2. Vide Infra
2. Vide Infra
Таких длинных теней он не видел ещё никогда. Она вырастала прямо из-под его ботинок и убегала далеко вперёд по сверкающему асфальту – узкая, вытянутая, с неправдоподобно тонкими ногами.
Почему он никогда не видел таких теней? Ах да: он просто никогда ещё не вставал так рано. «Первое июля. Утро. Пять часов одиннадцать минут», - подсказал ему экран.
Его звали Гаспар, он шёл по пустынным улицам один, и его трясло от волнения.
И ему было отчего волноваться.
Утро, между тем, выдалось отличное. Он и не подозревал, что город в шестом часу может быть так хорош. Небо казалось выше, стены домов – белее, а воздух и вовсе пах чем-то странным и сладким - и совершенно ему незнакомым.
Почему ни разу за все эти годы он не заставил себя проснуться в пять часов утра и просто прогуляться? Что мешало ему встать и посмотреть, каково это – когда солнце внизу, у самой поверхности планеты?
Он проспал тысячи восходов.
А теперь было уже поздно.
Он вышел на небольшую площадь перед подземным тоннелем. Там, в полосах света и тени, раскладывал свой товар смуглый торговец. Ягоды, фрукты, таблички с ценами. «Кизил» - бросилось ему в глаза редкое слово. Красные чернила, жирная кривая буква «К». Почерк у торговца был неровный, почти детский. Должно быть, подумал Гаспар, этот человек выучил местный язык совсем недавно.
Он не знал, что такое кизил. Ходил здесь каждый день, но никогда не обращал внимания ни на торговца, ни на его нехитрый товар. Ему вдруг стало интересно, каков этот кизил на вкус. Он жил здесь столько лет и ни разу не попробовал - а теперь почему-то захотел.
Но у него больше не было времени. Он спешил.
В тоннеле оказалось, что в запасе у него ещё восемь поездок. Но что толку – одна, восемь или сто, если они ему больше не пригодятся?
На поверхность он вышел в самом мрачном настроении. Вдалеке, за домами, белела круглая башня. Каждый день сотни путешественников поднимались на её смотровую площадку по двум винтовым лестницам, чтобы увидеть город с высоты. Он прожил здесь всю жизнь, но ему так и не довелось этого сделать. Ему было известно и то, что с наступлением темноты статуя на вершине башни начинает искриться, привлекая толпы любопытных. Но он ни разу не пришёл посмотреть на это сам...
Сколько же он не успел! Если бы только у него был ещё один день! Хотя бы одни последние сутки...
У него не оставалось и этого.
Криво расклеенные афиши сообщали о представлениях малокровной красотки Бриони, выдававшей себя за француженку. Гаспар вздохнул. Он давно был одержим ею и ненавидел за это и себя, и её. Старомодное каре, помада как в немом кино, чёрное платье на плоской фигурке, бесконечная похоть в бледно-серых глазках – один дьявол знал, сколько на самом деле ей было лет.
А о том, сколько времени Гаспар провёл в мечтах о ней, не знал и дьявол.
Бриони старательно изображала опытную femme fatale, с удовольствием появлялась на публике в синяках и пела про сигаретные ожоги и боль. Удивительно, но в её образе не было ни капли вульгарности. Что бы она ни вытворяла, это никогда не казалось пошлым. Даже привычка закатывать глаза, придававшая другим распутный вид, её делала до странности похожей на сошедшую с картины Жанну д'Арк.
«Седьмого июля», - прочитал Гаспар на афише.
Впрочем, какая теперь разница – второго, седьмого, тридцать первого?.. Концерт пройдёт без него. Кто-то будет медленно, точно под гипнозом, танцевать. Кто-то счастливый будет слушать Бриони, развалившись в мягких креслах. Кто-то будет смотреть на неё с бокалом белого вина в руках. Кто-то будет поглощать золотые фрукты, чувствуя, как растекается по плечам и уходит в колени приятная слабость... А Бриони, как обычно, будет петь о том, что любовь подобна опиуму, а опиум - самый опасный из её любовников.
А его, Гаспара, здесь уже не будет.
Он будет очень далеко, голодный, нервный и отвратительно трезвый.
