Глава 6
Нет света. Во всем доме, во всем городке. Теперь она знаем, почему. Но кому об этом рассказать? И как? Огромная черная тварь разрывает и перекусывает провода? Ира пытается отдышаться после дикого спринта. В мозг мелодично вгрызается трель домофона. На батарейках, что ли, работает?
— Посылка! — ревет трубка.
Спина Храбровой медленно стекает по входной двери, руки пытаются одновременно и укрыть голову, и зажать уши.
— Сара! — кричит Храброва в темноту пустой квартиры. — Сара, ангел тебя дери!
Самые противоречивые желания сплелись в клубок с множеством лапок, хвостов с погремушками, щупалец хелицер. Немедленно потребовать от Соколовой самых подробных объяснений. Отправить деваху подальше со всеми ее объяснениями. Забаррикадироваться и подождать до утра. Надеть лучшие туфли, выйти навстречу ночному кошмару и как следует отпинать по кошмарным причиндалам. Извиниться перед подругой, согласиться на ее план побега и уехать. Улететь в другой город. В другую страну. В Голландию, чтобы там, предварительно обгасившись, повести подругу к алтарю.
— Это алтарь?
— Вы меня спрашиваете? Сара! — два удара в дверь шкафа. — Тут твоим кукольным театром интересуются!
Угол комнаты превращен в храм игрушек. Антикварные хандверкмольды, шрайеры, фингергуты, клинги, симоны и арманд-марсели застыли, образовав три круга с огромным уродливым медведем в центре. Аннушкин немедленно направил на святыню объектив смартфона.
Первый круг насчитывал пятнадцать кукол, в молитвенном благоговении сложивших фаянсовые ладошки. Пышные яркие кружева образуют сплошную стену. Выпученные глазища фанатично сверкают, жадно перехватывая фотонные потоки от свечей. Старый медведь кажется им воплощением красоты, мудрости, силы.
Второй круг. Семь. Наряды, некогда радовавшие глаз белизной, лазурью, пурпуром, теперь изрезаны и пропитаны черной тушью. Руки скрещены на груди, подбородки опущены, глаза прикрыты. Взгляды исподлобья прикованы к медведю. Молитвенное почитание? Поклонение? Нет. Брезгливость победителей. Косолапого идола самого следует отправить на поклон к портному, чтобы вата вульгарно не торчала во все стороны.
Третий круг. Пятеро вплотную обступили медведя, чтобы вынести окончательный приговор ватному божеству. Их лица исполнены строгости, но позы дышат страданием. Куклы-судьи театрально отворачиваются от медведя, прикрывают лица руками, но, пусть искоса, пусть вполоборота, внимательно следят, чтобы их поверженный кумир сидел смирно и не подавал признаков жизни. Архитектор алтаря лишил высшую кукольную касту всякой одежды.
— Никак не пойму, — Аннушкин осматривал и фотографировал храм уже с пятого ракурса. Шарниры, крепления и аутентичные прорези у кукол третьего круга придавали композиции привкус не черной мессы, а творческого вечера в психушке. — Они ему поклоняются или что?
— Или что. Охраняют. Так Сарочка сказала. И еще она предупредила, чтобы я ничего здесь не трогала.
— И где только она откопала такое ватное страшилище...
— Так-то моя старая игрушка! Сара, как увидела, прям вцепилась в мишку, таскалась с ним по квартире, рассматривала, ощупывала, трясла. Прислушивалась. Еще бы слушалку на шею повесила и такая типа дышите, не дышите.
Интересная ассоциация, и принадлежит она не Саре, а Лизе. Ядром алтаря послужила вещь не Сары, а Лизы. Подняла панику и довела Розалию до нервного срыва не Сара, а Лиза. Может, Сара и склонна к экзальтации, но разве не Лиза напугала подругу синими розами?
— Вас пугает алтарь?
— А то!
— Почему вы его не уничтожили?
— Ну, красиво же. Хоть и жутко.
Общая склонность к безумию. Общие эстетические маячки.
— Согласен, весьма красиво.
И ты, Игнатий? Озерская почувствовала себя лишней в этой компании мрачных эстетов и любителей мистики. Пусть соображают пока на троих, не считая шкафа, а она подождет в коридоре. По сути ее задача — дать девочке выговориться и успокоиться — выполнена. Хруп. Под ногами валяются глиняные черепки.
