IV
Всё виделось смазанным, а звуки были рваными и невнятными. Человек в дублете из чёрной ткани лежал на песке перед водой, которую издали заволакивал туман. Он умирал. Из его рта вылетали тёмно-серые хлопья. Земля под ним покрывалась мелкими кристалликами. Его окружали похожие люди, держащие его и пытавшиеся подлатать, но, кажется, без особого толку. С неба раздался дикий крик, и в их сторону камнем полетела птица.
Открыв глаза, я мог видеть лишь мелкие фрагменты северного сияния сквозь промежутки в решётке застрявших льдин. Я постарался сесть. Плечо ужасно болело, как, впрочем, и всё остальное тело. Грудь неимоверно горела. Видимо, одно из столкновений пришлось на прикреплённую камеру, а она уже впечаталась мне в кожу. Кстати, несмотря на расколовшийся начисто объектив, в углу всё ещё горел красный огонёк, уведомляя о ведении записи. Я провёл здоровой рукой по лицу: на ладони осталась кровь. Упёршись, чтобы встать, я почувствовал под собой что-то мягкое. Брика раскурочило куда похлеще меня: его лицо (то, что от него осталось) походило на размытый водой портрет, написанный в красных тонах, а из левой ноги торчала сломанная кость. Приземление на него хоть и спасло мою жизнь, но явно стоило ему разрывом внутренних органов и переломом рёбер. Хотя к тому моменту он уже наверняка был мёртв — по крайней мере, надеюсь...
Я снял с пояса рацию и попытался связаться с Обсейтами, но девайс будто взбесился и издавал какофонию из писков. Может, оно и к лучшему: что бы ещё вытворил дед, если бы узнал, что я жив? Я напрягся, чтобы встать. По ощущениям, ногам досталось меньше всего, и я мог на них держаться. Запрокинув голову и приглядевшись внимательнее, я понял, что слова Брика про спуск были правдивы — обратно было не забраться, поэтому стоило хоть осмотреться. Вблизи выбоины на стенах, оставшиеся после падения астероида, выглядели устрашающе гигантскими. Торчавшие отовсюду минералы на концах были мутно-розовыми с белым налётом, а у основания — наоборот: более багряными.
Снова взглянул на тело Брика. Пусть я и знал его не больше суток, неправильно было оставлять его валяться здесь в таком состоянии. Я взял его за капюшон и поволок к небольшому углублению в одной из стен, затолкнул его под навес изо льда, провёл рукой по глазам и выцарапал над ним карабином сегодняшнюю дату: 19.03.2044. Оставив труп, я побрёл дальше по дну кратера, в надежде найти хоть малейший намёк на возможность вылезти, но ничего, кроме кучи поломанного льда и пресловутых кристаллов не нашёл. Обстановка из нависших надо мной глыб никак не позволяла попробовать докричаться до поверхности, грозясь упасть. Всё, что мне оставалось, — это лезть ниже, в пробитую кометой дыру. Если уже и там ничего не найду (что наиболее вероятно), то тогда уже рискну позвать на помощь.
Изъеденный расколами ледяной грот уходил вглубь. Внутри он уже не светился бледно-розовым, а мерцал голубым, когда свет моего фонарика отражался от оледенелых стен и потолка. В темноте были различимы груды льда, сросшиеся за восемьдесят лет в однородные бугры, между некоторыми из которых, время от времени, мне приходилось протискиваться или перелезать, где мог, через большие одиночные. Минут через пятнадцать, изрядно запыхавшись и оставшись лишь со светом фонарика, я, как сперва подумал, зашёл в тупик. Посветив по сторонам, в одной стене за толстым слоем льда я разглядел нечто инородное: довольно тёмный, со светлыми вкрапинами, угловатый объект. А чуть ниже, на стыке стены и пола, рассмотрел щель, видную лишь под определённым углом. Она была довольно узкой, и тем не менее, поочерёдно попробовав засунуть туда руки и ноги, я обнаружил, что мог бы туда пролезть, изрядно постаравшись.
Протиснувшись в щель между сводом и дном, я едва мог ползти. Конечности постоянно застревали, голову иногда невозможно было повернуть, отчего клаустрофобия начинала бить по сердцу. По телу проходила дрожь, когда лопатки начинало придавливать слегка сильнее, чем обычно. От невозможности вздохнуть полной грудью из-за упиравшейся в потолок спины разыгрывалась паника, вследствие чего дыхание лишь ускорялось. Особенно страшно становилось, когда фонарик не проходил вперёд, испуская неподвижный луч света среди тонкого слоя темноты. Параллельно с этим прямо надо мной иногда раздавались некие глухие удары, но я старался не вслушиваться в них, убеждая себя в том, что у меня галлюцинации после падения с обрыва. Периодически во льду над головой просматривались угловатые объекты, схожие с тем, что я нашёл в конце грота. Ещё метр спустя справа наконец показался конец узкого промежутка.
