Живое
— И зачем они играют друг с другом?
— Взрослые или дети? — спрашивает Кит, сметая с книжной полки пыль давно оконченных битв и завершенных отношений. Отголоски их еще покоятся в синих, красных, черных переплетах.
— Одно и то же, — отвечает Лаэ. — Взрослые могут прекрасно обойтись и лишь своей компанией, но почему-то продолжают играть друг с другом в эти глупые игры под названием "любовь", "симпатия" и, что самое главное, "зависимость от любви".
— С чего ты взяла что это так легко?
Кит скрещивает руки на груди, ожидая ответа. Смотрит на девушку омутами своих серых, словно питерское небо, глаз, в которых так же, как и в питерском небе, скользят желтые лучики тепла.
Лаэ обхватывает руками колени и опускает на них острый подбородок. Она не смотрит на Кита, зато пристально, с интересом, глядит в окно, наблюдая за парочкой, прощающейся у парадного. Наконец отвечает:
— Я же обхожусь. А ведь мне, в отличие от людей, уже не первый десяток.
— И вообще не десяток, а сотня, — отвечает Кит и примечает, как по-животному блеснули глаза девушки.
В небольшой, израненной временем кватирке повисает молчание. Слышно лишь скрипучее дыхание старого дома, и видно лишь косые закатные лучи, ласкающие деревянный пол квартирки. Живущие тут оборотень и призрак наслаждаются часами тишины и спокойствия, пока не нашлись новые жильцы.
Именно жильцы. Настоящими хозяевами тут были Лаэ и Кит, вот уже вторую сотню лет обитавшие в обыкновенной питерской многоэтажке. И не такой обыкновенной, чтобы скучной, унылой и серой, а такой, чтобы уютной, дышащей временем и наполненной красками жизни и историй.
Лаэ и Кит считались хозяевами справедливо, ибо стоило девушке обратиться в черного кота, которого у жильцов не было и в помине, а парню — разбить пару-другую тарелок да явиться разок детям посреди ночи, как тишина и покой вновь воцарялись в квартирке. Пусть это покажется вам жестоким, но нечисть тоже нуждается в отдыхе от детского плача и нередких супружеских ссор.
— Насмотрелась на несчастных людей, так и считаешь, что никому теперь не нужно тепла? — Кит неслышной призрачной поступью приближается к Лаэ и уже протягивает руку, чтобы пригладить ее курчавые каштановые волосы, но та оборачивает к нему лицо и недовольно хмурит брови.
— Так какое же это тепло, если тебя называют дурой? Они так грубо говорят друг о друге! — вспоминая ссору последних жильцов, говорит Лаэ.
— Зато как целуют! В глупой злобе можно сказать что угодно, да вот только за каплю нежности люди способны простить друг другу такие не стоящие обид слова.
Лаэ опять обращает свой взгляд на улицу, через приоткрытое окно в деревянной потрескавшейся раме. Февральский холод призрачного тела Кита проникает под ее кожу, когда он все-таки касается не головы, но ее плеча. Неживые пальцы поглаживают острые углы девичьего плеча, а Лаэ чувствует, как обжигающий мороз царапает кожу.
Однако в противовес этому чувству в груди ее поднимается волна живительного тепла, которое обычно приходит вместе с ощущением счастья и нежности.
— Я быстро. Туда и обратно, — шепчет Лаэ и, обернувшись самой красивой синицей, выпархивает из окна.
Кит наблюдает, как его давняя подруга в одном из своих обличий усаживается на фонарный столб рядом с парочкой. Они все не могли расстаться друг с другом даже на ночь, даже обитая в соседних домах.
"Как много нужно живым, — думает Кит. Присаживается на подоконник, согретый телом Лаэ. — Что бы они не говорили, а тепло нужно им, как воздух. Им нужно ласкаться, улыбаться, смеяться, и все это с любимым человеком. Чтобы живое в них не взбунтовалось. Чтобы не захотело стать таким, как я".