Глава 2
По обыкновению, мой стол был завален исписанной и смятой бумагой, десятком черновиков из старых школьных тетрадей и сотней брошюр из университетов. Всего три из них лежали на полке с книгами. И только одна лежала сверху.
Университет Принстона предоставлял грант на обучение лучшему писателю. Всего через каких-то пару месяцев закончится прием заявок. У меня не было ни одной дельной мысли, а, соответственно, и шанса пройти первый отборочный этап.
Вдохновение не шло. Я не спала ночами, думая о прежних рассказах, о том, как можно преобразить ту или иную идею. Все было не тем.
В голове только настойчиво звучало голосом Эбби: «Говорят, что она продала душу ради поступления в Принстон. Когда нашли ее черновики и заметки, там были дьявольские знаки, а само произведение... Ужаснее никто и не читал».
Виктория Брайт забрала мой интерес. Теперь вместо того, чтобы готовиться к поступлению, я проводила бессонные ночи в раздумьях о девушке. Ее история могла бы стать прототипом книги, но дело не продвигалось.
Прошло достаточно времени, чтобы я смогла разузнать подробную информацию о ней и том, что случилось.
Виктория Брайт любила быть в центре внимания. Она публиковалась в школьной газете и даже продавала тираж в местной букинистической лавке. Вики – как звали ее верные соратницы – обожала фиолетовый, устраивала каждую пятницу ночь фильмов ужасов и в пятнадцать покрасила стену своей комнаты в черный цвет, чтобы позже дорисовать там пентаграмму и устроить обряд продажи души дьяволу.
Что из этого было правдой, сказать сложно. Только тот самый синий снаружи и фиолетовый внутри шкафчик теперь принадлежал мне. И никто не обращал внимание, что его номер содержал целых две шестерки и одну тройку в середине.
Эбби не нравилось, что я занялась этим делом. Ей нравились сплетни, интриги внутри коллектива, но, впрочем, она вообще не любила детективы и расследования. Ее мать - Джен Ридс – была независимым журналистом, очень востребованным в кругах правительства. Только ее статьи, почему-то заканчивающиеся на мистическом исчезновении ее мужа, внесли в их с Эбби жизнь коррективы. Миссис Ридс потеряла авторитет. И вынуждена была сходить с ума не в Вашингтоне, а через дорогу от моего дома.
Думаете, это Эбби все рассказала мне? Как бы не так.
Я вижу миссис Ридс каждый божий день. Ее рабочий стол находится рядом с сушилкой для белья, потому что она обожает запах отбеливателя. И наливает свежее молоко, которое каждое утро вместе с газетой оказывается на пороге наших домов, в старые мутные бутылки от жидкого стирального порошка.
Эбби не ест дома. Эбби в принципе не находится дома более получаса в светлое время и пары часов в ночное. Все свободное время она проводит со мной, и покидает наш дом через черный ход только после того, как полицейская машина моего отца освещает фарами ее собственный дом, где мрачной фигурой у крыльца с бутылкой отбеливателя в руках сидит миссис Ридс.
Я люблю наблюдать за людьми. Мне нравится замечать то, что другим кажется обыденным. Это главная черта всех писателей.
И главное проклятие их бытия.
***
Никогда бы не подумала в детстве, что нас с Пэм ждет война. Трепетная дружба с ночевками и милыми подарками типа парных браслетиков спешно переросла в конкуренцию. А камнем преткновения стал никто иной, как Найл Шеррон.
Это был тот самый зеленоглазый шатен, что первым отреагировал на мой писательский талант. На этом наше общение практически полностью свелось к нулю. Он был не из тех, кто бросает слова на ветер, он ценил время и конкретику. Найл возглавлял команду проекта по физике, и не любил, когда его отвлекают по пустякам.
Мы были полными противоположностями, но именно поэтому меня так тянуло к нему. Я жаждала его внимания, учила факты из физики, чтобы удивить при удобном случае, но Пэм была ближе. Она была в его команде.
- Поверь мне, парней редко интересуют коллеги, - закатывала глаза Эбби, стоило мне завести разговор об их отношениях с Пэм. – Найл тот парень, которому нужно расслабиться после муторной работы и переключить внимание на другой круг интересов.
- Он всегда говорит только о физике, - обиженно откидываюсь я на скамейку.
- Вот именно, только о физике, - говорит Эбби, вовсю разглядывая Роберта Найджела, что стал ее новым протеже. – Сделай так, чтобы он загорелся твоим писательством. А потом просто сожги его своей страстью.
Советы Эбби, хоть и звучали, как слоган кассовой мелодрамы, но отнюдь не помогали. Мне нужно было загореться идеей самой, чтобы поджечь ее в ком-то другом. И это было большой проблемой в среде мелких, но связанных друг с другом, будто спички без коробка.
В погоне за новой жизнью, фактами из биографии Виктории Брайт, влюбленностью в Найла Шеррона и взращиванию ненависти к Пэм Стюарт, которая открыто показывала свою неприязнь, я забывалась о главном.
О своей писательской карьере.
