Глава XIV. Гобелен кошмаров
В каждом шедевре есть капля яда.
– Ты позоришь меня, веди себя сдержаннее, – отвечает гвардеец своей невесте, в характерной для него манере.
– Приветствую с открытым сердцем, – выхожу из-за колоны и кланяюсь перед невестой Целестина.
Злата, в общем-то, симпатичная. Все при ней. Фарфоровая кожа, грациозная осанка, изящные черты лица обрамлены идеально уложенными локонами. Платье с оборками и кружевами, каждая деталь кричит о богатстве и высоком статусе ее родителей. Уверена, что стоимость этого наряда в десять раз превышает цену моей жизни. Только вот своими глазками моргает слишком часто и громко... Да и не складывается она с образом покорной жены, которая ждёт мужа-гвардейца со службы с горячим обедом на столе. Ухватившись в руку Целестина мертвой хваткой, девушка улыбается и наконец мне отвечает:
– Приветствую, – осматривает меня с ног до головы, – Вы, должно быть, заблудились. Кухня вон там, а прислуга обычно держится подальше от господ.
– Да что вы... – отвечаю я, наигранно удивлённо поднимаю брови, – Надо у своего сопровождающего спросить, где же кухня, видимо там проходит следующее испытание...
– Ой, милочка, простите, великодушно. Вы выглядите... просто, – произносит Злата, и я понимаю, что это только начало. – Я вас перепутала.
В нарочитой роскоши Златы, в каждой детали ее образа сквозит какая-то отчаянная потребность в подтверждении своего статуса.
– Понимаю. В свете вашей ослепительной красоты легко потерять ориентиры. Простота иногда незаметна, особенно если привык к излишествам. – произношу, стараясь, чтобы голос звучал ровно и спокойно. – Ваш наряд очень идет вам! Это ведь работа кутюрье из Санкеста, верно?
– Не ожидала, что у вас есть вкус и вы узнаете руку столь великого мастера! – восклицает Злата расплываясь в улыбке.
– Его работы всегда впечатляют, особенно, когда они демонстрируются на такой изысканной фигуре. Хотя я слышала, что в этом сезоне он работает с более скромными тканями. Неужели у вас не хватило денег на шёлк?
Злата краснеет от возмущения, её глаза сверкают.
– Не думаю, что нам есть о чём говорить с тобой, – произносит она, глядя на Целестина так, будто ищет у него одобрения.
– А мне кажется, у нас гораздо больше точек соприкосновения, чем вы можете себе представить, – отвечаю, не отрывая взгляда от самодовольного лица девушки. – Мы обе являемся приверженцами непростых испытаний и, смею предположить, испытываем схожую гетерономную интенциональность*1, вызванную грядущим событием. Разница лишь в том, что я предпочитаю открыто заявлять о своих целях, а не прятать их за маской показного дружелюбия.
– Гетер... Что? – Злата не пытаясь пронести слово, остается в недоумении. – Любимый, неужели мы должны тратить время на разговоры с... подобными личностями? Уверена, у тебя есть дела поважнее.
Целестин напрягается, но молчит, наблюдая за нашей перепалкой. Злата ловит его взгляд и одаривает меня торжествующей улыбкой.
– Да, господин Фрейгус? – говорю я, поворачиваясь к гвардейцу. – Скажите, разве вам интересно, тратить на меня свое время?
Злата вскидывает голову, словно раненая лань.
– Ты смеешь обращаться к его... – не успевает дошипеть девушка, как Целестин ее перебивает.
– Злата, хватит, – произносит он холодно и твёрдо. – Ты переходишь границы дозволенного.
Невеста смотрит на него с нескрываемым удивлением и обидой.
– Но, любимый...
Целестин отрывает от неё взгляд и поворачивается ко мне, его глаза смягчаются. Гвардеец протягивает руку и берёт мою ладонь в свою.
– Прости, – тихо говорит. – Нам пора.
И, не дожидаясь ответа, он тянет меня за собой, прочь от своей невесты. Я иду за ним, чувствуя, как горят мои щёки от волнения и смутного предчувствия. Мы оставляем Злату, пылающую от гнева, стоять в одиночестве среди ослепительного блеска приёма. И, честно говоря, в этот момент мне её совсем не жаль. Не повезло Целестину с женой. Будущей.
