Одержимость

Сегодняшняя задача для Леи — постараться вернуть память Бобу. Манипуляции разумом были не самой сильной стороной девушки, но она надеялась на лучшее.

В залитой рассветными лучами спальне они сидели на кровати. В воздухе пахло предстоящей грозой и чем-то необъяснимым. Словно тот самый неуловимый запах из детства — знакомый, но в то же время забытый. Леа глубоко вздохнула, будто готовясь к прыжку, и ободряюще улыбнулась. Осторожно коснулась его руки, стараясь действовать по наитию.

Боб едва вздрогнул от прикосновения, пребывая в своих мыслях. Ночью ему плохо спалось — кошмары медленно пожирали его сознание, а нечто тёмное внутри голодало. Он боялся этого — чего-то необъяснимого и ужасного. А самое страшное — несмотря на то, что рядом с Леей становилось спокойнее, голод только усиливался. И с каждой ночью Бобу становилось всё хуже, словно в нём умирала часть души, замещаясь чем-то иным.

Он медленно моргнул, ощущая тёплую ладонь девушки, и судорожно выдохнул.

— Ты сейчас можешь почувствовать что-то странное, — Леа слегка приблизилась к нему и посмотрела самым искренним, заботливым взглядом. — Но не переживай. Я рядом. Я с тобой.

Слова Леи отозвались теплом в сердце, и Боб охотно кивнул. Постепенно нарастающий жар пронёсся по руке, вызывая обрывки воспоминаний. Тупая боль резко ударила в виски, отчего он зажмурился и хрипло простонал.

Кап-кап. Вокруг — белые стены. За стеклом слышатся чьи-то голоса. Кап-кап. Взгляд Боба устремляется вбок и замечает капельницу, с которой быстро капает раствор. Он лежит на кушетке, над ним ярко сияет лампа, мешая сфокусироваться.

В ушах звенит. Сердце перестаёт биться на долю секунды — и в этот миг он чувствует его. В голове звучит голос, так похожий на его:

— Я был с тобой всегда.

Размытым взглядом Боб смотрит куда-то сквозь Лею и тяжело дышит. Она крепко держит его и что-то шепчет. Он не осознаёт её слов, потряхивая головой в попытках избавиться от едкого голоса.

Его тело двигалось с несвойственной плавностью. Реальность выглядела блеклой, как чёрно-белое кино. Это снова та же комната. Та же кушетка, на которой он сидит. Одного лаборанта он отшвырнул к стене, и словно чёрное пятно размазал там. Второй на полпути также отпечатался на стекле. А третий остался. В едва слышном бормотании Боб уловил молитву, но даже намёка на жалость не чувствовалось в теле. В следующее мгновение на месте человека осталась лишь тень.

— Боб, ты слышишь меня? — Леа обхватила его лицо руками и пристально вглядывалась в глаза.

Отголоски его воспоминаний отзывались в ней, но она не обращала внимания. Не до того. Не сейчас. Боб находился в полу-припадочном состоянии, а глаза бесконечно бегали из стороны в сторону.

Он не сразу понял, что это не его воспоминание.

Леа стояла посреди ванной комнаты — босиком, с распущенными волосами. Она дрожала — не то от холода, не то от страха, а может, и от чего-то иного. Его тело приблизилось к ней — почувствовался запах её кожи. Приятный. Слишком манящий.

Его чернильная рука переплелась с её и трепетно провела по запястью.

«Я тебя ненавижу».

Она шепчет одно, в то время как тело говорит о другом. Сердце бьётся быстрее. Бёдра напряжены.

— Ты хочешь меня, — звучит голос Боба, но искажённый, слишком низкий. Он наклоняется к ней — и целует губы, как воспоминание, несуществующее, будто украденное у времени.

Глубокий вдох — и осознанный взгляд, понявший слишком многое. В глазах Боба плещется так много эмоций, что Леа без труда их опознаёт. Первая — вина, тяжёлым грузом опускающаяся в сердце. Следом — стыд, зудящий где-то в голове. Удушающее влечение медленно подкрадывается к горлу. А вишенкой на торте — вспышка ревности, и даже не ясно к кому. Леа хмурится от вихря чужих чувств, неосознанно перенимая их.

В груди клокочет тьма, затрудняя дыхание, и Бобу требуется несколько глубоких вдохов, чтобы прийти в себя. Вместе с ним Леа тоже тяжело дышит, чувствуя давление его эмоций — густая патока, смешанная с собственными. Она прикрывает глаза, пытаясь отделить свои чувства и не затеряться в себе. Она всё ещё держит его лицо в руках и находится на неприлично близком расстоянии. Они дышат почти в унисон, и в этом мгновении буквально звенит напряжение.

— Прости, — голос Боба дрожит, почти надрывается. — Я слишком опасен. Он опасен.

Леа смотрит на него удивлённо, и так ясно, что можно различить каждую эмоцию, проскользнувшую на её лице.

— Я чувствовал его. И тебя, — он покачал головой, глядя на неё с бесконечной печалью. — Не стоило тебе забирать меня.

— И всё же это был мой выбор, — Леа приблизилась, задевая его носом. — Я помогу тебе.

Боб смотрел на неё, не отрываясь, вслушиваясь в каждое слово. Он понимал, что, возможно, причиняет ей боль. А его тёмная сторона — ещё хуже. Она пыталась завладеть ею. Он чувствовал: в попытках избавиться от этого едкого присутствия внутри себя он также разрушал её. Этого не видно невооружённым взглядом, но ощущается где-то глубже.

— Я не должен быть рядом с тобой, — он робко коснулся её щеки трясущимися пальцами и горько улыбнулся.