Я садилась за рабочий стол, открывала свои заметки, читала черновики, и откидывала их куда подальше. Чистые листы купленных мною блокнотов высились, создавая всю большую стену между мной и Принстонским университетом.
Я не ела и не спала. Я могла лишь думать о проблеме, хвататься за книги и фильмы, в надежде вдохновиться сюжетами, но все было напрасно.
- Ты сохнешь по нему, - констатировала Эбби.
- Нет.
- Да, Эмилин, ты сходишь с ума от бессилия. Я же вижу.
Я стискиваю зубы. Лучше бы она думала о своей матери, которая действительно сходит с ума, и скоро доведет себя до отравления или суицида.
- Ты злишься, а значит я права.
Я молчу. Нет смысла объяснять Эбигейл что-то, что не связано с любовными отношениями. Это я поняла практически сразу.
- Послушай, Эми. Ты могла бы запороть его сочинение по литературе, чтобы предложить ему свою помощь.
- Запороть его сочинение? – переспрашиваю я, замирая с пультом в руках, ставя фильм на паузу. – Ты сейчас серьезно?
- Вполне. Ты же прирожденный писатель.
У Эбби талант делать беспристрастный вид. И меня это жутко бесит.
- Тебе просто надо забрать его работу из стопки работ, и кое-что подправить.
- Во-первых, мы в разных классах по литературе, а во-вторых, я не смогу отвлекать и портить его работу одновременно, а в-третьих, я вообще не собираюсь портить его статистику в выпускном классе. Это не мой метод.
- Какая ты скучная, Эмилин.
- Я не буду делать то, что против моих принципов.
- Хорошо, - Эбби поднимается с дивана, отряхиваясь от крошек попкорна, заметив в окне полицейскую машину моего отца. – Тогда не ной, если увидишь рядом с ним в обнимку счастливую Пэм Стюарт.
***
Эбби умеет убеждать. Ей стоило бы попробовать себя в психологии, но ее стиль – это сильная и независимая похитительница мужских сердец. Поэтому Эбби ждет предпринимательская деятельность в колледже, а меня порча сочинения Найла Шеррона.
Они сдают свои работы на третьем уроке, а значит мне придется караулить Эбби, которая любезно согласилась отвлекать мистера Мура – нашего учителя литературы.
Весь день мои руки противно потеют, а ком в горле мешает внятно общаться с людьми. Это все неправильно, но эмоции могут вызвать порыв вдохновения.
Теперь каждое мое действие сопровождается этими мыслями. «А что если это тебе поможет начать писать...»
Именно с таких мыслей начинаются проблемы. И именно тогда они и начались.
Минуты предательски сменяли друг друга. Я следила за каждым движением стрелок часов, и крутила мамино кольцо на пальце, будто оно принесет мне удачу.
Мне очень хотелось верить, что я это делаю не зря, но как обычно это случается, человек только обещает себе, что вот-вот все наладится, с понедельника или с переезда в другой город, а ничего не меняется, потому что не меняется сам человек.
И тут возникает вопрос. Стать ли более решительной и сделать шаг на встречу своему счастью (а ведь никто его не гарантирует!) или остаться той самой девочкой, что тихо сидит в сторонке и пытается выдавить из себя пару предложений для поступления в университет мечты?
Эбби права. Она всегда приводит поверхностные причины, но на деле все глубже. Ей не хочется быть той самой ванильной девочкой, что направо и налево выдает глупые цитаты. Я слишком хорошо знаю Эбигейл и слишком хорошо понимаю психологию людей. «Рискни, Эмилин!», - говорит она мне.
Стрелка передвигается на половину и меня передергивает от холода, что окутывает тело. В ушах звенит – это школьный звонок эхом отдается в голове. Вместо того, чтобы вскочить и бросится к Эбби, что наверняка ждет меня у класса литературы, я не двигаюсь с места.
«Вставай, иди. Ну же!» - кричит мое сознание.
Но я встаю только спустя минуту, а когда подхожу к кабинету, вижу Эбби и мистера Мура, беседующих друг с другом. Сморщенная рука мужчины сжимает потрепанный портфель как спасательный круг. Эбигейл умеет быть настойчивой и людям редко нравится это ее качество.
- ... понимаете, я не вижу проблематику в «Дневнике мага». Ну серьезно, мистер Мур, зачем вы дали нам это произведение? Его нет в программе для старших классов, - сетует Эбби, а когда мужчина открывает рот чтобы возразить ей, она продолжает, кивая мне в сторону его кабинета. – Я могу написать сочинение по «Грозовому перевалу».
- Я тороплюсь, мисс Ридс, - вставляет бедный мистер Мур.
- Я напишу несколько сочинений по разной проблематике. Ну пожалуйста, мистер Мур...
Сердце гулко стучит в груди. Быстро, как только могу, захожу в кабинет и мчусь к столу, где аккуратной стопкой лежат наши сочинения и работы параллельных групп. Пальцы дрожат, я сглатываю ком в горле и перебираю бумаги в поисках знакомой фамилии.
Кембелл, Роуз, Джордан, Ворн...
Губы сами движутся в беззвучном танце, произнося фамилии. Так много для столь маленького Бофорта.