И, конечно, поздно вечером будет кое-что ещё. Кто-нибудь обязательно размажет помаду Бриони по её лицу. Вперемешку со слезами и чёрной тушью.
Бриони это любила, и ей прощалось даже такое. Никто не смел её упрекать. На неё, по всеобщему негласному убеждению, не распространялись человеческие законы морали. Бриони обожали все. Она была не просто талантлива – она делала именно то, для чего была рождена. А это встречается среди людей гораздо реже.
Гаспар тихо выругался, сам до конца не понимая, кого именно проклинает. В голове зазвучала модная в то лето песня:
Мир перейдёт из режима «с тобой», тихо уйдёт из режима «с тобой» в новый режим «без тебя».
Мир переключится с кнопки «с тобой», тихо отключит настройки «с тобой» утром случайного дня.
Мир продолжает свой путь без тебя: ровно как был до тебя.
Прежде он считал эти строчки обыкновенным популярным бредом, рифмованной бессмыслицей, песенкой-однодневкой, какие пишутся тысячами; он даже толком не вслушивался в слова. Но в это утро они вдруг показались ему мудрыми и даже пугающими. Он ненавидел себя за то, что не придавал им значения раньше. Теперь он почти не сомневался: из-за этой его невнимательности непременно произойдёт что-то очень страшное. И виноват в этом будет только он сам.
Погружённый в эти мысли, он не заметил, как добрался до пункта назначения, которого так боялся. За стеклянными дверями его встретил крупный загорелый человек в белом костюме.
- А вот и господин Гаспар! – вскричал он неожиданно добродушно.
Такое добродушие никак не вязалось с суровостью места.
Гаспар тихо поздоровался, умудрившись дважды запнуться.
- Что это у вас с голосом? – удивился человек. – Помилуйте, да на вас лица нет! Волнение в вашем случае вполне объяснимо, но... Послушайте, вы мне не нравитесь. Присядьте. Что за вид? Словно на эшафот идёте!
Гаспар поднял на него мутные непонимающие глаза.
- Куда?
- Раньше всё делалось варварски, - пояснил человек. – Инъекции, знаете ли, существовали не всегда.
Ему принесли воды. Он схватил стакан трясущимися пальцами, расплескав половину. Попытался выпить оставшееся, но поперхнулся и закашлялся.
- Вы совсем плохи, - заключил человек в белом костюме. - Успокойтесь. Будто до вас этого ни с кем не случалось! Вы просили напоследок шоколада. Вот — возьмите.
Гаспар смотрел в пол.
- Итак, - человек бодро хлопнул в ладоши. – В первый раз, как я понимаю?
Кивок.
- Ну, в первый раз страшно всем. На сколько отправляетесь? На год? Привыкнете. В следующий раз уже не будете бояться. Веселее, Гаспар, веселее!
Гаспар вздрогнул.
- Вы когда-нибудь ели кизил? – прохрипел он. - Какой он на вкус? Вы знаете, какой он на вкус?
Человек в белом костюме поглядел на него как на полоумного.
- А на башню поднимались?
Человек не ответил.
- Послушайте, - не выдержал Гаспар, - а Бриони вы видели? Вы же знаете эту её песенку? Знаете?
И он принялся напевать что-то похожее на "Vide infra, vide infra, vide supra".
- Вот ведь хулиганка... Вы же знаете, о чём там поётся? Знаете, о чём это на самом деле? Vide infra, vide infra... Бесстыжая чертовка! Шлюшка!!! – вырвалось у него вдруг.
- Что-то не пойму я, Гаспар, - оборвал его человек. - Ну да и чёрт с вами. Довольно болтовни, впереди великие дела! Проходите к себе и готовьтесь. И веселее, веселее!
Гаспар потупился и быстро зашагал прочь, бормоча: «Шлюшка, шлюшка, шлюшка!»
Когда он почти скрылся, человек вдруг вскочил и закричал ему вслед:
- И да, вот ещё что! Будете там – почаще думайте, что сделаете первым делом, когда вернётесь домой. Это придаёт сил. Проверено!
Гаспар улыбнулся. У него уже был план, большой план, грандиозный план, план из многих, многих пунктов, и ему нестерпимо хотелось осуществить всё.
Осталось только пережить этот год.
Всего-то год.
Целый год.
Через год он вернётся домой. К утренним теням, кизилу и Бриони.