Массивная дубовая дверь, увенчанная резными драконами, возвышается передо мной. Сердце колотится в груди, отбивая неуверенный ритм, скоро я должна выступать. Глубоко вдыхаю, стараясь успокоиться, но тревога пронзает насквозь. Рука Целестина в моей, крепкая и теплая, передает спокойствие, в котором я так отчаянно нуждаюсь. Его большой палец поглаживает тыльную сторону моей ладони.
Когда меня спрашивали о моём навыке, я назвала – оживление холста. Это рискованно, но другого предложить не догадалась. Краски учителя, лежат в небольшой коробке, которую Целестин бережно держит. В белую краску я добавила каплю своей крови, зарядив магией. А на бедре уже вырезана руна. Всё готово. Теперь только остаётся выйти и проявить себя.
Высокие потолки залы теряются в полумраке, украшенные сложной лепкой, изображающей мифических существ. Стены из полированного камня отражают мерцание свечей, рождая призрачные блики. Воздух пропитан запахом старины, пыли и чего-то еще, неуловимо сладкого. Сейчас бы поесть... Пока я жду своей аудиенции у Советников, осматриваюсь вокруг. Кажется, что эти стены хранят тайны целых веков, шепчут о власти и интригах, о победах и поражениях. Каждая скульптура, каждая фреска – застывший момент из жизни.
Проклятье! Оживление холста... Зачем я это назвала?! У меня нет никакого заранее приготовленного эскиза! Что же мне рисовать? Абстрактный пейзаж? Портрет какого-нибудь мифического зверя? Нет, слишком просто, слишком предсказуемо. Они ждут чего-то поразительного, чего-то... необычного. Время уходит, а в голове – лишь пустота. И тут... озарение! Всё так просто! Я нарисую то, что заставляет меня страдать не первый год. Это будет нечто поистине запоминающееся.
– Фелиция Инамутос, дочь его Старейшинство Кредо Кровопускателя, – доносится стальной громкий голос мужчины из-за открывшейся двери.
Интересно за какие заслуги отца так назвали? Впервые я слышу его полное имя. Войдя скоро кланяюсь и иду к мольберту. Разворачиваю холст. Вдыхаю глубоко, сосредотачиваюсь. Кисть в руке немного подрагивает из-за волнения. Обмакиваю её в краску, зал заполняется ароматом леса. Пространство меняется. Вместо строгих серых стен стоят густые деревья, а вместо потолка чистейшее ночное небо. На холсте появляются не мазки, а слои моих кошмаров. Сейчас я ткач, создающий новую ткань бытия.
Я стою спиной к Советникам и благо не вижу их лиц.
– Издавна принято считать, что наши древнейшие властители мира – Драконы, ищут свою Дану Судьбы. Их сердца пылают жаждой встречи, но время неумолимо. Если не найдется та, что станет спутницей их души до сотворения века, магия их угаснет, и они обратятся в тени своих былых величий. И вот на одном из скалистых побережьев проживает остатки своих дней Святейшее создание нашего мира. Лед прочно сковывает стены пещеры, а в глубине таится синева глаз, мерцающая во тьме, словно звезды в зимней ночи. Там он живет, могущественный, но одинокий. Его, ледяное и яростное дыхание сжигает на своем пути все заблудшие души. – рассказываю, рисуя. Золотая пыль оседает вокруг, воздух пропитывается холодом.
– Собирает он в пещере своей
кристаллы силы. Говорят, каждый из них – осколок звезды, упавшей с небес. Они питают его разум, поддерживают его существование. – На холсте вспыхивают драгоценные камни, в них переливается магическая энергия, отражаясь в ледяной чешуе переливается холодным светом; огромные крылья разворачиваются, готовые взмыть в небеса. Из пасти его извергается не огонь, а переливающееся золотое сияние магии. Это сияние несет с собой холод и мощь ледяного дракона.
– Судьба его связана с той, кто разделит его боль, – шепчу я. – Если она не придет, дракон потеряет контроль над своей магией, и обращение станет неизбежным. Но если выберет не ту – тогда его жизнь станет невыносимой в вечных оковах Святого огненного существа.