— Вы на дрейдл наступили, — пояснила Лиза. — Сара притащила несколько десятков разрисованных волчков. И раскручивала их каждый вечер. Не знаю как, но у нее эти глиняные вентиляторы круглые сутки вращались. И вращались. И вращались. А сегодня они... сами... вдруг... все разом...
Озерская была абсолютно уверена, что никаких волчков у нее на пути не было. Сейчас выход в коридор был отрезан стайкой глиняных стражников.
— Это была последняя капля. Я позвонила Эмилю. Эмиль это
— Секретарь Розы, — коллеги в один голос поспешили засвидетельствовать свою осведомленность.
— Ага. Сразу примчался. Малость прифигел от увиденного. Успокоил меня. Он это умеет. Позвонил бабушке. Она позвонила вам. Вообще Эмиль из всего нашего семейства самый нормальный. С ним хоть поговорить можно. Бабушку я боюсь. Лена, моя тетя, стала очень странной в последнее время. Постоянно твердит что-то про сеть железнодорожных оазисов на крайнем севере, про защиту поездов от таежной жути, про мертвых шахтеров, про заброшенную больницу. Я хэзэ, может она меня так троллит. Но раньше Лена ко мне очень хорошо относилась, из депрессии вытаскивала. А с мамой мы почти не общаемся. Она только и делает, что мужей меняет. Мне реально легче всех ее хахалей папами называть, чем пытаться имена запомнить. Слава богу, никто и не просил. Они в своем маня-мирке тусуются, я в своем, Сара вообще черт знает в каком. У нее там дохлые верблюды по алым пескам вышагивают.
Толстая алая молния, похожая на дохлого верблюда, лениво проползла по небу. Гроза решила не тратить силы на визуальные эффекты. Зачем? Разве недостаточно разразиться посреди зимы, чтобы сорвать аплодисменты? Нет? Жаль. Из желтоватых туч хлынули ледяные слезы.
— У вашей подруги талант, — Игнатий ощущал гордость не только за свою пациентку, но и за гипнотерапию, спровоцировавшую всплеск творческой активности, а также за хорошую вспышку смартфона. — Сколько у Сары ушло на всю эту выставку ужасов?
— Неделя сплошного запоя. Кисточку в зубы, музон на полную громкость, шейкер на изготовку и вперед. Я как-то её пойло попробовала. Адская смесь: кофе, горячий шоколад, коньяк, гальяно и еще что-то очень ядреное. Дико вкусно, но потом фигушки уснёшь, а Сара хлещет эту дрянь, как воду. Представляете?
Игнатий, неоднократно проходивший обряд озерного чаепития, примерно представлял.
— Пол тоже она исцарапала? — глубокие борозды тянутся от самой двери и перепрыгивают на дверцы шкафа.
— А кто ж еще?
— Интересно, где такой маникюр делают, — Озерская давно вынашивала мысль о стальных остро заточенных ногтях. — Вы не думали обратиться к специалистам по поводу Сары?
— Друзей в психушку не сдают. Да она и так бегает к какому-то шарлатану. Нихрена не помогает, — Озерская выразительно покосилась на Игнатия. — Плюс интересно, что она еще выкинет.
— Я одного не понимаю. Проделки квартирантки вас забавляют. Вы привыкли к ее безумию, выделили специальную комнату для творческих экспериментов. Вроде бы все под контролем. Что вас не устраивает?
— Не хочу вслед за бабушкой в психушку загреметь. Не хочу в депрессии валяться, как мама. Не хочу вместе с тетей пургу нести. Вдруг это наследственное.
— Не волнуйтесь по поводу Розы Соломоновны. Она абсолютно здорова, просто решила сменить обстановку, — не совсем уверенно возразила Озерская.
— Может, вам надо сменить обстановку? — вклинился Игнатий.
— Наверное, — Лиза повела плечом. — Мне здесь неуютно.
— Из-за медведя?
— Он из прошлого, — расплылась в ответе Лиза. — Прошлое меня больше не пугает.
— Сара?
— Она настоящая. Живая, прикольная, честная. Дурная, но хорошая.
