Глава 1. Перекройка материи
Сначала трещали дороги.
Не от танков, не от падений кораблей — просто покрытие начинало расслаиваться, как старая кожа. Асфальт вспухал, камни под ним дрожали, будто в них заводились черви. Затем — тротуары. Плиты складывались одна в другую, теряя геометрию, вытягиваясь вверх, словно кто-то рисовал их заново, не зная, что такое прямой угол.
Металл перестал быть металлом.
Дверные ручки плавились под пальцами, молотки рассыпались, провода скручивались в узлы и сворачивались внутрь себя, вырастая в корни.
Трубы начинали петь. Гулкие, влажные, скрипучие звуки выходили из них ночами, заставляя стены дрожать от холода, которого не было.
Кирпичи стали мягкими.
Кладка домов медленно съезжала, как мокрая глина, теряя структуру. Бетон крошился в серую, вонючую пыль, которая не оседала, а поднималась вверх, оседая на потолках и в лёгких.
А стекло... Стекло больше не отражало. Оно теперь смотрело.
Пустыми, слепыми, блестящими глазами.
Море поднялось на семь метров.
Не волной — как будто оно просто решило быть выше.
Пляжи исчезли. Берега разъехались. Вода потемнела, стала вязкой. Если в неё входили — она не пускала обратно. Даже мёртвое тело не всплывало.
Глубина поглощала, не сопротивляясь.
Леса превратились в серую массу. Деревья сохранили форму, но не суть. Их кора дышала, трепетала, оставляла на ладонях рваные следы. Ветви гнулись следом за взглядом.
А трава... Трава шевелилась даже в полной тишине.
Будто слушала.
Животные исчезли.
Кто-то погиб в первые дни. Кто-то — перестал быть собой.
Остались формы. Лапы. Шерсть. Глазные впадины.
Но то, что было внутри, ушло.
Их движения стали неровными, логика — неузнаваемой.
Их нельзя было поймать. Нельзя было спасти.
Они были не враждебны. Просто — уже не были.
Вода больше не отражала небо.
А небо теперь трескалось.
Молнии проходили без гроз.
Облака не двигались.
Дождь шёл вверх.
Снег — выпадал на минуту и таял при температуре минус сорок.
Растения отказывались быть зелёными.
Красный, синий, чёрный — листья переливались грязным хромом, источая запах железа и чего-то мясного.
Кусты шевелились даже в спокойствии.
Некоторые пытались ползти.
Человеческие постройки выживали дольше всего.
Именно они были первыми, кто сдавался с достоинством.
Небоскрёбы падали не внезапно, а будто склонялись. Крыши стекали, колонны вытягивались вверх в мёртвом поклонении чему-то незримому.
Мир не рушился — он перестраивался.
Не ради жизни. Не ради смерти.
Просто — потому что был переписан.
Потому что новая логика не нуждалась в старой.
То, что мы знали как землю, стало черновиком чужого проекта.
Строки были стёрты. Контуры — утеряны.
И на их месте медленно, безжалостно возникало иное.