Изображение на холсте оживает: дракон расправляет свои крылья, и вокруг начинает кружиться ледяной ветер. Я чувствую его холод в своей душе. Ажурные снежинки начинают летать по лесу в котором мы были, словно души тех, кто потерялся в поисках своей любви. Я пытаюсь рассмотреть эмоции наблюдающих, но не выходит. Лишь Целестин выглядит особенно задумчиво, не сводит взгляд от картины.
– Каждый из нас связан невидимыми нитями судьбы. И даже Дракон ждет свою Дану Судьбы в своем ледяном царстве. Только она сможет разжечь огонь в его сердце, – завершив свой рассказ по пещере прошла едва видимая волна и дракон вернулся в темноту из которой вновь видно лишь два синих ока.
Служанки открывают окно и лес постепенно рассеивается, с холста по-прежнему выглядывают два моргающих ока из моих кошмаров. Почему-то на холсте они всегда выходят миролюбивыми.
– Это было... необычно, – говорит женщина сидящая справа от моего отца.
– Позволите мне сказать пару слов, несмотря на родственные узы? – спрашивает отец.
Сидящие рядом наблюдатели кивнули.
– Честно говоря не знаю с чего следует начать. Фелиция, вы пробудили во мне, да в каждом из нас, – обводит взглядом отец, – Глыбу эмоций... Первое, что хотелось бы спросить, где мы оказались в начале вашего выступления?
– Господин Кредо, это был лес друидов.
– Но как мы там оказались? Вы нас переместили? Вы владеете магией телепортации?
– Нет, что вы, мне бы запаса магии не хватило, – отнекиваюсь, затем продолжаю: – Это эффект красок, мой учитель их создавал долгое время в том же лесу, где мы оказались.
– Восхитительно! Я так давно не бывал в лесу... Расскажите как вам пришла идея именно этого портрета, – просит отец, подойдя ближе к картине. – Вы рассказывайте! Коллеги, вы только взгляните вблизи.
– На самом деле, – в горле пересохло, а из-за волнения кружится голова, – Это навязчивый преследователь сонного проклятия. Он со мной с пробуждения моего прок... моих способностей. Дело в том, что в столь ограниченное время я бы не смогла создать не одну из задумок. Но его, – указываю на портрет, – Рисовала столько раз, что могу воссоздать с закрытыми глазами.
– Понятно. А... – отец не успевает задать вопрос, я его перебиваю.
– Прошу прощения, позволите мне отлучиться в уборную ненадолго? – в ответ недовольно кивают.
Волна. Неожиданная, всепоглощающая. Слабость. Головокружение. Мир начинает расплываться, теряя четкость контуров. Ноги становятся ватными, подкашиваются, и я еле успеваю удержаться, чтобы не упасть. Сквозь пелену слабости улавливаю движение вокруг, голоса, обсуждения. Мне удается, почти чудом, ускользнуть, остаться незамеченной в этой суете. Нахожу лестницу, и тёмное пространство под ней манит, словно спасительное убежище.
Прижимаюсь спиной к холодной каменной стене. Пытаюсь вдохнуть, но каждый вдох дается с трудом. Сосредоточиться... Нужно сосредоточиться... что произошло? Наги предупреждала. Отравленная краска... Это не случайность. Слишком изощренно, слишком тонко. Значит, кто-то знал о том, что я буду проходить испытание именно с художественным навыком...
Слабость нарастает, яд сильнее змеелиста. Мир сужается до крошечной точки света, меркнущей вдали. В голове пульсирует, оглушительно, невыносимо. Тошнота подступает к горлу, лишая дыхания. Что-то нужно делать... Нужно бежать, звать на помощь, искать противоядие... Но тело не слушается, оно тяжелеет, каменеет. Воля иссякает, словно выпитая до дна чаша. И вот... Сознание меркнет. Тьма... она приближается, мягкая, обволакивающая, успокаивающая. Она поглощает меня целиком. Я проваливаюсь в неё... в небытие.
1. Гетерономная интенциональность – это состояние, при котором чьи-то желания или намерения (интенциональность) обусловлены внешними обстоятельствами, правилами или другими людьми (гетерономия).