— Вы боитесь, что прошлое и настоящее не смогут ужиться, — слова пронеслись в бессознательном гипнотерапевта мгновенно, оставив росчерк нужных слов. — Что в шкафу нет никакой Сары. Что вы это все сами сделали, нарисовали, расцарапали. Ни одиночество, ни безумие не пугают вас как таковые, по отдельности. Вы боитесь оказаться одинокой в своем безумии, поэтому так охотно погружаетесь в чужой психоз.
Хочешь подарить человеку откровение о его психических тайнах — расскажи о себе. Природа наделила нас одинаковыми шкафами: с точностью до габаритов и качества материала. Неважно, кто живет в шкафу: демон, ангел, медведь, скелет или целая Сара — обитатель всегда наличествует, и часто он не одинок. Игнатий всего лишь намекнул на собственных пляшущих картонных человечков, но психика Лизы среагировала психотическим резонансом. Девушка дернулась и застыла в неестественной позе, сочетающей в себе пластику кукол из всех трех кругов: и мольбу о спасении, и холодную решимость, и ужас предыстории древних святынь. Так называемая шарнирная гибкость — первый психосоматический звоночек. Никогда не спрашивай, почему у пациента образуются психосоматозы. Они всегда образуются для тебя. Особенно если твой светлый образ уже приобрел статус особо ценной фигуры в застланных пеленой невроза глазах пациента. Когда психическая цензура утверждает свой диктат над желаниями и мыслями, главным революционером становится тело.
Девушка была на грани маниакального взрыва. Светлана полезла в сумочку за успокоительным, но Игнатий остановил этот медикаментозный порыв.
— Всё под контролем, — заверил он.
— Осталось выяснить, под чьим контролем.
— Сейчас и выясним. Елизавета! — в Игнатия впился умоляющий взгляд. — Вы не одиноки. Мы здесь. Вас успокаивает наше присутствие? — гипнотизер скорее утверждал, чем спрашивал.
Голова девушка дернулась вверх-вниз.
— Хорошо. Пока мы здесь, с вами ничего не случится. Вы в безопасности. Можете расслабиться, вздремнуть, уснуть. Вам ведь хочется спать?
Голова заплясала по горизонтали. Лиза отступила к шкафу.
— Нет? И правильно. И вовсе необязательно спать. Зачем спать, когда можно крепко стоять на ватных ногах. Спать не нужно. Вам вовсе не хочется спать, спать, спать не хочется. Мой голос не позволит вам спать. Вы слышите мой голос? Разве можно спать и слышать мой голос? Не надо спать. Спать...
В центре комнаты стояла погруженная в транс абсолютно расслабленная пациентка. От шарнирной пластики не осталось и следы: руки безвольно висят вдоль тела, подбородок упал к ключицам, дыхание ровное и глубокое.
— Лечить подано! — Игнатий стряхнул с длинных пальцев воображаемую паутину.
— Я отвыкла от твоей театральщины. Браво, маэстро.
— Брось! Девочка сама подсказала решение. Одиночество, холодная мать, страх отвержения, Сара как активатор регрессии либидо к подростковой транзиторной гомосексуальности. Психика пыталась стабилизироваться и активно искала подобие родительских фигур. Нашла в нашем лице.
— Ты мне тут очевидных вещей не рассказывай. Дай ей возможность выговориться, подкрути силу вытеснения травматических воспоминаний — и поедем из этого жуткого места. Только из транса не забудь вывести.
— Погоди. Я давно хотел испытать одну новаторскую методику.
— Слишком новаторскую, чтобы быть безопасной и этичной?
— К черту этику! — воображаемые печатные машинки приняли боевую стойку, практика приготовилась выгуливать скучающую теорию. — Лиза! Вы слышите мой голос? Кивните? — девушка отреагировала на команду. — Хорошо. Вы чувствуете себя в полной безопасности. Прошлое наполняет комнату. Прошлое подчиняется вам. Прошлое предлагает надеть маску. Сейчас я щелкну пальцами. Каждый щелчок это смена маски. Выбирайте любую роль. Щелчок, — Аннушкин щелкнул пальцами. — Новая маска. Щелчок. Маска.
Игнатий щелкнул пальцами.
— Сара! Где ты мишку надыбала? Я думала, его выкинули во время переезда.
Щелк.
