15. Хуже и хуже.
song: bad omens - v.a.n
И нет, я не ослышалась. Поговорить. Да, нужно поговорить. Я подняла взгляд и отпустила рюкзак. Ладони ужасно вспотели, и отнюдь не из-за подогрева сиденья.
— Что мы будем обсуждать? — спросила я, желая, чтобы дорога до школы растянулась ещё сильнее. Несмотря на неплохую погоду, пробки стояли до самого поворота к уже изученному до кирпичика зданию.
Я последнее время я готова была благодарить плохую погоду за возможность посидеть в чужих машинах, но сейчас ситуация была иной. Она отличалась от общения с Аароном спустя год после расставания и уж точно не шла в пример с Тиной, которую я знаю от и до, так же, как и она — меня.
— Так ты свободна? — уточнил Киллиан.
— Да.
— Я не знаю, как правильно начать эту тему, и сейчас не хочу напрягать. По тебе видно, что места себе не находишь. То, как ты смотришь, наводит мысли, что ты боишься. Либо верить глазам, либо мне. И я тебя понимаю.
— Бывший полицейский стучится в дверь, кто бы не растерялся? — аккуратно спрашиваю я, но Андервуд улыбается. Всё так же неловко, будто я несу глупости. Прямо как во сне. Во втором сне.
— Не полицейский, Мэри. Ты понятия не имела, что я работал в полиции до тех пор, пока не попросила значок. Я поражён твоей смекалкой.
— Не понимаю, о чём ты. — тихо сказала я.
Фантазия разыгралась настолько, что я вдруг вообразила, что всё это правда. Что Киллиан из снов — это Киллиан из жизни, и фамилия его — Андервуд. Он работает с моей мамой, и только настоящее проклятие связало наши с ним сны воедино. И даже шуточное признание в третьем сне становилось куда более забавным. Но и устрашающим — тоже.
Теперь я совсем растерялась, и когда он остановил машину на школьной парковке, даже когда вышел вслед за мной, я не смогла посмотреть в ему в глаза.
А вот взгляд Тины нужно было видеть: она стояла за площадкой и снова курила, и мне показалось, что сигарета выпала из её пальцев. Даже несмотря на скрывающий половину лица шарф её шоку не было предела.
— Во сколько заканчиваются занятия? — Андервуд говорил мягко, но это более не успокаивало.
— Ты меня пугаешь. — шепнула я.
— Я всегда тебя пугал. Я помню.
— Господи... — я отошла на шаг, но он сделал другой — навстречу.
— Не убегай. Я тебя не трону.
— Ты выглядишь подозрительно рядом со мной. Сколько тебе лет?
— Тридцать. Я уже говорил.
— Не говорил! Я знаю тебя два дня! — почти с истерикой выдала я, и голос дрогнул, будто я пропустила ступеньку.
— Нам надо всё обсудить в более спокойном месте. Я буду ждать после занятий, хочешь ты этого или нет. — теперь голос Киллиана приобрёл более суровый оттенок. Тот самый, который он использовал, чтобы нагнать ужаса.
Но это было во снах. А сейчас я стою посреди парковки, лицо горит от возмущения, а руки дрожат от страха. Откуда он снова взялся? Неужели я правда его боюсь?
— Пойдём. Кажется, у тебя есть, чем поделиться. — Тина взяла меня под руку прежде, чем я поскользнулась на тонкой лужице, заросшей льдом.
Уже в школе я смогла продышаться. Первый и вторые уроки пролетели незаметно, и я отвечала уверенно, со знанием предметов, вызывая у учителей приятные улыбки. Но третий и четвёртый прошли под знамением панической атаки. Мне подурнело так же резко, как и отпустило.
Я очнулась, склонившаяся над унитазом в женской кабинке, и меня выворачивало наизнанку: желудок сжимался, его сводило от спазмов.
Тело всё ещё тряслось, когда я, умывшись и закинув в рот сразу три мятных жвачки, присела на бачок, поставив ноги на расстеленные салфетки на крышке.
Перед глазами потемнело, но я всё ещё старалась ровно дышать; сердце под рёбрами билось ускоренно, потрясенное таким резким выплескиванием утреннего кофе.
— Ты здесь? — понуро зазвучал голос Тины. Видимо она, заметив, как резко я сорвалась с места, прошла за мной.
— Угу.
Я ей уже всё рассказала — на большой перемене. Её реакция была неоднозначной, и я могла поклясться, что видела в глазах подруги непонимание и скепсис. Не потому, что она мне не верила. А потому, что была права, когда шутила. Это пугало, наводило жути и довело меня до рвоты.
