10. Пейте какао Ван Гутена!
10. Пейте какао Ван Гутена!
Стены комнаты были цвета манго. Цвета мангового мороженого с кокосовым молоком. Или абрикосового сока пополам со сливками. Или цвета африканского солнца. Цвета саванны. Цвета тепла.
В описании цветов Джун была изобретательна как никто. От недостатка воображения она не страдала. Она страдала от множества других вещей, но от недостатка воображения – никогда.
Джун жила в одном из тех белых кубических многоквартирных домов на окраине Лалемарга, над которыми всегда пронзительно-голубое небо и всегда следы аэропланов.
Она лежала на полу и разглядывала стены. Они выглядели странно: пустые, гладкие, покрытые ровным слоем краски. И слишком оранжевые. Оранжевого было непривычно много. Комната казалась огромной и такой же незнакомой, как восемь лет назад, когда Джун впервые переступила её порог, упала на чемоданы и испустила восторженный визг девочки, вступающей во взрослую жизнь... Целое море оранжевого и лишь кое-где – следы клейкой массы и ещё чего-то липкого. И несколько обыкновенных гвоздей: чуть блестят в лучах вечернего солнца, отбрасывают тени... Больше ничего.
Всё, что было на этих стенах прежде, валялось теперь в беспорядке на полу.
Она всё ещё сжимала что-то в руке. Приподняла голову и покосилась на зажатый в пальцах обрывок. Посмотрела на него удивлённо, будто видела впервые.
Половина лица и один глаз. Шероховатый край разорванной бумаги. «Какао Ван Гутена!». Кривые, пляшущие буквы. Она скомкала бумагу и бросила в угол с выражением бесконечной скуки на лице. Потом поднялась и села, скрестив ноги.
- Да-а-а, - сказала Джун сама себе. – Да-а-а...
Больше она не сказала ничего.
Клочья покрывали весь пол. Большие, тяжёлые, сами собой свернувшиеся в трубочки – и мелкие, превратившиеся в совсем уже безнадёжный мусор. Глянцевые листы из лучших типографий – и истрёпанные куски жёлтых газет. Бумага белоснежная и бумага серая, бумага блестящая и бумага полуистлевшая. Она задумчиво подняла ещё один обрывок. «Пейте» - такие же перекошенные буквы и вторая половина того же лица. Внимательно рассмотрела его – и тоже бросила. Потом - ещё один. И четвёртый. И пятый.
Джун встала и прошлась по комнате. Клочья шуршали под ногами как сухие листья, мёртвые и бесполезные.
И на всех был Рунге Сай.
«Убрать сейчас или потом?» - спросила она саму себя. Ответа не последовало. Клочья так и остались на полу, а Джун отправилась к своему прозрачному вращающемуся креслу и уселась перед экраном.
Рунге Сай был её идолом, её болезнью и её страстью. Рунге Сай был её главной слабостью, и он же давал ей силы.
Вообще-то, Рунге Сай был идолом многих. Сотен тысяч - возможно, даже миллионов. Должно быть, похожие на Джун девушки жили где-то в таких же точно белоснежных домах и обвешивали свои абрикосово-жёлтые стены теми же изображениями, что и она. И проводили вечера, в тысячный раз пересматривая его ленты: «Чем хуже, тем лучше», «Парабеллум», «Абсолюция», «Кровь не вода», «Меркурианский голод», «Скорпионы Зигфрида» - и много, много других. И, конечно, «Пейте какао Ван Гутена!» - его шедевр, его манифест. Рунге Сай был совершенно и безоговорочно прекрасен. В каждой своей роли и в роли самого себя.
Вернее, не совершенно. И не безоговорочно. И, пожалуй, даже не прекрасен. У него были слишком большие уши. Быть может, в детстве над маленьким Рунге и смеялись - кто знает? Но уши Рунге взрослого не вызывали ничего кроме бурного, истерического восторга. А ещё Рунге Сай немного прихрамывал на левую ногу. Поклонники находили это чудовищно привлекательным, они видели в этом особый шарм, печать избранности и даже доказательство его инопланетного происхождения – но никак не физический недостаток. Потому что Рунге Сай не был обыкновенным. Он был Рунге Саем. Этим было сказано всё.
А Джун была без ума. Этим тоже было сказано всё.
Джун не принимала гостей. Ей не хотелось показывать своё жилище другим: оно выдавало её с головой. Один взгляд на стены её дома мог рассказать о ней больше, чем тысяча часов разговоров. Это было слишком личное. Это было святилище.
О чём бы Джун ни думала – она думала о Рунге Сае. Что бы ни делала – видела Рунге Сая. Больше всех чудес планеты, больше всех загадок Галактики и тайн человечества её интересовал вопрос: почему Рунге так прекрасен? Он был прекрасен на каждом из миллиона снимков, которые она бесконечно пересматривала, чувствуя, как краснеет. Даже на случайных, даже на самых неудачных – даже на них Рунге Сай был неудачно-прекрасен.