— Ниче не знаю, он тут в углу сидел.
Щелк.
— Куда ты его понесла? Зачем тебе ножницы?
Щелк.
— Так надо.
Щелк.
— Сара! Не вздумай его резать! Сар, открой дверь. Але, гараж! Не трожь мишку!
Лиза всхлипнула. Плач эхом заметался по комнате и нашёл убежище внутри плюшевого медведя, заставив того зазвенеть. У ватной развалины обнаружился богатый внутренний мир. Перезвон не понравился гипнотизеру. Слишком чистый и мелодичный.
Щелк.
— Зачем ты исцарапало паркет, чудовище?!
Щеее или нет?
— Ты в порядке или опять ушел бродить по лабиринтам чужого безумия?
— Я не пойму, кто сейчас говорил: Лиза или Сара?
— Определенно Сара. Обрати внимание на восходящие интонации и активную жестикуляцию. Лиза так копирует свою подругу.
— Тогда другой вопрос: кому она предъявляет претензии по поводу паркета?
Игнатий прошёлся по комнате, внимательно всматриваясь в пол. Свежие борозды по центру комнату были не единственным узором. Использовать смартфон в качестве фонарика — удовольствие сомнительное, зато можно легко менять угол освещения. Аннушкин, склонившись в три погибели, обошел всю комнату и уперся головой в коллегу.
— Нестандартный подход к пространственной терапии. Предлагаешь сыграть в чехарду?
— Обойдемся без переломов, — посторонился Игнатий, продолжая подсвечивать пол под разными углами и щелкать телефонной камерой.
— Ты решил устроить осмотр места преступления. Может, еще и дедукцию продемонстрируешь, Шерлок?
— Охотно, Холмс! — Игнатий выпрямился. — Ты говорила, что дома в жилом комплексе подверглись перепланировки. Наверняка, и полы меняли. Но потом в комнате сделали еще один ремонт, исключительно косметический. Пол был покрыт двойным слоем лака.
— Откуда такая тяга к половым вопросам?
— Оттуда, что мы бессознательно определяем новизну паркета по его блеску. Здесь пол выглядит обшарпанным, но именно что выглядит. На ощупь верхний слой лака идеален. Тем не менее, под некоторыми углами свет почти не отражается от лакированной поверхности.
— Не понимаю. Если слой лака свежий, то почему пол выглядит старым?
— Потому что сквозь новый слой виден старый. И он-то как раз весь исцарапан. При ярком комнатном свете мы бы не заметили ничего странного. Лампы достаточно яркие, отражения от верхнего слоя хватает. Но вот в полумраке...
— Сильно исцарапано? — Светлана близоруко прищурилась, но куриная слепота заставляла верить коллеге на слово.
— Сильно, но по-другому. Там другой вид царапин. Мелкий фигурный узор, покрывающий всю площадь пола. Ни одной глубокой борозды, как на свежей ране. Как будто кто-то на коньках катался. Или орудовал гвоздем. Как будто до Сарочки здесь жила другая творческая личность, склонная к порче имущества. После ее развлечений был сделан косметический ремонт, вследствие чего и возник этот археологический слой. Царапины как будто изнутри прорастают в толщу лака.
В толще озерного льда выросли новые трещины.
Аннушкин опустился на корточки вблизи внешнего кукольного круга и попробовал паркет на прочность с помощью ключа от машины.
— Не знаю, какая сила оставила эти царапины, но они были тут до Сариного пришествия, — гипнотерапевт поднял голову и встретился взглядом с одной из кукол. Фарфоровые буркала смотрели осуждающе и грозно.
Кукла развернулись к Игнатию, хлопая длинными ресницами и протягивая вперед ладошки. Мужчина вскочил и пнул ближайшую к нему фигурку. Наваждение исчезло. Куклы неподвижно стояли на своих местах.
— Игнатий! Что за чудовищный акт святотатства?
— Самогипнозом отрикошетило, — специалист рассеянно смотрел на зияющую дыру в первом молитвенном периметре.
— Ты бы сворачивал свой экспериментальный полигон.
— Не драматизируй, — отмахнулся гипнотерапевт. — У меня уже давно не работа, а один сплошной эксперимент.
Щелк.
