Ширина разума

Ш И Р И Н А Р А З У М А
продолжение

Август. 1967 год. Москва.

Вопреки своим позициям и принципам, спустя год после смерти Доминики, я женился на Иде.
Доминики не было. И это моё лживое оправдание.
«Я люблю тебя», - сказала тогда Ида, опустив голову. А я её не любил. Не любил, но женился.
Через год родилась Анна. Моя дорогая девочка, непохожая ни на меня, ни на Иду сначала, но так похожая на мать потом.
Когда Анне исполнился годик, Ида снова заболела. Тогда я переживал меньше, чем было дóлжно. Я думал, она снова выздоровеет.
Но становилось только хуже, а я не отдавал ей нужного внимания.
И она умерла.
Вот так просто. Оставив свою годовалую дочь и меня.
Она была моей опорой. Она не дозволяла мне вспоминать о Доминике.
Но сама напомнила о ней.
Разыщи Доминику, - сказала Ида перед смертью.
Я лишь заботливо закивал, уверяя её в том, что обязательно разыщу. Но думал, что Ида бредит.
А она терпеливо, но слабо покачала головой.
- Нет-нет, Коля, - хриплым голосом, сказала Ида, - разыщи её. Прошу тебя. В Рязани. В Туле. Разыщи.
Я сидел в недоумении, понимая, что останусь в неведении, если не узнаю сейчас.
- Разыскать её могилу, - сказал я, пытаясь уверить в этом умирающую.
- Доминику, - выдыхая из последних сил, прохрипела Ида.
И потом прошёл лишь час мучений - она покинула нас.
И я готов был умереть тогда сам. Нет Иды. Доминики нет? Или это был только бред? Не знаю...
Я слишком был измучен, слишком слаб!
Но ко мне подошла Аня, нетвердо ступая по деревянному полу, и что-то бормоча под нос, а спустя некоторое время - уже у меня на руках - заплакала, пытаясь тянуться к мёртвому телу своей матери.
Потом в комнату вошли Семён и Игнатий. Друзья попытались забрать Аню, но я вцепился в плачущую дочку, не отпуская.
Тогда я понял - надо жить. Для Ани.

И теперь, когда Ане целых пять лет, а я уже четыре года посвящаю только ей, я вновь задумываюсь о предсмертных словах Иды.
И мне больно и трудно. Как поверить человеку в неосознанном бреду?
Но я, не понимая, верил.
И хотел её найти.

- Папочка, - сказала мне Аня, сидя на моих коленях, - видишь ту звездочку?
Я, конечно, толком ничего не видел, из-за густых волос дочки, закрывающих мне обзор ночного летнего неба.
- Вижу.
- А туда никак нельзя полететь?
- Мне это, увы, неизвестно. Разве можно летать на звёзды?
- Конечно можно! Ты забыл, папочка, как рассказывал мне о ракете с Гагариным? - обиженно произнесла дочка.
Я демонстративно ударил себя по лбу.
- Помню-помню.
- Значит, можно? - спросила она.
- Ну-у... А зачем тебе на ту звездочку?
- Наверное, там мама, - мечтательно произнесла девочка.
Я поморщился и попытался изгнать из головы мысли грустных нот.
- Когда ты вырастешь, - сказал я, - папа тебе обязательно построит ракету.
Девочка повернулась ко мне:
- Правда?
- Самая-самая чистая, - Я улыбнулся.
И девочка вновь отвернулась к звездному небу, искренне поверив моим словам.

В последние дни я часто не мог найти убежище от мыслей о Доминике. Везде и всюду я искал её образ. И я начинал верить предсмертным словам Иды. Верить, сам того не понимая.
И часто искал пути, быть может, приводящие меня к Доминике. Но не находил.
И тогда начались мои поиски. Я стал собирать Аню и собираться сам. Купив билеты, в пятницу мы покинули вокзал, уносясь вдаль на поезде, постукивающем колёсами о рельсы.

