13
Но она заговорила:
— Что ты имел в виду, сказав, что он бросил вас здесь? Где твой отец сейчас?
— Я живу с Миллй и Юнги, — по-прежнему, стараясь не смотреть на нее, ответил я. — Юнги — мой репетитор. Если ты хочешь, он может заниматься и с тобой.
— Репетитор?
— Учитель, точнее. С тех пор, как я не могу ходить в школу из-за… в общем, он обучает меня на дому.
— Школа? Но тогда ты… сколько тебе лет?
— Шестнадцать. Так же, как и тебе.
По ее лицу было заметно, что она очень удивлена, видимо, все это время она думала, что я старый извращенец.
Наконец, после долгого молчания она поинтересовалась
— Шестнадцать. И где же тогда твои родители?
А твои где? Мы с тобой в одной лодке, брошенные нашими дорогими предками — подумал я, но промолчал. «Молчание» — как говорил Юнги. Вместо этого я ответил:
— Мама ушла от нас очень давно. А отец… ну, он не смог смириться с тем, как я теперь выгляжу. Он нормальный.
Она кивнула, и в ее глазах была жалость. Жалость мне была не нужна. Если она жалеет меня, то может подумать, что я жалкое, ничтожное создание, поймавшее ее и желающее сделать ее своей, как Призрак Оперы. Но жалость все-таки лучше ненависти.
— Ты скучаешь по своему отцу? — спросила Лора
Я ответил честно:
— Пытаюсь не скучать. Я имею в виду, что не стоит скучать по людям, которые не скучают по тебе, верно?
Она кивнула:
— Когда отец окончательно стал наркоманом, мои сестры переехали к своим парням. Знаешь, я злилась на них за то, что они не остались, чтобы, ну, знаешь, помочь мне с ним. Но я скучаю.
— Мне жаль, — говорить про ее отца было довольно рискованно. — Ты бы хотела, чтобы Юнги учил тебя? Я занимаюсь с ним каждый день. Ты, вероятно, умнее меня. Я не очень прилежный ученик, но в твоей прежней школе наверняка были такие ученики, не так ли?
Она не ответила, и тогда я добавил:
— Он может обучать тебя отдельно от меня, если захочешь. Я знаю, ты злишься и у тебя есть все причины для этого.
— Да, злюсь.
— Знаешь, есть кое-что, что я хотел бы тебе показать.
— Показать мне? — в ее голосе послышалось беспокойство, будто штора начала медленно опускаться.
Я быстро добавил:
— Нет, ты не то подумала. Ты не поняла. Это оранжерея. Я сам построил ее, чтобы выращивать там растения. Там растут только розы. Тебе нравятся розы? — Я знал, что это так. — Юнги подкинул мне идею.
Я думаю, он рассчитывал на то, что это станет моим хобби. Мои любимые — розы флорибунда — плетущиеся розы. Они не такие пышные, как гибридные чайные розы. То есть, у них лепестков меньше. Зато, если их у них правильная опора, они могут вырасти до десяти футов. А я уверен, что все делаю правильно.
Я замолчал, понимая, что говорю, словно какой-то школьный ботаник, который сыпет данными статистики баскетбольных матчей или может перечислить по именам всех дальних родственников хоббита Фродо из Властелина колец.
— Эти розы в моей комнате, — сказала она — Они твои? Ты их вырастил?
— Да. — В один из дней ее пребывания здесь, я попросил Милу заменить желтые розы, которые уже завяли, на белые, символизирующие чистоту. Когда-нибудь я надеялся заменить их на красные, соответствующие романтике:
— Мне нравится, что ты можешь любоваться моими розами. Раньше мне некому было их дарить, кроме Милы. У меня их много. Если захочешь спуститься посмотреть на них, или заниматься там… я могу попросить Милу или Юнги, чтобы они всегда были рядом с тобой, чтобы ты не боялась, что я причиню тебе вред.
Я не указал ей на очевидные факты: что сейчас она была здесь со мной наедине, что все эти дни она была в доме под охраной всего лишь слепого мужчины и пожилой женщины, да и дверь была неубедительной. И я до сих пор ничего ей не сделал. Все же я надеялся, что она это заметила.
— Ты действительно так выглядишь? То есть, это не маска, чтобы скрыть твое собственное лицо? Как делают похитители? — она нервно усмехнулась.
— Хотелось бы. Я обойду диван, чтобы ты сама могла увидеть, — ответил я.
Я встал, чтобы дать ей шанс рассмотреть меня. Я был рад, что почти все мое тело скрывалось под одеждой. Я вспомнил об Эсмеральде не осмеливавшейся взглянуть на Квазимодо. Я монстр. Чудовище.
— Ты можешь дотронуться до него, до моего лица, если хочешь убедиться, — сказал я.
