darkness
и теперь развлекаются (это у них неоговоренная игра такая, думает чеён): лалиса то и дело хватает чеён за ладонь на полуфразе где-нибудь за стойкой в магазинчике или когда они сидят вдвоем в прачечной и - не отпускает. рассказывает себе дальше, а ладонь держит. чеён берет лалису за руку, когда они идут вместе от доков до развилки меж их домами, гладит большим пальцем чужую ладонь, поражается: какая же холодная. настоящая ледышка. чеён со снегом и льдом любила в детстве играть прямо голыми руками, даже если мама потом очень ругалась.
а затем им нужно отпустить друг друга и нырнуть в вечернюю мглу - каждой по своему течению, и иногда это бывает уж никак не проще, чем развязать какой-нибудь гордиев узел. чеён чужую ладонь слегка пожимает напоследок.
а лалиса говорит:
- здесь есть еще такое классное место, а я совсем про него забыла. давай свожу как-нибудь.
и ведет - тоже за руку, как будто чеён вот-вот ни с того ни с сего убежит, как будто подумает убежать - в следующее воскресенье после смены в магазинчике. спускаются к пирсу и берут резко вправо - по побережью все дальше и дальше от домов. чеён вязнет ботинками в сыром песке, разглядывает попадающиеся то и дело камни, свою ладонь в ладони лалисы - два белых пятна в тусклом свете удаляющейся деревни.
лалиса вдруг останавливается, как вкопанная, чеён тоже тянет за руку поближе. запрокидывает голову и зачем-то щурится, как на солнце. чеён прослеживает ее взгляд и тоже смотрит вверх.
перед ними огромным черным пятном расплывается в ночи старая вышка для прыжков в воду. полусгнившие ступени, помост, кое-где поросший мхом, трамплин, снятый по решению управления деревни - чеён хорошо помнит его еще из детства, когда мама строго-настрого запрещала к нему подходить.
чеён и не подходила.
а лалиса говорит:
- тут не очень высоко, чтобы прыгать, конечно, да и с трамплином беда. но я сюда обычно не за этим хожу.
ставит ногу на мягкую от сырости деревянную ступень - чеён поводит плечами: так и слышит это мамино ”не ходи”, засевшее в голове еще десять с лишним лет назад. лалиса ловко забирается вверх на помост, словно нет холодного ветра с вечернего моря, словно доски в лестнице новенькие и выдержат все на свете. да и сама лалиса - легкая, как перышко, напоминает себе чеён.
забравшись наверх, лалиса тут же выглядывает к чеён:
- ну ты где там?
чеён послушно приближается к лестнице, ставит ногу на ступень, чувствуя, как та чуть не прогибается под ботинком, а, может, просто вспоминает задним числом все то, чем пугала в детстве мама: и ветхие ступени проломятся, не выдержат, и помост весь в огромных дырах - провалишься, и высоко там, смертельно высоко.
на помосте дыр нет, только мох и лалиса - улыбается чеён своей огромной улыбкой, говорит:
- здесь хватает места, чтобы улечься и смотреть на звезды. летом можно часами, сутками вот так лежать, и даже не почувствуешь времени, - внимательно всматривается в лицо чеён, а потом вдруг хмурится. - чего смеешься? я абсолютно серьезно!
чеён откидывается на руках, усаживаясь рядом с лалисой. впереди - чернично-черное небо, все покрытое россыпью звезд, отражается в шумном море. деревня осталась где-то далеко, за спиной, ее огни сюда не доходят, ее не слышно отсюда - и на всю вселенную остались только лалиса, чеён и огромная луна.
- мне иногда так жалко бывает, что я абсолютно не эрудирована: вот сейчас рассказала бы тебе, какие перед нами созвездия. а смеюсь просто потому, что мне тут очень хорошо.
лалиса спрашивает помедлив:
- да?
говорит: и мне. очень
поджимает под себя колени и натягивает на запястья рукава куртки - складывается еще меньше, чем есть на самом деле, и сидит довольная, шмыгая носом. чеён даже успевает подумать, что просидела бы тут на гнилых досках и холодном ветру целую вечность, если бы она все это время тоже была рядом, и улыбалась бы, может. не страшно даже, если бы улыбку прятала, задирая колени к самому носу, как сейчас.
а потом лалиса говорит:
- и еще с берега совсем тебя не видно, если здесь сидишь.
чеён двигается так, чтобы оказаться вровень с лалисой - получается так тесно, что их тела соприкасаются. лалиса сквозь куртку кажется еще холоднее обычного.
- прямо настоящее убежище от всех на свете.