Гилберт, Стюарт, Шеррон.
Потные пальцы плотно сжимают бумагу. Откладываю работы на свободное место на столе и лезу в сумку, чтобы достать новые вариант сочинения. Такого бреда я еще не писала.
Так стыдно было это писать.
Так стыдно сейчас это делать.
Складываю на место поддельную работу Найла. Засовываю в сумку листы настоящего сочинения и поправляю стопку.
- Мистер Мур, - доносится громкий голос Пэм. - Я хотела бы попросить вас посмотреть мою работу сейчас.
- До свидания, мисс Ридс, - выдыхает мистер Мур, даже отсюда я слышу радостные нотки в его голосе. – Пойдем посмотрим, что у тебя, Пэм.
И только сейчас я осознаю, что надо уходить, иначе меня застукают. Сердце пропускает удар.
И вместо того, чтобы спрятаться, сажусь за дальнюю парту и жду, пока они зайдут.
- Что вы здесь делаете, мисс Хейл? – раздается на весь класс.
- Я.., - слова застревают в горле, пальцы сжимаются в кулаки. – Я хотела поговорить с вами о дополнительных занятиях.
- Прямо сейчас? – мистер Мур поднимает брови в удивлении.
- Не хотела отвлекать вас после уроков.
- Похвально, - кивает мне мужчина, садясь за стол. – Подожди, пока я разберусь с мисс Стюарт.
Я лишь киваю и сажусь обратно за парту. Выдыхаю и прокручиваю слова, которые стоит сказать мистеру Муру. Может о том, что мне нужна помощь в написании текста для поступления?
- Ты точно сдала работу, Пэм?
- Конечно, мистер Мур.
- Ее нет в стопке.
- Не может быть.
Перевожу взгляд с маминого кольца на учительский стол.
Дыхание перехватывает. Еще за секунду до того, как Пэм переводит взгляд полный ненависти на меня, я понимаю, что все идет в Тартары.
Тошнота подкатывает с новой силой. Сердце сжимает в силки.
Я закрываю глаза.
И в этот момент раздается крик Пэм Стюарт.
***
Впервые я оказалась наказана. Более того, опозорена.
Спустя всего полчаса вся школа знала, что новенькая решила подставить президента класса, участника проекта «Омега» и просто идеального человека – бедную Пэм Стюарт.
Я молчала.
Единственным человеком, кто знал истину была Эбби. Она весь день ходила рядом, безуспешно пытаясь убедить меня в том, что ничего страшного не случилось.
«Надо чем-то жертвовать, Эми. План удался, а это главное», - сказала Эбби.
Но больше мне запомнились слова Пэм: «Как низко мстить мне за внимание Найла!»
Да, это было низко. Только ситуация была иной. Как я смогу теперь смотреть в глаза Найла? Предлагать ему свою помощь? Все было напрасно.
- Почему же? Не все потеряно.
Слова прозвучали ясно и четко. Но все в классе наказаний молчали. Потому что никто не хотел заработать дополнительный десяток минут. Можно было только делать уроки. Можно было только молчать и думать.
Передо мной лежал новенький и чистый блокнот для записей. Твердая обложка потерлась от того, что я каждый день таскала ее с собой в сумке. Пальцами провожу по знакомой шероховатой поверхности и внутри одолевает тоска.
Нет, это отчаяние. Все шло не по плану. Внутри что-то ломалось. Ошметки надежд летели в разные стороны, и омывались внутренним плачем по моей несбывшейся мечте.
На глазах собирались слезы, и я смотрела в потолок, лишь бы они не скатились по щекам.
- Может эмоции помогут. Дай последний шанс, Эми. Попробуй снова.
Я оборачиваюсь по сторонам, но все уткнулись в тетради и спрятанные за учебниками гаджеты.
- Просто попробуй, Эми. Ну же.
И тогда я открыла блокнот. Белые страницы издевательски блестели под искусственным освещением кабинета. Черная гелиевая ручка коснулась ее и вывела первые пару слов:
На распутье улиц, всегда и везде, черти гуляют в забавной игре.
Кто же осмелится им полагать, что главной была тут Виктория Брайт?
Я откинулась на спинку стула, осматривая написанное. Буквы были с наклоном влево, витиеватые и до жути ровные.
Это был чужой почерк, совсем не тот, каким я обычно писала. Меня тянуло продолжить, мысли крутились в голове в репликах и описаниях.
Я не сформировала идею книги, и совершенно не понимала, почему там оказалось имя Виктории Брайт.
Сознание играло со мной в какую-то странную игру. Я поняла это как только увидела ЕЁ за спиной миссис Сайлос, что следила за порядком в кабинете.
ЕЁ светлые локоны блестели золотом, тонкая фигура с высокоподнятой головой двигалась вдоль стены. Только я наблюдала за НЕЙ, а ОНА смотрела только на меня.
ЕЁ глаза светились необычным белым цветом, отливая тот самый блеск белых листов передо мной.
ЕЁ темные губы шевелились, пока в моей голове звучало: «Пиши. Пиши. Пиши».
Этой фигурой была Я.
А ОНА была моей Музой.