Она помотала головой:
— Я тебе верю. — Теперь, когда я стоял ближе, она рассматривала меня с ног до головы, задержав взгляд на руках с когтями. Лора склонила голову. По ее глазам было видно, что ей меня жаль.
— Я думаю, будет здорово, если Юнги будет учить меня. Мы можем попробовать учиться с тобой вместе, чтобы не занимать у него много времени. Но если ты окажешься совсем тупым и не будешь справляться, нам придется изменить способ обучения. Я привыкла к классам для отличников.
Я понял, что она шутит, хотя была в этом и доля правды. Я хотел спросить ее про оранжерею снова. Мне было интересно, спустится ли она завтра, чтобы присоединиться к завтраку с Юнги, Милой и мной. Но я боялся напугать ее и все испортить, поэтому сказал:
— Мы проводим занятия в комнатах с выходом на сад. Это на первом этаже. Обычно мы начинаем в девять. Читаем сонеты Шекспира.
— Сонеты?
— Да. — Я пытался вспомнить лучшие строфы, чтобы процитировать. Я выучил множество стихотворений во время своего затворничества. Это был мой шанс, чтобы поразить ее. Но затянувшееся молчание выглядело глупо. В результате я сдался: — Шекспир классный.
Да, блин. Шекспир — это круто, чувак.
Но она улыбнулась: — Да. Мне нравятся его пьесы и поэмы. — И еще одна нервная улыбка. Хотелось бы знать, почувствовала ли она то же облегчение, что испытал я от нашей первой встречи. — Ну, я должна идти спать, чтобы быть готовой завтра.
— Хорошо.
Она развернулась и направилась к лестнице. Я наблюдал за ней, как она поднимается, потом слушал ее шаги, доносившиеся уже с этажа выше.
Только когда я услышал, как открылась и закрылась дверь в ее комнату, я поддался своему животному порыву и исполнил дикую звериную пляску по комнате.
Проснулся я еще до рассвета, чтобы убрать пожухлые листочки с роз, подмести пол в оранжерее и полить цветы. Я хотел сделать это до начала наших занятий, чтобы все успело подсохнуть, и нигде не было грязи. Я даже промыл кованую мебель в оранжерее, чтобы она тоже была чистой и успела нагреться к нашему приходу. Хотел, чтобы ей все понравилось.
К шести все было готово. Я даже поправил некоторые плетущиеся ветви, чтобы они тянулись выше, будто собирались удрать. Потом я разбудил Юнги громким стуком в дверь.
— Она придет, — сказал я ему.
— Кто она? — голос Юнги был хриплым ото сна.
— Тссс, — прошептал я. — Она услышит тебя. Лора придет на занятия.
— Потрясающе, — сказал Юнги. — Это через… сколько… через пять часов?
— Три. Я сказал ей приходить к девяти. Я не выдержу ждать еще дольше. Но до этого ты должен мне помочь.
— С чем помочь, Адриан?
— Ты должен объяснить мне все заранее.
— Что… с чего бы мне делать это вместо того, чтобы спать?
Я снова постучал:
— Может откроешь? Я не могу стоять тут и разговаривать с тобой. Она может услышать.
— У меня есть идея — топай обратно в кровать.
— Пожалуйста, Юнги, — прошептал я. — Это важно.
Наконец, я услышал его шаги в комнате. Он появился в дверях: — Что же такого важного?
В комнате Холли зарылся носом в лапы.
— Мне нужно, чтобы ты подготовил меня к занятию, сейчас.
— Зачем?
— Ты меня вообще слышал? Она придет на наши занятия.
— Да. В девять часов. Сейчас-то она еще спит, наверно.
— Но я не хочу, чтобы она подумала, что я еще и дурак. Будто уродливости недостаточно. Ты должен научить меня заранее, чтобы при встрече я не выглядел идиотом.
— Адриан, будь собой. Этого хватит.
— Быть собой? Ты что забыл, что я — это чудовище? — Это слово вырвалось ужасным рыком, хоть я и пытался оставаться спокойным. — В первый раз, спустя неделю, она увидит меня в дневном свете. И мне хочется показаться хотя бы умным.
— Ты и так умен, и она тоже, кстати, а ты ведь хочешь суметь поддержать разговор, а не повторять мои слова.
— Она была членом всех почетных обществ, получала стипендию. А я невежа с папочкиными деньгами.
— Ты изменился с тех пор, Адриан. Я подкину тебе парочку подсказок, если тебе понадобится моя помощь, но я верю, что ты и сам справишься. Ты смышленый парень.
— Ага, ты всего лишь хочешь снова улечься спать.
— Да. Я хочу снова лечь спать. Но не «всего лишь». Я тебе уже ответил, — он начал закрывать дверь.