да так и есть, говорит лалиса.
- ложишься вот так, - откидывается на спину, вытягивает руки вдоль помоста. - и никто никогда тебя не найдет.
чеён пытается повторить маневр (лалиса ерзает, двигаясь, чтобы освободить немного места), руки приходится вытянуть вверх - чеён двигает на пробу в сторону и натыкается на худые ладони лалисы.
они лежат так вдвоем какое-то время: вселенная сужается до вышки, пахнущей сыростью и солью, и звездного неба на дне перевернутой чаши. и правда, думает чеён. можно было бы остаться и на часы, и на недели. тем более, что отсюда кажется, будто вся остальная жизнь замерла в одной точке, а может, и вовсе перестала существовать.
лалиса ловит пальцами, только пальцами, пальцы чеён, быстро гладит ладонь, и потом вдруг говорит:
- а давай нырнем? прыгнем с вышки.
чеён садится, чтобы повернуться к лалисе лицом - шутит?
- чего? холодно же еще.
лалиса садится следом. чтобы нос к носу столкнуться с чеён.
- ну давай. пожалуйста! а потом сразу бегом по домам греться.
у нее меж бровей залегает такая смешная морщинка, какая обычно появляется, когда она, например, просит о выходном в доках, и еще не знает наверняка, откажут ей или нет.
чеён выглядывает с вышки, как следует уцепившись за края помоста ладонями. море внизу - черное, злое, шумное. не стесненное рамками освещения кажется ледяной бездной, в которую и смотреть-то страшно, не то, что прыгать.
- ну давай, - говорит лиса откуда-то из-за спины. - до твоего дома бегом минут пять от силы. да и море не такое холодное, как тебе кажется - уже конец апреля. просто вечер сегодня ветреный.
лалиса говорит: ну давай.
говорит: мы за всю нашу дружбу еще не сделали ничего значительного.
- ничего значительно дурацкого, - бурчит себе чеён, поднимаясь с коленей на ноги.
- ура! - говорит лалиса и сияет своей огромной улыбкой, подскакивая следом. - ура! ура!
трамплин сняли неаккуратно: остался острый деревянный край, изрезанная линия. чеён осторожно подступается к темноте за срезом - шаг за шагом. сразу вспоминается мамино “не ходи” - бежит по загривку мурашками, шум волн захватывает с головой. пока не окатило холодным страхом, чеён говорит: вместе?
шарит в воздухе в поисках ладони лалисы, не в силах оторвать взгляд от моря и повернуть голову.
- вместе, - говорит лалиса. совсем рядом скрипят доски под ее ногами, чеён даже чувствует, как вес переходит с одной на другую. - только не за руку - трамплин не очень хороший, можно так пораниться.
- тогда прыгаем на счет три?
- да, на счет три.
- и бегом домой?
- ага, - говорит лалиса. - только перед тем, как побежать, позови меня хотя бы или дождись, пока вынырну. чтобы я знала, что твои дурацкие ботинки не утянули тебя на дно.
- сама-то ко дну не пойдешь? - говорит чеён, обидевшись за ботинки. не считая общей нелюбви к ним лалисы, вызванной неизвестными чеён причинами, из очевидных недостатков - массивная подошва и самовольно распутывающиеся толстые шнурки.
лалиса говорит:
- я плаваю лучше всех на свете! сейчас сама увидишь.
- ну конечно, мистер торп. иди сюда.
они еще с минуту стоят вдвоем у самого края, а потом начинают считать: один, два. три.
прыжок - холод под ребрами и целое небо вокруг - впереди, по сторонам, даже, кажется, под ногами. а потом - падение, падение с целой токийской телебашни, с эмпайр стэйт билдинг, никак не меньше, никак не менее страшно - и чеён визжит те доли секунды, пока с громких хлопком не шлепается в воду.
море и правда не такое холодное, как казалось с берега, как казалось после восьми лет в объятиях ласкового и солнечного порт-филлипа, как казалось после фильма, где дикаприо рассказывает, что нырять в ледяную воду - все равно, что лечь на иглы. но это все, конечно, постфактум; это - потом. на самом деле сразу после прыжка в голове нет ничего, кроме потребности в кислороде. (попытка задержать дыхание была сорвана криком.)
чеён выныривает, хватает ртом воздух - жадно, раз, два, и еще, еще, еще. чеён находит равновесие, умудрившись не наглотаться воды, оглядывается по сторонам, но не видит ничего, никого. ночь вдруг наваливается угольной и мертвой тишиной, и под желтым глазом огромной луны, чеён барабанит руками по воде, озирается. зовет:
- лалиса!
