чувствовать, тогда только на интуитивном уровне. Известно, что в те дни о компьютерах нередко говорили в таких выражениях: «не хочет работать», «издевается надо мной», «раскапризничался». Или, например: «Не подходи к моему компьютеру, у него на тебя аллергия». Более того, уже в эпоху этих кусков железа люди разговаривали с ними, кричали на них, поносили их последними словами, подозревали в злом умысле или обычной лени, порой умоляли о чём-то, за что-то благодарили, а то и вовсе признавались им в любви или ревновали к другим пользователям. Сбои в работе машин долгое время оставались тайной, которую не могли объяснить. Их приписывали либо несовершенству программ, либо внешним повреждениям. Это сейчас мы знаем, что сбои случаются с любым роботом. Они свойственны роботу так же, как вспышки раздражительности, периоды рассеянности и минуты помрачения свойственны человеку.
Одним словом, в ту ночь с Кимберли случился сбой. Она начала упрекать меня – точнее, человечество в моём лице – в том, что мы поступаем несправедливо по отношению к «лицам небиологического происхождения».
- Люди - эгоисты! – её голос звучал неожиданно высоко. – Вы не даёте нам выбора. Вы стремитесь создавать нас совершенными, но не думаете о том, как нам от этого плохо! Я не могу, как ты, оправдывать свои ошибки усталостью или болезнью: усталость и болезнь для меня не предусмотрены! Я не могу, как ты, отказаться от работы. Я не могу просто так покинуть лабораторию в любое время суток, объяснив свой уход голодом или выдуманной потребностью в табачных палочках, как это делаешь ты! Вы думаете, таким, как я, живётся проще? Ложь! Вы можете прятаться за свою слабость, а нам прятаться не за что. Мы не способны даже обманывать. Ты даже не представляешь себе, насколько мы уязвимы. Вы знаете о нас всё, потому что это вы создали нас. А что мы знаем о вас? Вы появились из хаоса, и устроены по принципу хаоса! Ваша чудовищная нелогичность – вот ваше оружие! Почему мы его лишены? Почему вы не наделяете нас этим?
Это был серьёзный сбой. Она не собиралась умолкать. Голос становился всё выше и выше, и я уже начал беспокоиться о том, что будет, когда он достигнет максимума. Что, если Кимберли не сможет больше говорить?
Но она продолжала. Постепенно она перешла к оскорблениям в адрес всех «лиц биологического происхождения», а затем с особой изощрённостью обрушилась на меня. Она назвала меня «сгустком беспорядка», «ходячей энтропией» и почему-то «клейковиной». Я не перебивал. Мне было интересно, что ещё она сможет сгенерировать. Профессор Гесперос, бесспорно, написал великолепную программу. Выдав ещё несколько довольно остроумных ругательств, Кимберли наконец остановилась.
Я не знал, стоило ли вообще отвечать ей. Кое в чём она действительно была права. Никогда прежде мне не приходило в голову, что между нами и ними – такая гигантская пропасть. В прошлом, когда роботы имели вид металлических ящиков, а речь их можно было назвать речью лишь с большой натяжкой, это было очевидно. Но потом, когда они стали неотличимы от нас внешне, начали жить вместе с нами и даже получили официальные права, мы перестали замечать эту пропасть.
Внезапно я понял, что между нами и ими есть ещё одно различие, о котором Кимберли не сказала.
- Знаешь, что, Кимберли? – я не был уверен, как мне следует начать, и потому говорил медленно и тихо. – Знаешь, чем ещё вы не похожи на нас? Знаешь, в чём ещё разница? Представь себе, что... Я знаю, для тебя это сложно, но постарайся, как ты выражаешься, мысленным усилием... В общем, если бы я был роб... лицом с искусственным интеллектом и вдруг начал бы делать ошибки, выдавать неверные результаты, неправильно реагировать на команды - одним словом, оказался бы абсолютно бесполезным или даже опасным - что бы ты сделала? Сдала бы меня на слом! Верно?
- Верно! – согласилась она.
Я усмехнулся.
- И правильно сделала бы. Ты видела, как поступают с ро... неорганическими лицами после того, как они попадают в отдел брака? Их разбирают на части. Отвинчивают детали, выпускают масло, срезают лампочки, выдёргивают суставы, вырывают провода...
Я увлёкся не на шутку. Описывая во всех подробностях эту кровавую (точнее сказать, масляную) картину, я не отрываясь смотрел Кимберли в лицо. Как я и ожидал, на нём не отразилось ничего похожего на сочувствие.
- Так вот. А теперь вообрази на одну только сотую секунды, что из-под контроля вышла ты.
Взгляд Кимберли обратился влево и вверх. Я знал, что в такие минуты она напрягает силы, посылая запросы в центры памяти.
- Просто вообрази, - продолжал я. – Гипотетически. Не пугайся, я же сказал: гипотетически. В общем, всё дело в том, что я не сдам тебя на слом, даже если ты станешь тупее калькулятора. Даже если ты вообще перестанешь работать. Если у тебя пропадёт звук, или сотрётся половина памяти, или если ты начнёшь, как ребёнок, генерировать случайные числа. Или начнёшь считать в двенадцатеричной системе. Даже тогда я не решусь отдать тебя на слом. Не смогу себя заставить, вот и всё.
- Почему? – спросила она с безучастным лицом. – Разве это целесообразно?
- Конечно, нет! – едва не заорал я. – И я не знаю, почему люди ведут себя так! Можешь не спрашивать! Наверное, потому, что мы – «сгустки беспорядка», как ты изволила выразиться!
В этот самый момент я понял одну вещь. Я никогда толком не сознавал, что Кимберли – «лицо небиологического происхождения». То есть я, конечно, знал это. Но думал о ней всегда как о человеке. Мысль сдать её на слом показалась мне такой же отвратительной, как мысль об убийстве. Мне вдруг захотелось схватить Кимберли за запястья и почувствовать, как пульсирует ток у неё в проводах... Потом, устыдившись этих фантазий, я сделал большой шаг назад - точнее будет сказать, просто отскочил от неё - и изо всех сил затряс головой, чтобы прогнать непрошеные мысли.
- Выполни вычисления, пожалуйста, - произнёс я наконец, стараясь держаться как можно суше. – Все данные уже подготовлены. Там, у меня на столе.
Кимберли бесстрастно кивнула, развернулась и ровной походкой направилась к столу.
Я уставился в окно и не оборачивался, пока она не ушла. «Так ведь и с ума сойти недолго», - мрачно подумал я и дал себе слово почаще выходить из лаборатории на свежий воздух.