В осени

Она пережила прибытие. Она пережила последовавший за этим долгий разговор. Она даже пережила ужин. И вот наступила ночь, и она была одна. С одной стороны, было облегчением быть вдали от тяжести в глазах Джона, с другой стороны, это было своего рода одиночество, настолько острое, что она забыла, каково это. Шрам на ее боку, куда вошел нож, заныл, когда их глаза встретились, но Дени знала, что это всего лишь ее собственный разум напоминает ей об этом. Была правильность в том, чтобы быть рядом с Джоном, безопасность, которую она не знала больше нигде. Постоянное спокойствие, которое проясняло ее разум. Она хотела этого снова, она хотела его снова, но между ними лежало так много всего. Она смотрела в огонь и думала.

Раздался тихий стук в дверь, и она поняла, кто это. По странному стечению обстоятельств, ее поместили в те же комнаты, которые Джон использовал, когда они в последний раз были в Винтерфелле. И на этот раз он шел к ней. Она встала, убедившись, что ее халат завязан, и открыла дверь.

Как она и ожидала, Джон Сноу стоял по ту сторону. Джон Сноу и его темные, глубокие серые глаза, его иссиня-черные волосы и его сложные проблемы. Она впустила его, не сказав ни слова. Раньше она могла бы отослать его, или накричать, или как-то иначе отреагировать на тлеющий уголь гнева и предательства, который она все еще чувствовала. Ее шрам ныл, но она проигнорировала это. Теперь она стала старше, и ее разум успокоился. Она поняла, что последовала его примеру, переняла часть его торжественности.

Он вошел, и она закрыла за ним дверь. Она не знала, хотела ли она трахнуть его или подраться с ним, но подозревала, что произойдет хотя бы одно из этих двух. И, боги, как же она скучала по нему. Один его запах был бальзамом. Кожа и меха, которые он почти всегда носил, свежесть холодного воздуха и снега снаружи и теплый, успокаивающий запах, который был только его. Она почти глубоко вздохнула, когда он проходил мимо нее по пути внутрь, но остановилась. Он стоял между несколькими стульями и огнем. Теплое свечение смягчало любые его жесткие черты. На нем была тонкая шерстяная рубашка, мягкие бриджи из оленьей кожи и тяжелые ботинки. У него не было оружия, и за это она была благодарна. Она подошла к нему ближе, скрестив руки и держась за локти противоположными руками.

Он сделал глоток, вдохнул, в тягостное, неловкое молчание между ними: «Дэни, я...»

«Если твои следующие слова будут «извини», я скормлю тебя своему дракону», - это была не пустая угроза. Она не хотела слышать от него никаких извинений. По крайней мере, таких пустых, как «извини».

«Тогда я не скажу этого», - он пошевелился, прислонившись к каминной полке. Свет просачивался сквозь ткань его рубашки, показывая очертания его тела, на мгновение отвлекая ее. Почему он не мог носить больше одежды?

«Почему?» - вот что она действительно хотела узнать. Это был первый из тысячи ее вопросов: «Почему! Я доверяла тебе, как ты мог...», - она оборвала себя, на мгновение закрыв глаза, и на этот раз заговорила тише: «Объясни мне. Заставь меня понять».

«Дэни», то, как он произносил ее имя, всегда заставляло бабочек порхать, и сейчас все было не иначе, но теперь ее гнев нарастал, и она проигнорировала то, какие чувства вызывало у нее ее имя на его губах, «Ты убила тысячи невинных без всякой причины...»

«Нет!» - ее слова были резкими и перечеркнули его оправдания, - «Тайвин Ланнистер, который никогда не делал ничего, что не возвышало бы его продажную, жестокую семью, убил мужчину, женщину и ребенка Рейнов и Тарбеков и разрушил их дома за то, что они осмелились бросить ему вызов. Его восхваляли, а не наказывали. Его называли величайшим полководцем королевства. Эйгон Завоеватель вырвал корни и ствол Харренов и Гарденеров, но он был хорошим и справедливым королем. Это была цена создания королевства. Я не сделал ничего , чего не сделали бы сотня мужчин до меня по гораздо менее благородным причинам, и поэтому я могу только заключить, что вы либо не уважаете меня, потому что я женщина, либо вы лжете!»

«Я уважаю тебя, и я не лгу».

