Одержимость

— Черт! — Леа раздраженно смотрит на надпись и в голове мелькает мысль.

Ей хочется завыть от собственной глупости, ее слишком резко осеняет собственная ошибка. Боб смотрел на нее с долей паники и страха. Она схватила жесткий диск, подключенный к ноутбуку и со злостью сорвала крышку. Под ней приветливо моргал жучок, что подавал сигнал всем кому не нужно.

— Нас отследили, здесь теперь небезопасно, — теперь в ее голосе не было веселья. Она звучала холодно, властно.

Боб непонятно кому кивнул и медленно поднялся с кровати. Мгновение назад на нем сидела страстная девушка, а теперь стояла она — готовая к любым препятствиям и опасностям. Он не сразу понял, что произошло — от шока, от резко сменившегося света, от холода, что пронёсся по спине, и от жара, который взорвался в груди. Она уже срывала худи, не думая ни о чём, как будто время само рассыпалось в прах — и остались только секунды, и только кожа, и только рефлексы.

Он замер, обнажённый до предела — не от отсутствия одежды, а от растерянности. А она была рядом — настоящая, дерзкая, сосредоточенная, и при этом абсолютно невыносимая в своей телесной магии.

Он не хотел смотреть. И не мог оторваться. Лопатки, плавно сходящиеся к позвоночнику, изгиб, рельеф бёдер, татуировка, выныривающая из-под белья, как запретная тайна.

Sine lumine, nihil. Без света — ничто. Его дыхание сбилось, лёгкие предательски сжались, сердце забилось, как безумное.

Чёрт.

Она наклонялась к низу шкафа, и этот наклон был медленным, хищным, грациозным — как если бы гравитация изменила правила, подчинившись её телу. Он наблюдал, как мышцы под кожей двигаются, как в её ногах сочетаются сила и искушение. Как будто она могла бы убить, не прикоснувшись — или спасти, просто коснувшись его губами.

Он хотел молиться. Но забыл слова.

А потом она начала одеваться — и это было ещё хуже. Потому что каждое движение было как предвкушение. Серые штаны тянулись по бёдрам, спортивный топ облегал грудь, подчёркивая изгибы и линии. Она застёгивала ремни на портупее, обводя руками себя, и в этом было нечто такое, от чего по спине Боба прошёл жаркий холод. Он даже не осознал, что смотрит с замиранием — пока не услышал её голос.

— Я знаю, что ты смотрел, — мягко, как пощёчина в замедленном времени, с полушуткой, но и с властью в голосе.

Она подошла к нему — не торопясь, но уверенно, будто каждый шаг — это обет. Её пальцы коснулись его шеи — легко, будто ненароком, и по телу пошла дрожь, как ток, что впечатывается в каждую клетку. Она стояла так близко, что он чувствовал её дыхание на своих губах — влажное, тёплое, почти сладкое.

— Тебе понравилось? — шепнула, едва касаясь его рта своими словами.

Он с трудом сглотнул, сердце ушло в пятки, а разум отдал все свои ресурсы телу.

— Д-да… — выдохнул он, почти стон, почти признание.

И тогда она поцеловала его — медленно, глубоко, со вкусом боли и сладости, с горечью, что растворяется, с жалостью и желанием одновременно. Он чувствовал, как её язык скользит по его губам, как она поглощает его сомнения и возвращает только жар. Он прижал её к себе, сжав пальцы на талии, как будто боялся, что она исчезнет — как сон, как мираж, как свет.

И когда она отстранилась с томным звуком, полувздохом-полустоном, всё вокруг стало нереальным. Она дышала тяжело, он — ещё хуже. Но в ней уже была решимость.

— Пора уходить, — голос прозвучал хрипло, как приговор. И он готов был обжаловать его.

Но прежде чем он успел среагировать, что-то в нём сломалось — или, наоборот, включилось.

Он резко схватил её за челюсть, нежно, но с жаждой, и впился в её губы с той самой ненасытностью, что копилась с момента первого взгляда. Она ахнула, распахнув губы, а он — провалился. В её запах, в её вкус, в её губы, в её жар. Руки обвились вокруг её бёдер, прижали её ближе, и она утонула в нём, согнувшись над ним, будто их тела знали друг друга до боли, до дрожи.

Он шептал между поцелуями не слова, а дыхание. Тяжёлое, горячее, словно молитву.

— Надо… уходим, Боб… — она пыталась сопротивляться, но язык предавал.

Её тело говорило другое. Оно выгибалось, оно искрилось. Она прильнула к его шее, вдохнула запах кожи и влажных волос, и ему захотелось сорвать с неё одежду, ту самую, что он с таким наслаждением наблюдал секунду назад.

Она положила ладонь на его губы, резко и властно.

— Не сейчас, — взгляд стал серьёзным, почти пронзающим.

Он, тяжело дыша, кивнул — и вдруг почувствовал, что это даже не конец, а начало. Он будет помнить этот поцелуй, эту татуировку, эту дрожь в пальцах и это «не сейчас» как обещание.