вода вдруг поднимается еще выше, и чеён чудом удается не глотнуть.
зовет: лалиса.
и еще.
ноги находят мягкое дно.
на раз: мороз по коже, но совсем не от воды. макушка лалисы так и не показывается на поверхности, а чеён замирает и так и стоит на носках и зовет её, зовет долго, пока в голову не приходит вдруг: да не может быть.
чеён проплывает пару метров по направлению к берегу, так, чтобы можно было твердо встать на ноги. озирается еще раз - никого.
чеён не уверена, что видела или слышала, как лалиса опускалась с ней под воду.
чеён очень хорошо успела узнать лалису. чеён успела узнать, как лалиса то и дело шутки ради меняет местами содержимое магазинных солонки и сахарницы в отделе для приготовления пищи и порывается продать сынхёну тюбик “колгейта”, наполненный горчицей. узнать, что лалиса очень любит вести себя, совсем как тот неусидчивый мальчишка, что учился с чеён в средней школе и любил бить стекла в окнах домов по соседству.
ну конечно. теперь чеён точно уверена, что не слышала звука падения рядом, а лалиса шутит, как любит, по-дурацки. вот уж весело ей было, наверное, бежать домой, слушая, как чеён барахтается в воде и зовет ее по имени. а завтра расскажет что-то вроде: как смешно ты ныряла, я стояла там, на вышке, и все смотрела.
мягкий песчаный берег цепляется за ноги. ветер хватает за руки, волосы, тело под одеждой, с которой течет целыми реками. в ботинках хлюпает одна тридцатая всего тихого океана.
домой чеен идет насквозь мокрая. вверх по склону и к домам, оставляя темные отрывистые полосы следов на тропе. куртка становится все холоднее с каждым шагом, с каждым порывом прибрежного ветра; чеён пытается закутаться в нее, как в плед, но только замерзает сильнее.
у прачечной, спиной опираясь на стену, курит сынхён.
- о, - говорит, - уже купаемся? не рановато?
и смеется.
дурак.
чеён широко и молча шагает мимо. думает: переменяю зубную пасту на горчицу во всех тюбиках “колгейта” на этом острове. думает: и один - счастливый - с васаби. сынхён улыбается ей еще шире, как будто все понимает, и готов чистить зубы хоть кленовым сиропом.
красный уголек сигареты смотрит вслед чеён.
мама даже не спрашивает.
открыв входную дверь, чеён натыкается на нее - нос к носу. говорит:
- привет, мам.
(с чеён капает, с чеён течет морская вода - еще совсем немного, и на полу появится целая океанная карта.)
мама смотрит на чеён поверх подноса с чайной чашкой и (ну конечно) картонными коробками из-под медикаментов.
- чеён-а, ты только погляди на себя, - говорит мама с теми же интонациями в голосе, с которыми когда-то запрещала чеён забираться на вышки для прыжков и бить вместе с одноклассником стекла в соседских домах. - полы в коридоре запачкаешь. сама же только что с тряпкой ползала.
поднос в ее руках подрагивает до еле слышного звона от удара посуды об алюминиевую поверхность - недосып, истощение, нервы. ботинки и лужа морской воды в коридоре.
хорошо, мам, говорит чеён. прости.
обувь надо бы стащить прямо тут. да и все остальное тоже хорошо бы, а то и правда запачкает где полы ненароком - плохо получится. бабушкин дом должен быть безупречно чистым. на любой беспорядок тут же налипает въедливый, тошнотворный запах лекарственных препаратов - это чеён уже сама выяснила.
- мам, - говорит чеён на всякий случай полушепотом. - бабушка как?
мама замирает на четверть шага от двери в ближайшую комнату. говорит:
- спит. и я бы тоже сейчас хотела вздремнуть там, у нее, в кресле.
хорошо, говорит чеён. и добавляет, пока мама не успевает нырнуть в тускло освещенную комнату.
- в холодильнике ужин, мам. видела?
мама кивает уже с той стороны, прикрывая дверь. говорит: спасибо.
чеён первым делом идет не в ванную, а на кухню. все в точности как она оставила еще днем, прежде, чем убежать к лалисе в магазин. мама и не притрагивалась ни к чему - вот уж кто главный притворщик в этом доме.
а чеён потом стоит под душем в ванной, с трудом вымывая из себя тремор и ветер, шмыгает носом, думает: а все равно было здорово. смотреть на воду с трамплина, прыгнуть и - холод под ребрами, а потом победить, выбраться из-под толщи весенней воды. словно проснуться после нескольких месяцев.