На лице Лизы заиграла приблажнутая улыбка. Не двигаясь с места, она принялась размахивать руками, пританцовывая под очень плохую музыку. Вдруг замерла, исподлобья глядя в сторону некогда целого зеркала, в котором отражались выходившие на восток окна.
— Чего приперся?
Щелк.
— Рассвет, Сарра. Я всегда прихожу с рассветом. Прихожу и вижу, что у тебя опять ничего не готово. Хочешь висеть вверх ногами и месить муку?
Щелк.
Лиза издала сдавленный хриплый вопль, и в сторону воображаемого гостя из-под ног Озерской ринулись дрейдлы. Волчки осколочными снарядами врезались в стену.
— Думкопфина! — с торжествующим надломом в обесцвеченном голосе пискнула Лиза. — Я тебя этим дешевым фокусам научил, я тебя и отучу.
Мы так не договаривались! Щелчка не было. Ты не должна менять роли.
— Хочешь закончить на костре, как одна гордая полячка? Могу устроить.
Игнатий не успел остановить Лизу. Девушка подхватила ближайшую ароматическую свечу и ловко метнула во второй кукольный круг. Пропитанные черной краской платья вспыхнули. Клубы дыма устремились к потолку. Противопожарный датчик предательски молчал, ссылаясь на отсутствие электричества.
Куклы, охваченные огнем, исторгли из себя подобие крика, который моментально отозвался колокольчиками внутри медведя. Елизавету затрясло. Гипнотический покров хлопьями слетал с ее разума.
Щелк.
— Мама, зачем ты ешь мальчика?
Дзинь. Щелк. Никакой реакции. Тихий перезвон металлических шариков перехватывал управление над трансовым состоянием, отправляя Лизу в детство. Щелк.
— Все хорошо, доченька. Мама просто голодная. Иди поиграй.
Щелк.
— Где мой мишка?
Щелк.
— Мы с тобой это уже обсуждали.
Щелк. Дзинь.
— Ты выбросила мишку?
Щелк.
— Верни мне мишку. Мишку!
Лиза развернулась в сторону тройного кукольного храма, требовательно указывая пальчиком на настоящую игрушку. Такого быть не должно. Она же под гипнозом, она не воспринимает внешней реальности.
Щелк.
— Мишку!
— Лиза, мы договорились, что по щелчку ты меняешь роль...
— Мишку!
Щелк. Дзинь.
— Мишку! — требование прозвучало агрессивней.
В центре задымленной комнаты застыл Игнатий в стойке хромого мушкетера, выставив вперед ключи от машины. Лиза опустилась на четвереньках, готовая к броску. Ей хватит всего одного прыжка, чтобы сбить Игнатия с ног, гарантируя удар затылком об угол шкафа. Каждый мускул сведен психотическим спазмом. В таком состоянии тщедушный пациент может запросто скрутить двух санитаров. Или голыми руками растерзать человека. Девушка зарычала.
Дзинь. Щелчок, щелчок, щелчок.
Кто-то крепко схватил мужчину за руку, заставив кузнечиком отпрыгнуть к двери.
— Игнатий! — смесь усталости и негодования наполняли голос Озерской. — Ты мне запястье чуть не вывихнул. Ещё не нагипнотизировался?
— Света! Сделай что-нибудь! — проблеял парализованный страхом Игнатий. — Убери эти чертовы колокольчики.
Сохраняя абсолютную внешнюю невозмутимость, Светлана растоптала коптящих кукол, распахнула окно и выбросила кукольные останки в истлевших платьях, как будто это был не второй защитный круг, а обычный мусорный пакет.
Перезвон в голове Аннушкина стих. Мастер самогипноза приходил в себя. Лиза, обессиленная, растянулась на полу, молитвенно сложив ладони, как кукла из внешнего круга.
— Айн ор, айн ор, — шептала она во сне.
— Кибиц, старый прохвост, был прав. Тебе нужно научиться усмирять эмпатию, — покачала головой Озёрская. — Взял, нырнул в чужой психоз, меня следом утянул. Готова поклясться, что всю вторую половину сеанса пальцами щелкал не только ты, но и медведь.