Потому что она — огонь в человеческой оболочке. А он был к нему слишком близко. И всё же не сгорел.

Он едва успел опомниться, когда она отступила на шаг, уже снова в режиме. В глазах — огонь, под кожей — сталь. Движения чёткие, резкие, точно вымеренные. Она знала, сколько у них времени, и каждое её движение теперь было выстрелом в пространство.

— Одевайся, — бросила, не глядя, будто не она сейчас почти свела его с ума. Будто ничего не было.

Но всё было. И запах её кожи — всё ещё на его губах. И прикосновения — под ногтями. И вкус. И дрожь.

Он начал шарить по комнате, пытаясь натянуть джинсы, но пальцы тряслись, как после поединка. Она же, не теряя времени, проверяла сумку. Металлический лязг застёжек, лёгкий скрип кожи — это был их последний шанс выжить. Леа быстро уложила пистолет в кобуру под мышку, нож — в скрытый карман у левого бедра. Второй нож — потайной, у сапога.

Портупея затягивала её грудную клетку, подчёркивая изгибы и мощь. Она выглядела как персонаж из сна, опасного и прекрасного.

  Женщина, которую ты целуешь на грани и не уверен, выживешь ли после.

— У тебя… — он начал, глядя, как она засовывает флешку с копией жёсткого диска во внутренний карман, — этот ремешок… слишком тугой.

— Прекрасно, — сказала она, поворачиваясь к нему и одним движением застёгивая ножны на бедре, — мне так и надо.

Он сглотнул. Хотел что-то сказать, но остановился, смотря, как она стягивает волосы в низкий хвост, поднимая взгляд к зеркалу. В нём отражалась она — другая. Не та, что тонула в его поцелуях. А та, что могла выстрелить без колебаний.

— Если кто-то появится, — тихо, будто только для него, — прячься.

— Даже если это Щ.И.Т.? — Он поднял бровь, натягивая куртку.

Она усмехнулась, по губам пробежала тонкая тень иронии.

— Особенно если это Щ.И.Т.

На секунду они встретились взглядами — и в этом взгляде снова что-то щёлкнуло. Боль, страх, любовь, отголосок поцелуя, адреналин, который хлестал в кровь с каждой новой секундой.

Сирена тревоги прозвучала в их сердцах. Снаружи всё ещё было тихо, но Леа уже чувствовала, как вибрации опасности растут, как будто весь воздух стал плотнее, как перед бурей.

Она подошла к нему ближе, глядя пристально, на выдохе:

— Если с нами что-то случится… если я не выберусь — ты знаешь, что делать.

— Я знаю. Но этого не случится. — Его голос прозвучал тише, чем он хотел, но твёрже, чем чувствовал. Он протянул руку и коротко коснулся её щёки. — Не с тобой.

Она замерла, прикрыла глаза на миг — и в этот миг всё снова растворилось. Комната, опасность, шум в ушах. Только он и она. И это касание. Последнее? Надеялся, что нет.

— Ты слишком хороший для этого мира, Боб, — шепнула она, и он вздрогнул от её голоса. Не потому, что он был холодным. А потому что в нём пряталась прощальная тень.

Но прощаться было рано.

Она шагнула к двери, проверяя пистолет в кобуре. Он, чёрт подери, не мог не смотреть. Потому что каждый её шаг — был искусством. Каждый разворот — как сцена из фильма, который снят на грани нервного срыва.

И вдруг она остановилась, не оборачиваясь:

— И да… ты ещё увидишь эту татуировку. Не раз.

Он улыбнулся. Горько. Слишком пронзительно.

— А ты ещё узнаешь, что я не просто смотрю.

Она бросила через плечо:

— Докажи. После.

Они вынырнули в темноту лестничной клетки — и с каждым шагом воздух вокруг густел. Где-то там, внизу, уже могли быть люди из «Овертюра». Или Щ.И.Т. Или, может быть, кто-то хуже.

Но сейчас — они были вместе. Они были двое. И в них было достаточно огня, чтобы сжечь целый город.

На парковке стоял черный Фольксваген Поло, на котором поблескивали капли воды в свете фонарей. Прозвучал писк отключения сигнализации и Леа в два шага запрыгнула на сидение. Вытащив из кармана маленькое устройство похожее на пейджер, она нажала на кнопку. В салоне несколько раз пропиликали датчики и все жучки, что могли там быть — отключились. Боб неуклюже забрался на пассажирское место, нервно оглядываясь по сторонам. Теперь ему постоянно мерещился луч лазера, что целился в грудь.

Леа завела машину и резким движением включила передачу, выезжая с парковки. На улице смеркалось, в воздухе чувствовался запах сырой земли. Фонари ярко освещали дорогу, на которой то тут, то там проезжали машины.

— Куда мы едем? — с долей нервозности спросил Боб.