Итак, звали её Джун, и родилась она, оправдывая имя, в июне, и с детства любила солёное лакричное мороженое, пёстрые платья и музыку чёрно-белой эпохи. А ещё она любила и умела рассказывать истории. Это она и избрала своим занятием, когда выросла. Джун составляла репортажи для модного издания с претенциозным названием «Скрипта Дигиталика», и это ей нравилось.
Экран приятно щёлкнул и засветился. Там был портрет Рунге. Джун вздохнула и принялась за дело. «Нужно писать. Что бы ни произошло – я должна писать. Это - работа». Но писать не хотелось. Джун не узнавала себя: в голову не шёл даже заголовок. «Нужно начать. Всё как обычно: главное — начать. Начинай, Джун! Это обычный репортаж. Обычный репортаж...»
«Рунге Сай в Лалемарге», - набрала она и тут же стёрла. Глупо. Образец банальности.
«Неотразимый Рунге – в нашем городе!» Плохо.
«Звёздный гость: Сай переезжает в Лалемарг». Тьфу.
«Место действия: Лалемарг. Новое кинополотно Сая обещает стать шедевром». Уже лучше, но всё же отвратительно.
«Профессор Куджула, Король еретиков, Межзвёздный Зигфрид – кем станет Сай на этот раз? Лалемарг застыл в ожидании!» Силы небесные, до чего же всё это плоско!
«Сай готов перевернуть наш мир вновь. Сай в Лалемарге. Готовьтесь к потрясению!» Ужасно, но оставим пока так. Надоело.
Джун уставилась на написанное и задумалась. В голову полезли воспоминания – недавние, совсем ещё свежие. Экран немного подождал и, не дождавшись, медленно, точно извиняясь, погас. Она продолжала смотреть в тёмный прямоугольник перед собой.
*
Вот она в кабинете господина Мугана. По-хорошему самодовольный, приятно напыщенный господин Муган. Ему каким-то непостижимым образом удаётся управлять сумасшедшей командой «Скрипты Дигиталики». Румяные полнокровные щёки, дорогой галстук вот-вот придушит откормленную шею, костюм из последней коллекции едва вмещает необъятный живот - принадлежность довольных собой и миром...
- Слыхали ли вы новости, кляйне фройляйне? – спрашивает он весело, стряхивая пепел с очередной сигары. Он не скрывает: это настоящий, контрабандный табак. – У нас собрались снимать очередное кино. С Саем в главной роли. Ну, вы знаете. Пейте какао Ван Гутена! – Он хохочет. – А вообще, парень мне нравится. Особенно вот это... Как же... А! «В краю песка и пустоты»!
- Тишины, - поправляет Джун дрожащим хриплым голосом. – «В краю песка и тишины».
Конечно, она знает. Она узнала об этом раньше, чем господин Муган, раньше, чем кто-либо из «Дигиталики».
- Неважно. Итак, Сай. Понимаете? Сай! Это – громадина! Понимаете? Понимаете, мон шер?
Конечно, она понимает. Лучше, чем все они, вместе взятые.
Господин Муган поручает ей репортаж. Она выходит из кабинета - точно выслушав приговор. У неё ноют колени. Лучше б они сломались. Ей очень страшно.
От волнения она не может есть. Руки дрожат, руки не слушаются. Она рисует на веке чёрную стрелку – криво. Стирает. Рисует снова – криво. Стирает. Веко краснеет, распухает. Ужасно. Ничего, до выхода из дома ещё пять часов. Не паникуй, Джун. Но она паникует. Пальцы у неё ледяные. Она давно решила, что наденет, но когда приходит пора собираться - начинает вдруг сомневаться. Примеряет несколько нарядов - всё плохо. Она боится опоздать. Когда она выходит из дома, ей кажется, что вернётся сюда она только через несколько лет. «Приду и съем ведро орехов в молоке. Или нет: если всё пройдет как нужно, обещаю не есть до конца недели! До конца жизни! Обещаю всё что угодно!..»
Потом - большой зал: ряды кресел, слепящий свет, вспышки аппаратов. Хамоватые репортёры заполнили помещение под завязку. Те, кому места не хватило, стоят – везде, где только можно стоять. Появившиеся в последнюю минуту усаживаются прямо на пол, втискиваясь между длинными ногами аппаратуры и вызывая лавины проклятий. Джун - в неудобном, слишком большом и слишком мягком кресле где-то в середине зала.
Перед ней – их разделяют только пять, шесть, семь рядов безвкусно причёсанных голов – Рунге Сай.
Они что-то говорят, эти репортёры – справа, слева, впереди, позади неё. Встают, привлекают к себе внимание, шутят, полагая, что остроумны, задают Саю вопросы... Джун плохо понимает, что они говорят. Слышит голоса, но почти не разбирает слов. Зато Сай!.. Она видит его удивительно отчётливо. Близорукие глаза работают так напряжённо, что она не удивится, если, придя наконец домой, вмиг ослепнет. Она, пожалуй, даже не пожалеет.