— Завязывай с чаем, Светлана Александровна. С твоим зрением и не такое увидишь. Всему должно быть рациональное объяснение. Квартира большая. Может, где-то в темноте бродит не вполне трезвая Сарочка, ищет путь к керамическому другу. Насчет эмпатии ты права. Я чуть ключи о паркет не обломал, — Аннушкин аккуратно поднял с пола девушку, — Где здесь спальня?
— На кухне был диван с пледом. Неси реквизит туда. Я пока свечи потушу.
— Опредметили тревогу, нечего сказать, — Аннушкин захлопнул входную дверь. В замке кто-то едва слышно повернул ключ. Домовые в этих краях были рачительными хозяевами, не в пример жильцам. — Куда ты вообще смотрела?
— В пол. Мне эти залакированные царапины подсказали одну идею. Да и кто бы говорил! Ты ради своих гипнотических реконструкций ни одного пациента не пощадишь.
— Обижаешь. Я только разогнался. У твоей небедной Лизы в бессознательном хранится ключик к тайным знаниям Сары. Во сне она шептала первую часть той самой оккультной фразы, которой все стены исписаны. Наверняка она знает и продолжение.
— С чего бы?
— Тормоз ты, Светлана Александровна. Сама сома посуди. Лиза наблюдала за художествами Сары. По каким-то причинам это зрелище носило крайне травмирующий характер. Значит, в этот момент слуховая память девушки обострилась, информация записывалась прямо на подкорку.
— Что тебя остановило? Пожар и агрессия девочки не в счет.
— Лучшее — враг хорошего, — философски заметил Игнатий и побежал вниз по лестнице.
— А как же научный интерес? — отдуваясь, нагнала коллегу Света.
— Научный? Вот и верь в науку после всего этого. Баста. Сеанс окончен. По крайней мере, для Лизы.
— Эх, а ведь девочка завтра проснется и ничего не вспомнит. Будет здоровой и устойчивой личностью. В отличие от нас.
— Говори за себя.
— Игнатий!
— Ну хорошо. Если хочешь, могу заблокировать воспоминания и тебе.
— Иди ты. Знаешь же, что меня гипнотизировать бесполезно.
— А я не про гипноз. Я про коньяк.
— Игнатий! Как не стыдно! Какой коньяк? Только чай. С виски, разумеется.
На первом этаже охранники исправно несли вахту.
— Ну как? Починили психологический эффект? — тут же оживился один.
— Лёх, ну ты чего? Говорил же тебе, это секретная информация.
— А, точняк.
Быстро расписавшись в журнале посещений, специалисты по психологическим эффектам направились к выходу. Игнатий прикоснулся к тяжелой подъездной двери.
Тук.
— Не открывай! — взвилась Озерская.
— Да что с тобой такое? Кто-то хочет зайти в парадную. Может, у него руки заняты.
— Ты видел, какая на улице погода? Хороший хозяин собаку на улицу не выгонит.
— Отсюда напрашивается логический вывод. Это стучит не собака.
— Тогда открывай, — поддалась на провокацию врач.
— Свобода! — возвестил Игнатий.
— Посылка! — возразил ему унылый голос.
Прямо на пороге, нещадно поливаемый ледяным дождем, стоял сутулый субъект, держа в руках большую картонную коробку.
— Посылка! — обреченно повторил тип.
— И действительно. Посылка... — Игнатий вышел, придерживая дверь и освобождая проход курьеру. — Да вы проходите, проходите.
— Посылка... — хмуро протянул субъект и, переступив порог, начал медленно подниматься по лестнице. — Посылка.
— Бедный почтальон! — покачала головой Света. — Любят ведь некоторые делать срочные заказы на ночь глядя. А представь, если бы мы не вышли? Он же тут так бы и простоял под дождем.
— Вот такие мы универсальные спасатели.
— Игнатий! Что за непрофессиональный нарциссизм?!
— Хорошо-хорошо. Мы не спасатели, а случайные спасители.
— О! А это уже нарциссизм профессиональный! Первое место на любом конкурсе нарциссов.
— Да брось, на таких конкурсах у всех участников всегда первые места. Серебро достается только известным историкам. Но раз уж ты хочешь устроить конкурс, то спешу сообщить. У меня в багажнике лежит зонтик. И кто первый добежит... Стой! Куда?
И они наперегонки рванули в сторону подземной парковки, радуясь тем редким моментам, когда их не видят пациенты.