Он не успевал привыкать к чему-то как в жизни все переворачивалось вверх дном. И как бы парадоксально бы ни было, именно с Леей он чувствовал себя живым и не сходил с ума, но в то же время какая-то часть него неотвратимо угасала. И по ощущениям это напоминало самые сильные наркотики, только пугало больше. Боб смотрел на нее, чувствуя, как все его устои рушатся и превращаются в ничто.

— Надо добраться до восточного побережья, — проговорила она негромко, отрывисто, скользнув взглядом в зеркало заднего вида и замирая на секунду, когда чёрный внедорожник, внезапно вынырнув из плотного потока машин, начал уверенно и пугающе сокращать расстояние между ними.

Пристегнув ремень на автомате и вдавливая педаль газа всё глубже, Леа, не отрываясь от дороги, юрко выруливала между рядами, почти беззвучно ругаясь сквозь зубы, когда приходилось буквально вжиматься между фур и легковушек, рискуя зацепить чей-то бампер. Движение становилось всё плотнее, и чтобы не застрять в пробке, она резко свернула на встречную, игнорируя возмущённые гудки, и обогнала колонну, проскакивая перекрёстки на алом свете, будто ей давно нечего терять.

С каждой секундой напряжение в салоне сгущалось — будто густой туман, в котором невозможно различить очертания паники, пока она не ударит по нервам. Боб, вжавшийся в спинку сиденья, с мрачным выражением лица сжимал ручку над дверью, не проронив ни слова, словно боялся, что любое лишнее движение спровоцирует катастрофу.

Выстрел.

Резкий, хищный, режущий тишину, как лезвие по стеклу.

И само стекло — пошло трещинами, покрываясь паутиной, словно мир за их спинами начал рассыпаться.

— Блять, — выдохнула Леа, резко оборачиваясь и на долю секунды встречаясь глазами с тенью в салоне преследователей. Не раздумывая, она перескочила через бордюр, с хрустом пролетела мимо рекламного щита и свернула в узкий проезд, ведущий в район промышленных складов, где между грузовиками и контейнерами можно было хотя бы попытаться скрыться.

Боб метался взглядом, почти не моргая, всё ещё надеясь, что это просто плохой сон, который закончится, стоит лишь зажмуриться.

Но сон не заканчивался. Второй выстрел пронёсся мимо, пуля ударила в багажник, оставив уродливую вмятину, будто клеймо, и тогда Леа, уже почти не думая, резко вывернула руль и, дёрнув ручник, пустила машину в занос.

Асфальт взвизгнул под шинами, пыль столбом поднялась в воздух, и пока преследователь проносился мимо, не заметив, куда они свернули, она ловко, будто сквозь щель, нырнула в узкий междускладской проезд, скрываясь в тени бетонных конструкций.

На секунду всё стихло. Только двигатель — тяжёлое, упрямое сердцебиение их побега — продолжал работать в ровном ритме.

— Они нас потеряли, — тихо проговорила она, сбавляя скорость и позволяя себе короткий вдох, всё ещё сжимая руль так, словно от этого зависела жизнь.

Боб повернулся к ней, не мигая, с лицом человека, который только что пережил апокалипсис в миниатюре и теперь срочно переосмысливает свои жизненные решения.

— Тебя в Щ.И.Т.е чему учили — шпионить или проходить трассу «Формулы-1» в режиме «убей пассажира»?

Леа скосила на него взгляд, приподняв бровь, и с сухим, почти ленивым равнодушием выдала:

— Вообще-то оба курса. С отличием.

— …

— Но ты прав — за руль тогда дали только после финального экзамена по выживанию. Так что поздравляю, ты сдал.

Он только тихо простонал, зажав лицо ладонями.

— Я ненавижу быть учебным пособием…

Леа тихо усмехнулась, выруливая на трассу и доезжая до побережья. Плеск воды успокаивал, позволял представить на миг, что им не грозит опасность. И пока Леа проверяла содержимое сумки, Боб глубоко вздыхал свежий воздух, наблюдая за небольшими кораблями. Легкий холодок прошелся по коже, на что сначала он не обратил внимание, но затем тупая головная боль поразила его. Чуть не ли сложившись пополам, Боб отчаянно хватал ртом и держался за голову.

Тень позади него росла, неестественно двигаясь по земле. Леа замерла, ощущая леденящий ужас, застывший на языке как кислый лимон. Она медленно обернулась и первым в глаза бросилась пляшущая тень Боба, а за ней он сам. Он смотрел на нее слишком пристально, словно заглядывал в душу, в самые потаенные уголки разума. Взгляд немигающий, а на губах улыбка. Чужая, противная. Такая, что Леа начинает дрожать.

— Б-боб? — голос срывающийся и едва напоминающий ее нормальный.

Высоко над головой гаснет лампа и на какие-то доли секунд все становится темным. И в этой тьме сияли лишь две точки напротив. Леа сжала губы в панике, а свет снова озарил все вокруг. Боб удивленно смотрел на нее и глупо моргал. Он выглядел снова собой и все было нормальным.

— Что такое, Леа? — он медленно подошел к ней.