Я выполз наполовину, отодвинул фонарик, завёл руки за спину и упёрся в стену, выталкивая себя из-под ледяных тисков. Поднявшись на ноги, я подобрал своего светящего приятеля и огляделся: не самое просторное место, нечем дышать, но всяко лучше, чем двадцатисантиметровая щель. Всё те же поколотые стены и упавшие глыбы, никаких следов кометы. Обернувшись, чтобы осмотреть стену, под которой полз, от неожиданности и гнусности увиденного я отскочил так резко, что чуть не поскользнулся и не упал, разбив себе голову. В стене не хватало множества крупных фрагментов, а сквозь образовавшиеся щели я смотрел на нечто, что мой мозг отказывался понимать. Там было огромное пятно тёмно-красной материи, рифлёная текстура которой до мерзости походила на мышечные ткани человека. Но самое отвратительное было в размеренной пульсации этой штуки, словно бы эта была часть кого-то живого. От этой пульсации полосы на текстуре материи сжимались и разжимались, создавая хлюпающие звуки.
В попытках деться подальше от чего-бы-это-ни-было, я поспешил в сторону, но в смятении врезался стену ушибленным плечом, чья боль мгновенно вогнала меня обратно в колею. Прошипев сквозь зубы оскорбления в адрес куска льда, я принялся вновь светить по сторонам в надежде найти новый лаз, старательно избегая дырявой стены. Но, кажется, напрасно, ведь никаких других путей я не нашёл. Хотя остальные полости около той пульсирующей поверхности всё ещё нужно было осмотреть...
Отступившая на некоторое время головная боль вновь набирала обороты. Когда я повернулся к этой псевдоплоти, то начал чувствовать, как темп её биения отдаётся волнами в моих висках. Возле неё был ещё ряд отверстий, но глубоко уходила лишь одна, расположенная ближе всего к пятну. Я пытался думать о чём угодно, лишь бы не замечать звука мокрого, слипающегося мяса, но он был настолько отчётливо слышен, что меня передергивало всякий раз, как материя двигалась. Благо проход в дыре, хоть и шёл вверх, был намного больше, чем предыдущий, и я смог спешно проползти по нему на четвереньках и выбраться в новое пространство.
Только подняв фонарь, я тут же увидел перед собой один из тех угловатых, геометрических элементов, которые уже встречались на пути. Тут я распознал в нём огромную металлическую пластину, боковые стороны которой уходили в лёд, а верхняя и нижняя загибались в обратную от меня сторону, так, что было не разглядеть, куда они идут. Металл был то ли чёрный, то ли тёмно-фиолетовый, весь покрытый царапинами, приоткрывавшими внутренний, серебряный слой. Также он был инкрустирован множеством иероглифов и спиралей, значение которых для меня хоть и было не ясно, но складывалось ощущение, что я их уже встречал.
Из носа полилась кровь. От этой находки начала кружится голова, но ничего критичного, вроде, не было, и я побрёл вдоль объекта, опираясь рукой о ледяную стену, ибо прикасаться к металлу у меня не было никакого желания. Перебравшись через вставший диагональю ледяной осколок, я снова наткнулся на этот металл, но в этот раз это была не просто пластина. Это была какая-то угловатая фигура — я бы предположил, что куб, но неоднозначно сходившиеся грани не давали стопроцентной уверенности. На нём уже, однако, никаких знаков не было, лишь царапины. При этом его текстура отличалась: множество металлических ромбиков были сложены вплотную друг к другу, чтобы образовать поверхность.
Новая волна боли в голове застала врасплох, от неожиданности я не смог удержаться и поскользнулся, а моя нога ударилась о грань куба. Ромбики качнулись. "Они не скреплены?" — удивился я тогда. Я встал на колени перед многогранником и потянулся к нему. Сделав глубокий вздох, я наклонился вперёд и медленно протянул палец, чтобы толкнуть одну из фигур. И остановился.
Всё моё нутро било в колокола и кричало, что нужно немедленно валить отсюда тем же путём, что и пришёл. Но разум, словно взятый под контроль бессознательным, тянул мою руку к металлу, вопреки никуда не девшемуся страху. А я, измученный этим гудением в голове, уже не мог сопротивляться. Я толкнул фрагмент, и он перевернулся на другую сторону. Она была окантована тонкой серебряной линией, а по центру был квадратный выступ, походивший на кнопку. Ромбик был плоский, и мысль о том, что это — механизм, пусть даже сенсорный, вызывала у меня сомнения, но, вспомнив о той сжимающейся штуке внизу, я решил, что удивляться уже нечему, и всё-таки ткнул по квадрату.