— Знаешь, а ведьма сказала, что к тебе вернется зрение, если я разрушу свое проклятие.
Он остановился:
— Ты попросил ее?
— Да, я хотел сделать что-нибудь для тебя, потому что ты хорошо ко мне относишься.
— Спасибо, — с улыбкой ответил Юнги.
— Вот видишь как важно, чтобы у меня все вышло хорошо? Поэтому придумай что-нибудь, дай подсказку. Она сказала, что если я окажусь глупым, она будет заниматься отдельно. А это, Юнги, двойная работа для тебя.
Скорее всего, он обдумал мои слова, потому что сказал:
— Ладно, прочитай 54-ый сонет. Думаю, тебе он понравится.
— Спасибо.
— Но, Адриан, иногда надо и ей давать возможность показать себя.
И закрыл дверь.
До прихода Лоры я поставил свой стул перед стеклянными дверями, ведущими в сад с розами. Я долго пытался решить, буду ли я выглядеть лучше на фоне роз или они наоборот, привлекут внимание к моей уродливости. Но, в конце концов, я решил, что что-то в комнате должно быть красивым, и это определенно не я. Не смотря на июль, я был в рубашке от Ральфа Лорана на пуговицах и с длинным рукавом, в джинсах и в кроссовках с носками. Чудовище-ученик элитного колледжа. С книгой сонетов Шекспира в руках, я сидел и перечитывал 54-ый сонет уже, наверно, в двадцатый раз. На заднем фоне играла музыка из «Времен года» Вивальди.
Вся эта постановочная картинка разрушилась, когда она постучала. Юнги еще не пришел, и мне пришлось встать, разрушив тем самым свое красочное (или — не стоит лукавить — чуть менее отталкивающее) представление. Но я не мог вынуждать ее стоять там, так что бросился к двери, чтобы открыть ее. Открыть очень, очень медленно, чтобы не шокировать ее.
В утреннем свете было еще заметнее, чем прошлой ночью, что она избегает прямых взглядов на меня. То ли она вела себя так, потому что я вызывал у нее тот же ужас, что фотография с места преступления, то ли она пыталась быть тактичной и не рассматривать меня напрямую. Я верил, что ее ненависть ко мне сменилась жалостью. Но как же мне превратить это в любовь?
— Спасибо, что пришла, — сказал я, жестом приглашая ее в комнату, но не прикасаясь. — Я решил разместиться рядом с оранжереей. — Я переставил темный деревянный стол ближе к дверям и пододвинул стул для Лоры, приглашая ее сесть. В жизни раньше не делал ничего подобного для девушки.
Но она уже была у дверей в оранжерею: — Как же тут красиво! Можно войти?
— Да. — Я уже стоял позади нее и тянулся к замку. — Пожалуйста. Мой сад никогда не посещал кто-либо еще, кроме Юнги и Милы. Я надеюсь…
Я замолчал. Она уже вышла из комнаты. Едва она вошла внутрь оранжереи, мелодия «Весны» Вивальди окутала ее, стоящую среди цветов.
— Это восхитительно! Такой аромат… это же целое богатство у тебя дома!
— Это и твой дом. Пожалуйста, приходи, когда пожелаешь.
— Я люблю сады. Мне нравилось бывать после школы на Земляничных полях в Центральном парке. Я сидела там, читая, часами. Я не любила возвращаться домой.
— Я понимаю. Хотелось бы мне пойти в этот сад. Я видел его изображения в Интернете. — И проходил там тысячу раз в прошлой жизни, едва ли замечая это. Теперь же я жаждал пойти туда, но не мог.
Она опустилась на колени у миниатюрных розочек: — Они просто очаровательны.
— Похоже, девушкам всегда нравится все крохотное. Я больше люблю плетущиеся. Они всегда тянутся к солнцу.
— Они тоже красивые.
— Но вот эта… — я тоже опустился на колени, чтобы показать миниатюрную светло-желтую розочку, которую я посадил около недели назад. — Эта роза называется Маленькая Лора.
Она покосилась на меня:
— Ты всем своим цветам даешь имена?
Я рассмеялся:
— Я не называл ее. Селекционеры при получении нового сорта роз дают ему название. Так уж вышло, что этот называется «Маленькая Лора».
— Она совершенна, такая хрупкая. — Она потянулась к розе, и ее рука коснулась моей, пустив по моему телу разряд тока.
— Но сильная. — Я убрал руку, прежде, чем она сама отдернет ее в отвращении. — Некоторые миниатюрные сорта намного сильнее чайных роз. Хочешь, я срежу несколько, чтобы поставить в твоей комнате, раз уж это твои тёзки?
— Было бы жестоко их срезать. Может… — Она замолчала, держа маленький цветочек на двух пальцах.
— Что?