«Нет!» - закричала она, а затем затихла, на этот раз сдерживая гнев, используя его для усиления своих слов. «Я всегда была с тобой открыта. Я делилась с тобой, я говорила честно и была уязвима с тобой. Я даже умоляла тебя. Умоляла тебя не делать того, что привело к моей смерти, а ты меня игнорировал. На этот раз ты опустишь свои стены, Джон Сноу, и скажешь мне голую правду, или ты уйдешь и не вернешься».

Он повернулся и уставился в огонь, наклонившись вперед на камин обеими руками, позволяя своему грациозному телу качаться в такт движению. Он уставился в пламя, задумчивый взгляд, который он часто носил, был ясно виден на его лице: «Я боялся».

«Лучше. Продолжай».

Он повернулся, чтобы посмотреть на нее, и она увидела поток эмоций в его глазах. На этот раз его слова были правдой: «Ты так решительна. Так... хороша. В тебе есть ядро ​​благородства, которое ведет тебя правильно почти все время, и ты используешь это ядро ​​доброты, чтобы построить особые отношения с теми, кто следует за тобой. Вот почему они следуют за тобой. Но ты так и не научилась сдерживать свой гнев. Ты так и не научилась сдерживать импульсы, которые заставили тысячу валирийских повелителей драконов натравить их драконов на невинных людей и сжечь их дотла. Ты стояла в городе из пепла, твой дракон был с тобой, и говорила всем, что сделаешь это снова - ты собираешься восстановить старую Валирию, но на этот раз по правильным причинам. Ради свободы. Смерть - это не свобода, Дени, и я боялась, потому что ты могла сделать то, что сказала, и я видела еще сотню дымящихся городов, пахнущих пеплом и жареной плотью, невинных матерей и детей, платящих цену за то, что ты считала свободой, и я не могла этого вынести».

Он остановился, чтобы собраться с мыслями, а она молчала, слушая: «Я пошла к Тириону. Я не буду винить его за свои решения, но именно он озвучил мои худшие опасения и согласился со мной, когда я рассказала ему, что, по моему мнению, ты можешь сделать. Он сказал мне, что это единственный выход, и я... я была напугана, и ранена, сбита с толку и подавлена, и я послушала, хотя в противном случае могла бы и не послушать. И с тех пор я жалею об этом».

«Ты жалеешь обо всем, это в твоей природе».

«Нет. Я слишком много сомневаюсь в себе, это правда, и я не всегда вижу лучший путь вперед - но как только я принимаю решение, сожаление - пустая трата времени. Но это? Я пожалел об этом почти сразу, как ты рухнул на пол. И сделать это, пока ты был в моих объятиях? Это был самый неблагородный поступок, который я когда-либо совершал. В тот момент я забыл о чести. Дрогон сжег трон, и я желал, чтобы он сжег меня вместе с ним. Цена за этот проклятый кусок железа была слишком, слишком высока. За год с тех пор я думал о сотне других вещей, которые я мог бы сделать, о сотне других способов, которыми я мог бы поступить», - его пальцы сжались на каминной полке, и он выдохнул, закрыв глаза. «Все было бы лучше. Я оставил нас обоих одних на холоде и в пепле. Я бросил нас обоих, когда мы больше всего в этом нуждались».

Глаза Дени ныли от слез, которые она хотела пролить, потому что он был прав. Горе и утрата... они исказили ее, сделали ее такой, какой она никогда не хотела быть. Она потеряла из виду свой народ и то, кем она была, и он был прав, но это все еще было больно. Она заговорила, и их следующий обмен репликами вырвался молниеносно.

«Ты мне солгал».

"Я сделал."

«Ты ударил меня ножом».

"Я сделал."

«Ты сказал, что любишь меня».

"Я делаю."

Вот что сделало это. Вот что проникло в яд и позволило ему вытечь. Гнев, боль... логика не могла этого сделать, но знать, что Джон все еще любит ее? Вот что ей было нужно. Она прижала его к камину и дернула за воротник, притянув его лицо к своему. Ему не нужно было повторять дважды, и когда они поцеловались, он не колебался. Его вкус, о... вкус. Одно мгновение его рта на ее губах, и каждая унция нерастраченной страсти ворвалась в ее вены, жар этого сжигал всю оставшуюся злость и обиду. Она схватила кулаки его темных волн волос, прижимая его рот к своему. Ей это было нужно, и она насытится.