Аня в часто спрашивала меня в поезде о разных вещах. То она спросит о облаках, которые под вечер стали розоватыми; то расскажет мне, что говорила с птицей.
- Может ты не говорила вовсе с птицей? - пытаясь опровергнуть правдивость ею сказанного, спросил я. - Быть может, это только богатое воображение?
Девочка нахмурилась и, демонстративно откидывая голову, приняла обиженную позу. И я понял, что раз она ребёнок, то пусть радуется выдумкам своего воображения. Я не стану более её переубеждать - Аня обладает слишком большим воображением, чтобы его было дозволено атрофировать.

Поезд подъезжал к Рязани, а Аня весело хлопала в ладоши, то и дело поворачиваясь в мою сторону и показывая мне на то или иное здание.
Когда поезд окончательно остановился, из вагонов стали выходить люди, один за другим.
Дочка тянула меня к выходу, но я оттягивал её обратно:
- Погоди, Аня, - отвечал я. - Все выйдут, выйдем и мы.
И она нетерпеливо ждала, но ждала послушано. И я смотрел на неё, улыбаясь.
Когда она вырастет, она обязательно станет похожей на свою мать.

- Здесь, - сказал я дочке, обводя рукой здание гостиницы, - папа очень давно жил.
- Тогда скорее-скорее! - пропищала девочка. - Я хочу посмотреть!

Раскладывая вещи уже в гостинице, я тонул в воспоминаниях. Как мы впервые жили здесь с Идой. Как встречались в коридоре и шли к портнихе. Как я, спустя столь долгое время, увидел Доминику...
О, я не берёг тогда это время!
- Папочка, - сказала мне Аня, - зачем мы сюда приехали?
«Разыскать Доминику, - мысленно ответил я. - Или вновь разочароваться».

Шаркая ботиночками по камням, Аня рассматривала город, держа меня за руку. А я же смотрел только вперёд, стараясь удержать в голове иллюзию отсутствия мыслей.
Но удержать иллюзию не получилось. И мысли налетели на меня со всем своим натиском.
Тогда, когда завязался наш разговор с Доминикой, она была ко мне добра. Но я понял лишь теперь - она меня любила.
Я помню разговор в мельчайших подробностях. Не смотря на то, что прошло чрезвычайно много времени.
Доминика всегда была для меня чем-то запоминающимся. Чем-то, что при всём желании нельзя забыть.
И она тогда была жива... И быть может жива и по сей день!
Но я не знаю... Не знаю ничего... И это снедает меня.

Маленький магазинчик портнихи предстал пред моим взором. Он не изменился за столь долгий промежуток времени.
Те же деревянные ставни по обе стороны от двери. Те же старые окна. И дверь, над которой висит вывеска «Портная».
Я стоял, смотря на маленькое помещение, уже не пытаясь избавится от нарастающих воспоминаниях.
Ничего не подозревая, я впервые очутился здесь. Здесь же была отмечена встреча с Доминикой, кладущая основу нашей переписки. И здесь, в Рязани, Доминика, предположительно, умерла.
Я вспомнил также о рассказах Иды про Олю. «Она очень гордая женщина, - говорила Ида, - (училась, кстати, также на актрису, но театра для тебя не нашла), но хорошая подруга. Оля женщина статная и
Аня потянула меня за руку, возвращая к мыслям более реальным. Я повёл девочку к двери портной. И надеялся узнать хоть что-нибудь подходящее.

- Ах, разве она умерла?! - вскричала Оля - старая подруга Иды.
- Не знаю, - холодно ответил я.
- О, горе семье, горе, - качая головой восклицала портниха, уйдя в мысли сочувствующего характера. - А я же и не знала-то! Она сколько у нас не работает! Вот как Ида дорогая уехала (и даже, по-моему, с Вами уехала; точно-точно), так вот как Ида дорогая уехала, то Ника сразу и ушла. А какая была девочка..!
- Значит, ушла?
- Конечно-конечно. Но из города она ведь не уезжала. Жила здесь и жила (я-то пару раз её видела), да и не болела, как помнится мне.
- Не болела?
- Не болела... Тьфу! Что ж Вы переспрашиваете вечно! Не болела и не болела. Кто ж её знает, Нику эту Вашу, может она вообще как заболела - сразу-то и умерла! Расходились тут всякие, ищут-ищут...
- Молчите! - прервал я её дилемму. - Молчите!
Оля состроила гримасу оскорблённую и замолчала.
- Я это терпеть не намерена, - вскоре произнесла она, надменным тоном. - Убирайтесь!
И я с удовольствием убрался, забрав Аню, сидевшую на стуле поодаль.

