4
Движение прекратилось. Дана почувствовала это, открыла глаза. Воздуха не хватало. Дана попыталась отвинтить крышку, но бесполезно. Она заперта внутри бутыли, как гомункулус.
Дана не знала, сколько времени прошло. Наконец, кто-то вошел, зажег свет, начал ходить по комнате. Сердце Даны забилось быстрее, когда вошедший оказался рядом с ней и стал быстро отвинчивать крышку. Дана вжалась в дно, как могла, и вдруг раздался знакомый голос:
— Вылезай, это я.
Дана кое-как выбралась наружу. Ториссон стоял с крышкой в руках. Дана быстро обвела взглядом помещение – по-видимому, они были в подвале: стены – кирпичные, множество маленьких факелов под потолком; стеллажи, уставленные огромными баками, бутылями, тазами и более мелкими емкостями, стеклянными, металлическими, отливающими серебром, блестящие и мутные. Все эти емкости отражали неясный свет тревожно и тяжко – хотелось отвести взгляд.
— Где мы? – спросила Дана.
— Подвал небольшого особняка, — ставя бутылку вертикально, — ответил Ториссон, – ну и много тебе это сказало?
— Спасибо. Не знаю, кто они были, я...
Ториссон резко обернулся.
— Хочешь узнать?
Он подтолкнул Дану к большому кубическому резервуару, стоящему на полу, и быстро скинул деревянный щит, служивший крышкой. Емкость была доверху наполнена темной жидкостью.
Она пахла металлом.
Дана с усилием отвела от жидкости взгляд:
— Во всех этих емкостях кровь? — Она показала рукой на комнату.
Ториссон устало кивнул:
— Везде.
— Зачем ты не дал им взять? — недоуменно спросила Дана. — Взять мою? Это же... То, что делают странные «охотники»?
Эйнар шокировано посмотрел на нее, даже складка, лежащая между его бровями, на мгновение разгладилась.
— А ты бы хотела? Странно.
— Нет, но...
Ториссон усмехнулся. Он закрыл резервуар крышкой:
— Я стараюсь держаться в стороне от дел охотников. Я... занимаюсь бумажной работой. И мне не нравится, когда они делают это на моих глазах. Потому что, — он быстро взглянул на Дану, — сначала они берут немного, а потом всю.
Дана поняла, что он видел, как берут всю.
— Ты знаешь о том, что этот поселок, и соседние деревни, и даже наша старенькая школа стоят возле Дыры, — сухо проговорил Эйнар. — Дыра порождает всех этих бесконечных призраков, вороних, жар-птиц; приводят к опасным экспериментам паранормальщиков. Таких, как моя семья... Они заставили меня бросить учебу и участвовать в их, скажем так, темном бизнесе.
Дана не знала, что сказать. Баки и бутыли вокруг словно наклонились к ней, словно зашептали о смерти, она стала такой явственной, такой близкой. Тьма прикоснулась к замерзшему телу Даны, и она вдруг почувствовала, что холод так легко может стать вечным. И не заметишь.
— Почему так холодно? – голос ее сорвался.
— Иначе кровь испортится, — безразлично сказал неподвижный Ториссон. Он стоял, облокотившись на крышку бака. Дана неожиданно подумала, что если взять у человека всю кровь, то, возможно, он станет таким же бледным, как Эйнар. Лицо его было снежно-белым, и голос простуженным, но самым страшным стал тот холод, что он распространял вокруг себя.
— Ты ушла из дома. Куда теперь? – не шевелясь, спросил он.
— Куда угодно, только не обратно. Этот колокол внутри моей головы... – пробормотала Дана, вдруг обнаруживая, что колокол стих.
— Ты чувствительна к Дыре, — заметил Эйнар, — я тоже иногда его слышу. В любом случае, я не смог бы сейчас тебя отпустить: это слишком рискованно. Моя мать голову с меня снимет, если узнает, что я вытащил тебя с нашего склада и принес сюда.
— Я не против пока побыть тут.
— Хочешь согреться? – мирно спросил он.
— Не думаю, что такое возможно, но хочу, — ответила Дана.