*******

Он не оттолкнул ее, как делал раньше. Вместо этого его руки обхватили ее задницу, и его сильные руки без труда подняли ее. Ее ноги обхватили его талию, потому что именно там им и место, и именно здесь ей место. Не в пустой кровати, не в жаркой миэринской пирамиде, не где-нибудь, а в этой комнате и рядом с ним. Он провел их к ближайшей ровной поверхности. Стол, подумала Дени, и одной рукой держала ее, пока другой сметала все предметы. Они рухнули на пол, и Дени едва заметила звук. Его рот был слишком хорош против ее рта, и прошло слишком много времени с тех пор, как она была так близко к нему. Она извивалась, покачивая бедрами по нему, потираясь о толщину, которую она чувствовала, прижимаясь к ее ядру через его штаны.

«Джон!» - она на мгновение оторвалась от него, чтобы умолять его.

Он положил ее на стол и раздвинул пояс ее халата, шелк издал тихий звук, когда он раздвинул его. Он говорил, целуя ее, их воздух смешивался, «Дай мне попробовать тебя. Мне это нужно».

Она вытащила его рубашку из штанов, и они оба подняли ее через голову. Ее ответом был запах, простонавший: «Да!»

Он откинул халат назад, и он повис на ее руках, оставив ее обнаженной для него. Рот, который так внимательно следил за ее губами, вырвался на свободу, чтобы посетить другие части ее тела и оставить свой след; ее щеку, ее подбородок, долгое, томительное время на том месте на ее шее, которое, как он знал, сводило ее с ума. Ее ключицу и ее грудь, и его рука скользнула вверх, чтобы обхватить и накрыть ее грудь, чтобы его ищущий рот и язык могли снова познакомиться с маленькими, твердыми камешками ее сосков.

И там, прямо возле внутреннего нижнего изгиба ее левой груди, темная, тонкая красная линия его предательства. Он остановился, и она наблюдала, как он остановился и посмотрел на нее, и нежно провел большим пальцем по приподнятой плоти. Ей придется столкнуться со своим самым большим грехом - Королевской Гаванью - скоро, но он столкнулся со своим сейчас. Она позволила ему посмотреть. Он уткнулся лицом в ее грудину и крепко обнял ее за талию.

«Джон», - сказала она, проводя рукой по его волосам. Он посмотрел на нее, глаза его блестели от непролитых слез, «Я прощаю тебя».

Он всхлипнул и на мгновение сжал ее крепче, прежде чем отпустить. Он поцеловал ее шрам и провел по нему языком, затем поцеловал ее живот. Она наблюдала за ним, теплый свет окрашивал его черные пряди золотистым сиянием и придавал твердым мышцам плеч и спины затененный рельеф. Что бы вы ни говорили о насилии, но фехтование превращало мужчин в произведения искусства.

Он раздвинул ее бедра и одним плавным движением подтолкнул ее к краю стола, закинув ее ноги себе на плечи. Иногда он дразнил ее, заставлял ее чувствовать свое дыхание на своей влажности и свои поцелуи на бедрах, заставлял ее умолять его наконец попробовать ее, но сегодня вечером ни у кого из них не хватило терпения. Он раздвинул ее складки языком, легко найдя ее клитор, и ее веки затрепетали, когда она откинула голову назад, ее волосы стекали вниз массой серебристо-золотых волн. Она забыла, как хорошо он это делал. Его доброта и предупредительность смешивались с его желанием угодить и быть искусным в том, что он задумал. То же стремление, которое сделало его искусным лидером, бойцом и всадником дракона, сделало его искусным и в этом. И он вспомнил. Он вспомнил, что если он двигал языком именно так, то это заставляло ее спину выгибаться, а ее руки хватались за его волосы. Он вспомнил, что если он сосал ее клитор правильным образом, она вскрикнула. Он помнил, как сильно удовольствие заставляло ее дергаться и двигать бедрами, и он держал ее бедра, чтобы удерживать ее именно там, где он хотел. И он помнил, как скользящие два пальца внутри нее, когда она была близко, толкали ее через край, заставляя ее стонать и капать сладостью на его язык и вниз по его руке. Он не останавливался, не давал ей отдохнуть, а вместо этого продолжал, пока не вкусил эту сладость снова.