Но я вряд ли надеялся на результат при разговоре с Олей. Я возлагал куда бóльшие надежды на поиски ответов близ адреса, куда я отправлял свои письма.
Итак, спустя два дня после нашего с Аней приезда, мы собрались ехать на квартиру отца Доминики.

С утра этот день был пасмурным, к обеду полил дождь.
Аня весь день сидела у окна, наблюдая за неизменяемой погодой, и грустила.
- Папочка, - всегда говорила она, - я не люблю, когда небо плачет. Может, плачет мама?
- Нет-нет, - отвечал я, в смятении мыслей, - мама не будет плакать. Она смотрит на тебя и радуется. Ей незачем плакать.
И дочка замолкала, задумываясь.
Но сегодня ей долго грустить не пришлось. После обеда погода прояснилась, а напоминанием от дождя оставались только мокрый асфальт и лужи.
И мы вышли в путь.

Этот дом был очень стар и статен. Большая арка посреди дома; окна с величественными ставнями; тяжёлые двери.
Квартира находилась на первом этаже и мы с Аней быстро очутились у двери.
Я - как делал это, впрочем, часто - снова погрузился в мысли одного направления - воспоминания о Доминике. И мой разум стал придумывать разного рода встречи с ней.
В этот момент, волей случая, я услышал шорох за спиной. Мне уже удалось построить картину, где я вижу за спиной её и неимоверно удивляюсь.
Я резко обернулся. Лестница. Другая квартира. Но никого.
Разочарование вновь снедало меня.
Было лишь одно единственное, что мог бы я сделать сейчас - постучать в двери её квартиры.
Один глухой удар, второй и третий. И Аня маленьким кулачком, едва коснувшись, произвела удары.
Молчание. Всё без ответа.
- Мы подождём, - сказал я дочке. - Да?
- Угу, - глухо отозвалась она.
И мы стали ждать. В течении следующего получаса мы стучали и ждали. Стучали, должно быть, раза три. Но всё без ответа. И я отчаялся.

Постукивание колёс о рельсы. Поезд вновь отправляется. Но не домой. В Тулу.
Я буду искать её до посинения. Я буду отчаиваться и огорчаться - но сдаваться не намерен. Я должен буду увидеть её могилу, чтоб поверить в то, что она мертва. Но не иначе.

Аня пыталась выудить у меня информацию «о тех детях, что надели красные галстуки» на протяжении всей нашей поездки в Рязань. Тогда я не мог объяснить ей - у меня не было времени.
Но теперь, прогуливаясь по Туле, я, конечно, ей расскажу.
- Так и ты наденешь, Аня, - отвечал я.
- Зачем?
- Затем, что так надо. Пионеры всегда одевают красные галстуки.
- И я? И я буду пионером? - весело завизжала дочка.
- Непременно.

Мы поселились в гостинице. Разобрали багажи.
Теперь в меня вновь вселилась грусть. Где я её найду? Как буду искать?
«Но буду!» - решительно ответил себе я и начал выстраивать всевозможные места, где я мог бы найти Доминику.

С тех пор мы с Аней пробыли в Туле достаточно долго.
Мы обходили разные дома культуры, или обычные здания; большие памятники, или магазинчики. Мы спрашивали всех и везде.
Но снова!
Снова мой план потерпел крушение.
И после недели безуспешных поисков в Рязани, и трёх недель мучительный поисков в Туле, мы возвращались домой.
Поезд отправлялся в Москву.