— Может быть, я вернусь, чтобы навестить их.
Она сказала, что вернется. Не может быть!
В этот момент вошел Юнги.
— Угадай, кто здесь, Юнги? — сказал я, словно не предупреждал его заранее. — Лора.
— Замечательно, — ответил он. — Добро пожаловать, Лора. Надеюсь, ты оживишь обстановку, потому что с одним только Адрианом было ужасно скучно.
— Оба скучали, — отозвался я.
Затем, как я уже знал, он сказал:
— Сегодня мы собираемся обсуждать сонеты Шекспира. Думаю, начнем с пятьдесят четвертого.
— Ты взяла книгу? — я спросил у Лоры.- Она помотала головой. — Мы можем подождать, пока ты сходишь за ней. Верно, Юнг ? Или могу поделиться своей?
Ее глаза блуждали по оранжерее:
— Эмм, думаю, мы можем заниматься по одной книге. Я принесу свою завтра.
Она сказала «завтра».
— Хорошо. — Я подвинул книгу, чтобы она была ближе к ней. Не хотелось, чтобы она подумала, будто я пытаюсь придвинуться к ней ближе. Но все же, сейчас я был с ней так близко, как никогда прежде. Я мог так легко дотронуться до нее, словно случайно.
— Адриан, ты хочешь прочесть вслух? — спросил Юнги.
Вот и подсказка. Учителя всегда хвалили мое чтение, а я уже прочитал этот сонет десятки раз.
— Конечно, — согласился я.
Красивое — красивей во сто раз,
Когда красу венчает благородство.
Так роза восхитит не только глаз:
Есть в нежном аромате превосходство.
Естественно, сидя так близко к Лоре, я облажался, проглотив половину букв на «красивое — красивей во сто раз», но продолжил читать.
Шиповник с ароматной розой схож,
Когда бутон раскрыт дыханьем лета:
Колючки — те же, так же он хорош,
Порой такого же, как роза, цвета.
Но он красив и — только: пустоту
Красавец после смерти оставляет,
А роза, умирая, красоту
В нежнейшие духи переливает.
И ты, как роза: услаждая слух,
В стих перельется благостный твой дух.
Я замолчал и поднял глаза. Лора не смотрела на меня. Проследив за ее взглядом, я увидел, что она смотрит через стеклянные двери на розы. Мои розы. Неужто красота моих роз скрыла мое уродство?
— Адриан? — Юнги повторял что-то уже второй или третий раз.
— Прости, что?
— Я спросил, что розы символизируют в этом сонете.
После прочтения сонета на двадцатый раз я был уверен, что знаю ответ. Но решил промолчать, я дать Лоре возможность показать себя:
— Как ты думаешь, Лора?
— Я думаю, это символ истины, — сказала она. — Шекспир говорит о том, что аромат розы, который делает ее прекрасной, скрыт внутри. И даже когда роза вянет, ее запах еще остается.
— Разве шиповник не пахнет, Юнги?
— Дикий или собачий шиповник. Он выглядит, как роза, но аромата не имеет.
— Значит, красивый, но лишь с одной стороны? — спросил я и продолжил:
— Как сказала Лора. Одна красота сама по себе содержания не имеет. В этом суть.
Лора посмотрела на меня как на умного парня, а не просто уродливого.
— А внутренняя красота может быть вечной, как аромат розы.
— Но будет ли запах розы вечным? — спросил Юнги у Лоры.
Лора пожала плечами:
— Однажды кое-кто дал мне розу, которую я вложила в книгу. Ее аромат не сохранился.
Я уставился на нее, прекрасно зная, какую розу она имела в виду.
Утро пролетело быстро, и не смотря на то, что к другим предметам я заранее не готовился, мне удалось не выглядеть полным идиотом. И я позволял Лорп быть умнее меня, тем более, что это было совсем не сложно.
В половину первого Юнги спросил, присоединится ли к нам Лорп на ланче.
Я был рад, что ее спросил Юнги. Я затаил дыхание, думаю, мы оба с ним замерли.
— Вроде как в школьной столовой? — сказала Лора. — Да, было бы неплохо.
Если кто-то подумал, что я не предупредил Милу о ланче, он ошибается. Ее я тоже поднял в шесть утра, правда она была приветливее, чем Юнги. Мы обсудили с ней возможное меню, исключив супы, салаты и прочие блюда, которые я мог пролить из-за своих неловких когтистых рук. Я ненавидел, что, будучи превращенным в зверя, я был вынужден есть, как зверь. Но к счастью, все обошлось, и позже мы вновь продолжили занятия.
Той ночью я лежал в кровати, вспоминая момент, когда ее рука коснулась моей. Хотелось бы знать, каково это, почувствовать ее не случайное прикосновение или самому коснуться ее.