А потом... Господин Муган, безусловно, акула. Он обставил всех своих соперников до единого. Он утёр им их кривые носы. Даже «Лучу Теслы», даже «Королеве Драмы», даже «Звёздной Пыли»! Он устроил своему изданию личную встречу с Рунге Саем. Это было почти невозможно, но господин Муган умел преодолевать подобные «почти». Два часа! Два часа один на один с Саем! В ресторане отеля «Амрита»! Без назойливой толпы вокруг!! За бокалом лучшего, астрономически дорогого вина!!!
Джун сидит перед Рунге Саем и проклинает свою дрожь: в голосе, в коленях, в животе, в пальцах. Сай – сама элегантность. С элегантностью он проделывает всё: разделывает каких-то неведомых Джун морских чудищ неведомыми Джун приборами, откупоривает бутылку, извлекает из кармана пачку синтетических сигарет. Неужели это он, настоящий Сай? Он чуть ниже ростом, чем кажется на экране. Но вот скулы!.. Тут экран не обманывает. Он замечает, как нервничает Джун, и предлагает ей странные белые шарики – химическую гадость из флакона без этикетки. Она испуганно трясёт головой. Он понимающе улыбается и молча прячет свой флакон («Какие длинные пальцы!»).
Джун механически, не отступая от плана, задаёт заготовленные вопросы. Сай отвечает – никак не механически; он в весёлом расположении духа, однако многие из его шуток как будто придуманы заранее и только ждут случая быть произнесёнными. Возможно, они даже отрепетированы перед зеркалом... Он артист до мозга костей. Он прекрасный артист.
А ещё Джун понимает, что он ей совсем не нравится.
Он неправильный. Что-то с ним не так, но она пока не может объяснить себе, что именно.
Они встают, Сай подаёт ей пальто, подходит совсем близко, говорит что-то ей на ухо - и тут Джун в один миг понимает, в чём дело.
Вот об этом-то она не думала никогда!..
Вот это-то ей не приходило в голову ни разу!..
Человек, способный так невероятно преображаться на экране, этот мастер высочайших обманов – даже у него было что-то, чего ему не изменить. То, что всегда было и будет Рунге Саем. И это что-то, поняла Джун, было катастрофически неправильно.
Итак, у нас пять органов чувств. По крайней мере, если вы рождены земной женщиной, а не выросли из семян, занесённых метеоритом. Изображения и звуки покорились людям уже давно. Над передачей вкуса и осязательных ощущений бьются в лабораториях по всему миру прямо сейчас. Но остаётся оно — почти непостижимое...
Запах.
Рунге Сай пах не так, как должен был. Не так, как хотелось бы Джун. Этот запах не соответствовал его облику настолько, насколько это было возможно. Он делал его кем-то другим. Джун смотрела на него – и ничего не понимала. Это был не её Сай. И как она, Джун, могла преклоняться перед этим человеком, увешивать стены его портретами, проводить часы перед экраном в созерцании его большеухого лица и хромающей походки и - истекать слюной?!
Вернувшись домой, она первым делом направилась в душ. Ей хотелось не просто трижды намылиться с головы до ног и трижды смыть пену – ей хотелось вывернуть себя наизнанку и прополоскать внутренности. А ведь когда-то она отдала бы всё, чтобы заполучить одну-единственную рубашку Рунге Сая – любую, какую угодно - и носить её каждый день до конца жизни! Когда-то она сгорала от зависти к женщинам и мужчинам, которым удавалось уговорить его чиркнуть своё имя на самых невообразимых частях их глупых фанатских тел и которые потом не мылись неделями и месяцами!..
«Да не приведут меня к тому великие силы!» - подумала она, а вслух произнесла только что-то очень похожее на протяжное «фу-у-у».
*
Когда Джун очнулась от своих мыслей, экран перед ней уже давно спал. Наступили сумерки. Гвозди больше не отбрасывали теней - все стены были одинаково коричневы. Она медленно встала, собрала разбросанные по полу клочья, сунула в уничтожитель и нажала на кнопку. Уничтожитель загудел.
Итак, она была уверена, что знает Рунге Сая лучше, чем кого-либо на планете. А ещё она была уверена, что никто не знает Рунге Сая лучше неё. Как же всё это было глупо!.. Уничтожитель вздрогнул и затих. Потом она принялась за свою коллекцию фильмов. С ними пришлось повозиться.
К полуночи в её доме не осталось ничего, что напоминало бы о Рунге Сае. Она лениво потянулась и пошла сделать себе большой стакан какао.
«Пейте какао Ван Гутена! Пейте какао Ван Гутена!»
По привычке, конечно. Не так уж просто отделаться от привычки.