Дэни тяжело дышала, тонкий слой пота заставлял ее кожу блестеть в мерцающем свете. Он не отпускал ее между ног, но она хотела прикоснуться к нему, она хотела большего, чем просто его язык. Она потянула его за волосы: «Джон».

Он остановился и посмотрел на нее: «Хм?»

«Иди сюда», - ухмыльнулся он и встал, вытирая рот тыльной стороной ладони.

«Ты хочешь большего, не так ли?» - он наклонился и снова поцеловал ее, а затем легко поднял ее со стола и снова заключил в объятия.

Она позволила халату соскользнуть с рук, оставив его позади: «Мне всегда хочется большего».

Он подошел к большой кровати и бросил ее на нее, заставив ее рассмеяться. Она подняла на него глаза, и он улыбнулся ей, снимая ботинки. Эта улыбка была для него такой редкой, потому что он брал на себя заботы всего мира, как будто это были его собственные проблемы, которые нужно было решить. Но здесь? С ней? Он позволил себе улыбнуться, а она позволила себе упиваться его видом. Он не был крупным, тяжелым мужчиной, как ее солнце-и-звезды, но он был хорошо сложен, с прекрасно отточенными мускулами и широкими плечами, которые сужались к глубокой букве V на бедрах. Созвездие шрамов, которые рассказывали историю его жертвы ради часов и людей, находящихся на его попечении. Они немного зажили с тех пор, как она видела его в последний раз, хотя они все еще были злыми и красными. Они никогда не беспокоили ее и никогда не отнимали у нее влечения к нему.

«Ты пялишься», - тихо сказал он.

Она улыбнулась: «Ты пялился на меня весь день. Теперь моя очередь немного посмотреть».

«Ничего не мог с собой поделать. Наверное, не остановлюсь».

«Я тоже», - наблюдение за тем, как Джон расшнуровывает свои бриджи, было пищей, в которой нуждалась ее душа с момента ее возвращения к жизни, возможно, даже дольше. Он шел медленно, вытягивая ее для нее. Джон был стоическим и скрытным человеком, но когда они были вместе, он был уверен и в своем теле, и в своих способностях, поэтому он не уклонялся от ее взгляда. Ей нравилось наблюдать за тем, как он двигался, за грацией в каждой линии его тела. Поэтому она наблюдала, как все больше обнажалось его бедер, а затем темная полоса волос, которая становилась гуще по мере того, как опускалась талия его бриджей, изгиб его бедра и толщина члена, который был тяжелым и твердым для нее. Последнее заставило ее сжать бедра вместе, чувствуя скольжение влаги между ее ног. Ему потребовалось слишком много времени, чтобы закончить снимать эту мягкую кожу, и слишком много времени, чтобы приблизиться к ней, «Джон! У меня нет терпения ждать сегодня вечером».

Он поставил колено на край кровати, и они отодвинулись назад, пока не оказались достаточно далеко на кровати, чтобы было место для них обоих. Он опустился на колени, держась на четвереньках над ней, и наклонился, чтобы потереться носом о ее лицо, и низкий рык его голоса зазвучал низко в ее животе: «Скажи мне, чего ты хочешь. Скажи это, Дэни, скажи это вслух».

Она подняла на него глаза, стараясь поймать взгляд его темных-темных глаз. «Мне нужно увидеть твое лицо. Мне нужно смотреть на тебя, я хочу увидеть, как ты выглядишь, когда ты внутри меня, чтобы я никогда больше этого не забывала. Год - это слишком долго».

Он поцеловал ее, затем, глубокий, сосательный поцелуй, который заставил ее выгнуться к нему, чувствуя нежное дразнящее прикосновение головки его члена к ее клитору. Она опустилась между ними и обхватила рукой слишком толстый орган, и провела головкой по своей влажности, прижимая ее к своему ноющему клитору, и застряв ею в своем отверстии, «И я хочу этого. Я хочу, чтобы ты был внутри меня, и я хочу чувствовать, как сильно ты скучал по мне».

«Я скучал по тебе», - он был серьезен, как никогда, но именно любовь выдавливала из себя слова: «Каждый день. Все, что я делал с того момента и до сих пор, было для того, чтобы избежать отсутствия тебя рядом со мной».

Она откинула вьющиеся кудри с его лица и улыбнулась ему: «Я тоже скучала по тебе, но теперь я здесь, и я обещаю - я никогда не уйду. Больше никогда».