Ториссон развернулся и пошел к двери:
— Давай быстрее. Я уже ног не чувствую.
Они осторожно скользили по широкому коридору, под сводчатым потолком которого горели маленькие яркие огоньки.
Затем они долго поднимались по лестнице, и с каждым этажом становилось все теплее. Наконец, Ториссон привел Дану в небольшой, с выложенными крупными камнями стенами зал. В углу его стояла обитая желтоватым деревом кабинка, в нее из отверстия в потолке не переставая лилась горячая вода, от которой в разные стороны разлетались клубы пара. Ториссон вышел, сказав, что потом она должна пойти в комнату напротив, и Дана облегчением заперла за ним дверь, скинула на пол мокрую, пропитанную потом и грязью одежду и старую сумку, и залезла под горячую воду.
Она не помнила, сколько времени просто сидела под струями на каменном полу. Дана почувствовала, как засыпает, и невероятным усилием поднялась, и начала вытираться полотенцем. Кожа ее разогрелась, выступила тонкая сетка сосудов на руках и ногах; Дана уже собралась уходить, как вдруг поняла, что не может надеть эти грязные сваленные свитера, по сто раз перелатанные матерью. Они вызвали у нее волну отвращения и паники. Неожиданно дверь приоткрылась, и чья-то рука бросила на пол нечто черное. Дана подошла поближе и увидела, что это был халат из тонкой шерстяной материи, завязывающийся сзади поясом. Она надела его. Полы волочились, и рукава оказались длинны, но это было куда лучше, чем тот ком грязной ткани, что она сняла с себя.
Дана вышла наружу. Она стояла в ярко освещенном факелами коридоре с низким потолком и рядом дверей. Дана думала о том, что было бы неплохо поспать, все равно где, лишь бы в тепле. Дана открыла тяжелую металлическую дверь комнаты напротив.
Комната оказалась небольшой, каменная стена была снизу доверху занавешена плотной тканью. На укрытом толстыми шкурами полу, возле треножника с факелом, лежал светловолосый молодой человек. Он приподнялся на локтях, увидев ее. Дана поняла, что это Эйнар, и подошла ближе. Ториссон довольно любезно спросил:
— Хочешь выпить?
Дана пожала плечами. Эйнар внимательно рассматривал ее:
— Это моего отца. На тебе сидит лучше.
— Ториссон... — Дана присела рядом с ним, и поняв, что просить его так не смотреть на нее, будто она под увеличительным стеклом, бесполезно, и сама так же уставилась на него. Она не видела Ториссона в школе и правда давно, но сейчас она поняла, что не видела его по-настоящему и сегодня. Весь холод в нем если и не исчез, но стал незаметен; он лежал на животе, подперев голову рукой, со стаканом в другой. Весь он будто пропитался золотым светом факелов, его серая тонкая мантия выглядела теплой, кожа порозовела, на концах светлых волос словно горели огни.
— Держи, – он протянул Дане стакан, она молча приняла его негнущимися пальцами. Дана сделала несколько глотков, чувствуя, как горячее содержимое расслабляет и одновременно обжигает изнутри тело. Они оба растянулись на полу, и Дана, отвернувшись, спросила:
— Где мы находимся? Почему ты здесь?
— Ты же хочешь спать. Давай я расскажу тебе завтра, когда проснешься.
— Хорошо, — тихо ответила она.
Дана поставила стакан на пол, еще раз взглянула на Ториссона. Он лежал, закрыв глаза, на спине, раскинув руки, и во всем нем была какая-то затаенная боль. Однако та скорбная складка на лбу, которую Дана заметила днем, исчезла. Дана откинула за спину свои рыжие волосы, погасила факел и в темноте легла на пол. Но она не была неприятной, холодной, эта темнота. В тишину вплеталось дыхание лежащего неподалеку человека, которого Дана давно знала, но совершенно ей неизвестного, и почти что неслышное гудение какого-то механизма. Стало темно, тихо, и спокойно. Во тьме растворились все вопросы, и все мысли исчезли, мир канул во мрак.