Она качнула головой в несогласии, и в её глазах промелькнуло слишком многое. Леа точно не знала, почему всегда пыталась спасти всех. Возможно, её эмпатия лишь усилила потребность спасать отчаявшихся. Но в Бобе она чувствовала тот самый тлеющий уголёк света. И невыносимо не хотелось, чтобы он вдруг погас. Она была готова всеми силами зажечь этот огонь, даже если в итоге сгорит сама. Иррационально, нелогично, но так по-человечески. Из неё получился один из самых неудачных агентов, какие только могли быть.

Столько проваленных миссий — её давно должны были выкинуть из Щ.И.Т.а пинком, но она всё ещё получала задания. Леа снова качает головой, стараясь отгородиться от всех мыслей. Всё неважно.

Она чувствует тьму. Отравляющую и приятно обволакивающую — в голове становится дурно. Она старается не зацикливаться на его эмоциях и позволяет себе чувствовать всё сразу.

Глаза Боба медленно следят за её лицом, её мимикой, её дыханием. Волны волос струятся около лица, создавая мистический образ. Она так близко, и в то же время запредельно далеко. Он чувствует запах её духов, тепло кожи и внимательный взгляд.

— Леа… — его шёпот тонет в мягких губах девушки.

Она поступает опрометчиво — разум кричит не ступать на эту скользкую дорожку странного влечения. Но сердце стучит набатом, отбивая все мысли. Единственное, что имеет значение, — успеть вдохнуть и продолжить поцелуй.

Боб аккуратно запускает пальцы в её волосы и притягивает ближе. В каждом его движении — мягкость, будто он боится сломать её. Вторая рука невесомо опускается на талию, прижимая к телу. Он теряется в своих ощущениях — слишком хорошо ему рядом с ней. Словно вся тяжесть его запятнанной души утекает с каждым жадным вдохом.

Леа млела от всех его прикосновений — ещё немного, и она бы замурчала. Ненадолго отстраняется и томно смотрит из-под полуприкрытых ресниц. Боб смотрит жадно, с обожанием и восхищением. Глаза блестят, зрачки расширены до предела — будто она для него самый сильный наркотик.

В одно мгновение воздух в комнате холодает, а свет тускнеет. Холодок пробегает по позвоночнику, вынуждая выпрямиться и тяжело вздохнуть. Леа озадаченно смотрит на Боба — и за доли секунды понимает: её кошмар вырвался наружу.

Тело парня поглощает тьма, высвобождая нечто страшное. Пугающе яркие зрачки Мрака смотрят ясно — прямо в душу. Леа не успевает даже вдохнуть, как оказывается прижатой к кровати крепким телом.

— Леа-а-а, — он тянет её имя, насмешливо. — Поиграли — и хватит. Пришло время для взрослых.

Его голос другой. Пробирающий до костей. Низкий и вибрирующий. Ей страшно. Она чувствует, как дрожит, а непослушное тело внемлет каждому его слову. Ей противно от самой себя. Она не должна так реагировать.

— Не бойся, — Мрак шепчет ей в самое ухо, прежде чем медленно опускается к шее, целуя кожу с пугающей нежностью. Затем — резкий укус. Холод пробегает по позвоночнику, и её тело сотрясает дрожь. — Тебе понравится.

Леа даже не сомневалась. И именно это пугало сильнее всего. Она зажмурилась, сжав губы до боли, стараясь не поддаться дурману его прикосновений. Но он уже крепко обхватил её за бёдра и вдавил в матрас, прижимаясь всем телом, будто хотел раствориться в ней.

Она тихо всхлипнула, готовая взмолиться хотя бы одному из забытых богов — пусть всё это закончится… или, хуже того, продолжится, но станет слаще.

— Ma chérie с французского «Моя хорошая», я не причиню тебе боли, — шепчет он с мнимой лаской.

И тут же опровергает свои слова: с силой хватает её за запястья и запрокидывает над головой, удерживая железной хваткой. Противоречие между голосом и жестами проникает в неё, как яд — не мгновенно, но неотвратимо.

Леа сражается с собой, с ним, с наваждением. Всё в ней кричит, протестует, но тело предательски реагирует на каждый его жест, на каждое слово. Он пугает её — до дрожи, до холодного пота. Но пугает как бездна, в которую тянет.

Он наклоняется ближе, едва касаясь её губ — не целуя, а вглядываясь, будто читает заклинание с её дыхания. А потом, усмехнувшись, срывается в поцелуй — жадный, тёмный, разрушительный. Как поцелуй обречённости. Как клеймо.

Она задыхается, умирая и возрождаясь в его губах. Поддаётся. Греется в его одержимости, как в костре, зная, что обожжётся. Его прикосновения — не ласка, а исследование. Холодные, грубые, точные. Как будто он знал её ещё до того, как она родилась. Как будто создал её — для этого момента.

Грань между страстью и насилием исчезает. Есть только жар, давление, шёпот тьмы внутри. И боль, которая почему-то желанна.

— Я ненавижу тебя, — выдыхает она сквозь зубы, голос её срывается.

Это было правдой. Как можно не ненавидеть того, кто проникает в каждую клетку, не спрашивая? Кто вламывается в душу, как вор, — и остаётся.

— Я знаю, — отвечает он, и его голос дрожит от довольства. — Это делает тебя ещё вкуснее.

Он улыбается. Улыбка медленная, греховная. Почти ласковая. Почти предсмертная.

Леа отворачивает лицо, закрывает глаза, словно это поможет вернуться в себя. Но он всё ближе.

— Не отворачивайся, — говорит он тихо, почти ласково. — Мы оба знаем, ты вернёшься. Ты уже здесь. Во мне. А я — в тебе. Как шепот. Как яд. Как искра в темноте.

И она чувствует это. Под кожей. Между рёбрами. В самой сути. Тьма растёт, повторяя его имя. Как заклинание. Как клятву.