«Я тоже», - он наклонился, чтобы поцеловать ее снова, хотя разница в росте делала это немного неловким. Затем он надавил бедрами вперед, и давление его головки члена, растягивающее ее, заставило ее застонать, ее ресницы затрепетали на щеках.

«Да», - прошипела она. Он двигался медленно, но не потому, что дразнил ее. Он был толстым, таким толстым, что ее пальцы не соприкасались, когда они обхватывали его, и от его присутствия во рту у нее болела челюсть. Вместо этого он был нежен, позволяя ей приспособиться к нему, так что она чувствовала удовольствие, а не боль. Ну, немного боли было нормально. Женщина, которая не раз ступала в огонь, не чужда боли, и единственная боль, которую она чувствовала от его члена, была теплая боль от того, что он входил в нее. Но он ненавидел причинять ей боль, и если она не попросит, он собирался действовать медленно. Он немного надавил, а затем отстранился, покрыв себя скользкой влажностью, капающей с ее слишком возбужденного тела. Она дважды кончила из его рта, и она не была тугой, но разница в размерах есть разница в размерах.

Он толкался немного глубже каждый раз, когда выходил, ее дыхание становилось все поверхностнее и поверхностнее, пока он освобождал себе место внутри нее. Его руки были по обе стороны ее головы, и он поддерживал свою грудь на предплечьях, прижимая ее между ними и нежно поглаживая ее щеки большими пальцами. Они не отрывали взгляда, когда стали одним целым, и он прошептал: «Так хорошо, Дэни, так хорошо».

Он был полностью внутри нее, глубоко и невозможно толсто. Она чувствовала боль, хотя он не двигался. Он вытащил себя и скользнул обратно на всю длину, убедившись, что может двигаться, не причиняя ей боли, «Да... Джон... да...»

Его бедра качались, и она чувствовала каждый дюйм этого, застонав, когда он нашел свой ритм. Она обхватила его бедра ногами, а ребра руками. Он сильно толкался и медленно вытаскивал, покачивая ее на кровати, пристально наблюдая за ее реакцией. Он пошел быстрее, когда она начала извиваться под ним. Ощущение его было слишком сильным и недостаточным одновременно, и она чувствовала себя полной, готовой взорваться от его члена и радости их воссоединения.

Он наклонился и схватил одно из ее колен, подталкивая его вверх и удерживая ее ногу. Это заставило ее бедра скрутиться и податься вверх, а его член потерся о место внутри нее, которое было прямой линией к ее клитору, заставив ее застонать глубоко в горле, ее руки сжались на мышцах его спины. Но все же, они не разорвали зрительный контакт. Она хотела. Она хотела закрыть глаза и наслаждаться ощущением всего этого, но она не хотела терять его из виду.

«Да», - выдохнула она, - «Еще... пожалуйста, еще!»

Он пошел быстрее, отказавшись от медленной, тянущейся части своего гребка. Быстрее и сильнее, их тела шлепались друг о друга, двигаясь вверх и вниз по кровати в ритме их танца. Она могла слышать, как ее тело принимает его, мокрый треск его члена, скользящего по ее влажности снова и снова. Он пошел достаточно быстро, чтобы ощущения смешались воедино, и мир сузился до ощущения его члена внутри нее. Она держалась за него, ее ногти оставляли глубокие полумесяцы на его коже. Они оба не могли ничего сделать, чтобы сдержать звуки своего удовольствия, их стоны и вздохи смешивались почти как будто это была песня. Она была близко, так близко...

«Джон!» - закричала она, отчаянно пытаясь не отвести взгляд, когда ее оргазм взял верх. Она чувствовала, как удовольствие исходит из ее ядра, как напряженные импульсы вырывались из-за толчков его члена. Еще несколько толчков, и он последовал за ней через край, вталкиваясь в нее так глубоко, как только мог, наполняя ее, пока она сжимала его. Слишком много, слишком хорошо, слишком подавляюще... трах, трах, трах... у нее не было слов, только ощущения и якорь в глазах Джона. Вместе. Они были потеряны в своем удовольствии, но они были вместе, и подавляющая радость и безумие этого отражались на его лице.

Он оставался внутри нее, не двигаясь, за исключением подергивающихся импульсов афтершоков, которые они оба чувствовали. Он опустил свою голову рядом с ее, и ее ногу, бормоча: «Не мог долго длиться. Люблю тебя».