Ромбик целиком слегка утопился в многогранник, но секунд через тридцать вернулся на место. Раздался лёгкий щелчок, и квадрат выдвинулся в мою сторону, обнажив прикреплённый к нему сзади сокет. Из отверстия, откуда он выдвинулся, послышался омерзительный запах, и узнавать, что было ему причиной, мне абсолютно не хотелось. "Последний шанс, — вертелось у меня в голове, пока я смотрел на чип, — последний шанс убраться отсюда. Следующая волна боли может стать последней. Ни жены, ни дочери я больше не увижу. А они вряд ли увидят даже моё замёрзшее тело. И вообще, это Обсейт заварил всю кашу, пусть сам и расхлёбывает. Да, сам, это ведь он... он нас сюда... привёл..." Я вспомнил, что хочу создать машину. И вновь осознал, как далеко не просто это будет сделать. "А вдруг из чипа получится что-нибудь выудить. Или разобрать, или... просто как-нибудь..."
Я протянул руку и вытащил чип из сокета. Под светом фонаря я разглядел на нём причудливые микросхемы, которых доселе не встречал. Они походили скорее на готический орнамент, но построенный по математическим расчётам. Ромб заехал обратно в многогранник и вернулся к своему прежнему виду. Внезапно некоторые соседние фрагменты тоже перевернулись внутренней стороной ко мне. Все с такой же серебряной окантовкой. Одни были сплошные, на других были выходившие наполовину наружу сферы, рассеченные по горизонтали линией. Рассмотрев их поближе, я почти перестал дышать. Я был полностью уверен, что это были закрытые глаза. На их нижних веках виднелись лёгкие следы, подобные пролитому жидкому золоту. Ещё больше ромбиков стали поворачиваться. Веки одного глаза раскрылись, обнажив тошнотворное, болезненно жёлтое глазное яблоко и зрачок, похожий на рваный чёрный шрам. Он повертелся немного, а затем остановился на мне. Всякое влечение к многограннику отступило, и теперь уже ничего не отгоняло мысль о наискорейшем побеге. Я рванул настолько быстро, насколько позволял лёд, к проходу, где лез на четвереньках, и прыгнул в него, словно в горку-трубу. За секунду проскользив по ней до нижнего слоя, я не сразу вспомнил, что узкое место, где полз, было сзади подо мной, и принялся искать его, но, найдя, остановился от грохота трясущегося свода. Я посмотрел на мясное пятно: оно поднялось куда-то за слоем холодного стекла. Перед глазами всё ходило ходуном, стена, под которой я пробирался, рухнула на пол, завалив проход. Расколы на льду начали расходиться ещё дальше, создавая тревожный треск.
Когда с потолка начали падать осколки, я без раздумья запрыгнул в дыру, где была материя, и приземлился весом всего тела на больное плечо. Тогда у меня буквально проступили слёзы и вырвался сдавленный стон, но риск быть заваленным под обломками не давал ни секунды на отдых. После аморфной кроваво-красной массы в стенах оставались повреждения, по которым я мог лезть, как по ступеням гигантской лестницы, вслед за ней, прочь из ледяных глубин.
Я продолжал лезть, пока в один момент одна из стен слева от меня не закончилась, и мне не открылся вид на новый кратер, вид из которого на обожжённое оранжевым лиловое небо был закрыт слоем льда и снега. На миг всё будто затихло: треск, грохот падающих глыб, даже собственное дыхание. Перед моими глазами со дна кратера вверх устремилась гигантская чёрная железная рука, пробив препятствие. Затем, опустившись, рука вогнала огромные когти в стену, а через пару секунд появилась вторая, вцепившись повыше. Руки цеплялись и в стену, по которой шёл мой подъём, поэтому я принялся карабкаться с ещё большим усердием.
Подбираясь к поверхности, я слышал, как ступени, что были под моими ногами секунду назад, раскалываются и падаю к дьяволу в преисподнюю. С последней я прыгнул к краю поверхности прямо пред тем, как она, как и мой верный фонарик, улетела вниз, разбившись на полпути о исписанную иероглифами металлическую руку. Как можно быстрее взвалив ногу на поверхность, я подтянулся здоровой рукой, заваливаясь на землю. Позади меня, из ледяной темноты, всё ещё тянулись колоссальные руки, пытавшиеся сбежать из своей темницы, где были заперты восемьдесят лет. Я отполз, кое-как встал и, теряя равновесие и путаясь в ногах, побежал. За своим дыханием я даже перестал слышать грохот. Не знаю, сколько я провёл внизу, но, на мое счастье, здесь было всё так же спокойно, как и до падения. Посмотрев по сторонам, я увидел мутное розовое свечение, а приблизившись к нему — ещё и два знакомых силуэта. Они тоже смотрели в мою сторону. Но не на меня. Выше.