Мы долго шутили. Это было забавно: мне снился мужчина, с которым мне было боязно, но всё равно комфортно. Он пугал, но был ближе, чем все те парни, с которыми я пыталась встречаться.
И он не прикасался ко мне. Даже во снах, где можно было сделать всё, что угодно. Он доводил меня до края словами. Взглядами, вздохами и шёпотом. Он общался со мной так, как не общался никто — и это было дикостью. Непозволительной радостью.
А теперь это сводит меня с ума в реальности.
— Открой, пожалуйста. — попросила Тина, и я отодвинула защёлку. Приоткрыв дверцу, она вошла и закрыла её обратно.
Прижалась плечом к тонкой стенке кабинки и потёрла лицо руками.
— Не думала, что окажусь в мистической бонусной серии нашего с тобой сериала. — только и сказала Тина, на что я устало улыбнулась. Тошнота всё ещё занимала большую часть чувств и эмоций, но с ней, почти побеждая, тягался страх. Он не стремился покинуть голову и дрожащую грудь — он боролся за первенство.
— Я сама ничего не хочу понимать.
— Поговори с ним.
— Не хочу. Мне не по себе.
— Я понимаю. Но лучше поговори. Тебе же хочется знать наверняка? — мы говорили тихо, в повышении тона не было смысла, да и никто не мог — сама тема не позволяла.
— Я уже не знаю, Ти. — я посмотрела на неё и пожала плечами, не в состоянии оценить всё адекватно и ровно, ведь это вновь казалось выдумкой, сном, иллюзией.
— А куда ты денешься? Он ведь сказал, что вам нужно поговорить. Да и ты сделала выводы за пару косвенных намёков.
— Для меня не косвенных. Как в это верить? Это дико.
— Нам повезло, физкультуру отменяют. Не придётся скакать. — Тина решила перевести тему, а я кивнула.
— Отлично. Потому что меня тошнит.
— Может, тебе в медпункт? Мне тебя отвести? — приложив ладонь к моему лбу, она нахмурилась.
— Прохладная ты. Пойдём, поедим. Тебе нужно.
— В меня и кусок не влезет. — я поднялась, спускаясь на ноги и поправляя кофту, собравшуюся в гармошку на животе, — Но от чая не откажусь.
В кафетерии редко бывает толпа, но в этот раз кроме нас с Тиной в зале была только девушка-повар, ходившая туда-сюда вдоль стойки. Играла тихая мелодия из угла, где висел динамик, и я осматривала помещение так, словно оно было тоже... выдуманным.
— Я боюсь, что начну параноить. — горячий стакан с кофе обжёг пальцы, и я отставила его подальше.
— Не начнёшь. Когда всё подтвердится или опровергнется, у тебя не останется выбора — тебе придётся поверить.
Придётся или нет — пока я просто ощущала себя в затуманенном эпицентре собственного сознания. Было непривычно сопоставлять одно с другим: сон с реальностью, но другого выбора у меня не оставалось.
Мы с Тиной сидели молча, и лишь под конец, когда мы вышли, чтобы она покурила, завязался новый разговор:
— Джеймс так и не пишет, хотя ему дают телефон в клинике. — сказала она негромко, почти обиженно.
Ветер задевал края её стрижки, пускал волосы по лицу, мешал курить. Я осматривала парковку, страшась увидеть знакомый чёрный седан.
— Наверное, он обижен. Но успокоится. Ему же лучше. — поддержала я, — Ты поступила правильно. Иначе он доигрался бы и...
— Да. Довёл бы всё до конца. Но первая я писать не буду. Я устала. Устала.
— И не надо.
Мы простояли на улице несколько минут, провожая взглядами покидающих территорию школы одноклассников и других учеников; толпы расходились, кто-то садился в машины и уезжал медленно, один за другим.
Через пару минут за Тиной приехал отец. Он всегда молчал, только поднимая руку для приветствия — вечно уставший, измотанный. Вся её семья почти ночевала на работе. Перед тем, как уехать, Тина крепко обняла меня, прижавшись к щеке губами, и сказала:
— Будь смелой. Если это и правда «он», то он тебя не тронет.
Я не удержалась от взволнованной улыбки, наблюдая за тем, как отъезжает их машина, и обняла себя за плечи — так было проще сражаться с нарастающей тревогой. Становилось всё прохладнее, и осень натекала на город потоками, дождями, темнеющими облаками над головой и морозными лужами.
Киллиан приехал спустя ещё минут восемь. И сказал всё то же самое, что и в конце третьего сна:
— Ты ведь мне доверяешь? Если да, то я весь твой.