«Не могу говорить», - пробормотала она в ответ, хихикая. Затем тихим шепотом: «Я тоже тебя люблю».

Они лежали в уютной тишине несколько минут, прежде чем он наконец вышел из нее с влажным звуком и посмотрел на нее: «Спать?»

Она подняла бровь, глядя на него, демонстрируя ему свое самое требовательное лицо королевы: «Только один раз? Джон Сноу, я ожидала от тебя большего. Я же просила тебя показать мне, как сильно ты скучаешь по мне».

Он рассмеялся, и она улыбнулась ему, нежно проводя пальцами по его волосам: «Я просто пытался быть внимательным! Я думал о том, какой ты становишься, когда не спишь», - он снова приподнялся и схватил обе ее руки, прижав их к кровати за запястья, «Потому что, если ты действительно хочешь увидеть полное... выражение... моих чувств, ты не будешь много спать сегодня ночью».

«Сон - для слабых», - он наклонился и поцеловал ее.

********

Позже они лежали под теплыми мехами, лицом друг к другу. Костер догорал, и хотя на улице было еще поздно, было слышно, как вороны каркали на приближающийся рассвет. Его рука лежала на ее бедре, а ее - на его груди. Они говорили тихими, частными голосами пресыщенных любовников.

«Я все время думаю, что сплю или вижу это сквозь деревья, как Бран. Что я наконец сломался и начал представлять, что ты вернешься», - сказал Джон. Драконы тоже просыпались, и снаружи было слышно, как они переговариваются друг с другом.

«Ни то, ни другое не правда. Я здесь. Я настоящий».

«Я имел в виду то, что сказал, ты знаешь. Я не хочу снова расставаться».

Она мягко улыбнулась: «Помнишь историю, которую я тебе рассказывала о доме с красной дверью?»

«Тот, что в Браавосе?»

«Да, с лимонным деревом. Это дом для меня. Когда я вернулся, я был в Дотракийском море, в логове Дрогона, которое он создал. Красные жрецы стояли вокруг, распевая... и я был так сбит с толку. Ну, вы знаете, как это бывает. Вы знаете, как это дезориентирует. Как это меняет тебя», - кивнул он, внимательно слушая. «Поэтому я искал знакомое. Я отправился в Ваес Толоро, а затем в Миэрин и Даарио...»

«Даарио?» - нахмурился он.

«Да, и я расскажу вам об этом позже».

«Справедливо», - он снова затих, слушая ее.

«Я посетил Серого Червя на Наате, прежде чем наконец добрался до Драконьего Камня. И все это время я держал ее в уме и в сердце, красную дверь дома. Краеугольный камень, который поможет мне на моем пути и сохранит меня сосредоточенным на том, чего я действительно хочу. Но я никогда не останавливался, чтобы подумать о том, что я хотел бы найти внутри дома. Теперь я знаю. Я хотел бы, чтобы ты был по ту сторону этой двери, Джон. Ты».

«Да», - ответил он и на мгновение замолчал. «Пообещай мне себя».

Она нахмурилась: «Что?»

«Раньше я могла поступить лучше миллионом способов, и это один из них. Я знаю, что эта ночь не исправит все. Я знаю, что мы снова будем спорить, или не соглашаться, или нам будет трудно приспосабливаться к мелким неприятностям друг друга, но я не хочу делать это ни с кем другим. Я не хочу упускать то, что я должна была сделать с самого начала - объединить нас. Укрепляй нашу связь, а не позволяй ей исчезнуть. Пообещай мне себя. Выходи за меня замуж».

Она положила руку ему на щеку, нежно поглаживая ее большим пальцем. Она должна была подумать об этом раньше, задолго до этого. Когда они узнали о его истинном происхождении, она должна была попытаться объединить их. Сколько монархов женились по любви? Не многие, и хотя она больше не была монархом, она не собиралась упускать этот шанс: «Да. Пока мы не разберемся с югом, но да... хотя, твоей сестре это не понравится».

Он ухмыльнулся и притянул ее к себе, перевернул их и поцеловал в шею: «Моей сестре придется это пережить. На этот раз я не собираюсь мириться с ее отношением».

Дэни рассмеялась, а потом... потом он заставил ее застонать.