В осени

Джон посмотрел на отверстие в горе перед собой. Там было чернильно-темно, и ни один свет не освещал даже дюйм от входа. Казалось, что оно поглощало окружающий ранний утренний свет. Из отверстия не дуло. Позади него, каменная глыба, которую он построил над телом Ходора, была серой громадой. В его руке была толстая ветка с пропитанным маслом куском ткани, туго обмотанным вокруг верхушки - факел. Не было причин идти туда, и все же... она влекла его. Тьма была песней, сладким поцелуем возлюбленного, успокаивающей темнотой ночи. Это было одиночество и покаяние. Любопытство грызло его, и он знал, что там могут быть ответы на некоторые из его вопросов. Тело Ходора означало, что Бран, безусловно, был там, и, возможно, был какой-то способ вернуть его брата. Впустить часть света его брата обратно в трехглазого ворона. Конечно, он был бы лучшим правителем, если бы вернул себе часть своей человечности, не так ли? Джон остановился в своих размышлениях, чтобы взглянуть на Призрака, молча стоящего рядом с ним и уставившегося на дверь. Призрак кормился прошлой ночью; Джон мог сказать это по остаточному кровавому привкусу во рту. Чем дольше он был здесь, тем больше он становился связанным с лютоволком. Его больше не беспокоило признание того, кем он был - варгом. Но он все еще не выскользнул из своей кожи наяву, были только волчьи сны.

«Как ты думаешь?» - спросил он вслух, устремив свой угрюмый взгляд на эти красные глаза. «Должны ли мы войти?»

Призрак не издал ни звука. Он никогда этого не делал. Иногда Джон думал о шуме, который он слышал в лесу в тот день, тот, который заставил его вернуться за Призраком, и удивлялся, почему он его услышал. Призрак был бесшумным. Лютоволк не выдал никаких признаков своих мыслей, и Джон повернулся к зловещей зияющей ране в горе. В глубине души он знал, что должен увидеть, что там внизу. Он знал, что у него должны быть ответы. И, по правде говоря, у него не было другого способа провести время. Поэтому он собрался и шагнул вперед, положив руку на изношенную гладкую рукоять Длинного Когтя. Меч был утешением, старым другом, который никогда его не подводил. Он вошел, и Призрак молча прокрался рядом с ним. Тьма поглотила их.

Внутри было темно, но отверстие в горе не исчезло. Он все еще мог видеть снаружи, когда повернулся и посмотрел. Часть его, которую он не осознавал, была напряжена, размотана, зная, что его путь к выходу не закрыт для него. Он повернулся и пошел дальше по туннелю.

Он был грубо высечен в горе, с грубыми, неотшлифованными краями и глубокими выбоинами. В некоторых местах отсутствовали куски, как будто строителям нужно было вырвать каждый кусок камня из хватки горы. Полы были из плотно утрамбованной земли. Оказавшись внутри, он мог чувствовать, как воздух движется сквозь прохладу пространства, но запах, который он приносил, был кислым. Там была грязь, и земля, и прохлада, да - но там была горелая плоть и гниль, намазанные поверх этих успокаивающих естественных запахов. Нос Призрака дернулся в кажущемся отвращении, и Джон сказал: «Я согласен, здесь внизу воняет».

Джон разговаривал с Призраком, когда нуждался в утешении. Волк, конечно, никогда не отвечал, но Джон думал, что он понимал. Их связь была глубокой. Иногда эмоции Призрака приходили к нему непрошено, и когда они сражались, это было как единое целое, как будто они знали движения и потребности друг друга. Это было одно из немногих хороших событий, которые произошли с ним за стеной. С Призраком он чувствовал себя менее одиноким. Инстинкты волка тоже были хороши, и они не раз спасали Джона. Поэтому он обязательно уделял особое внимание, когда был напряжен. Прямо сейчас Призрак казался осторожным, но не испуганным. Не настороженным. Из дверного проема позади было достаточно рассеянного света, поэтому он пока не зажег факел. Вместо этого он позволил своим глазам привыкнуть, пока они двигались вперед.

Они продвинулись глубже, и здесь Джон нашел доказательства битвы. На стене были следы ожогов и глубокие выбоины, на которых явно не было многолетней патины. Они были новыми, покрывающими стены, потолок и пол. Когда они углубились в туннель, Джон остановился, чтобы зажечь факел. Дверь больше не была видна. Свет высветил комки в форме человека, на которые он не осмелился взглянуть, чтобы закрыть их. Единственный раз, когда он остановился, был когда Призрак сделал это, наблюдая, как он подошел к комку поменьше и понюхал его. Он поскреб землю, оглядываясь на Джона. Джон присоединился к нему, чтобы посмотреть, на что он смотрит.

Это было явно не что-то гуманоидное. На самом деле, когда Джон присмотрелся, он понял, что видит четыре ноги, бедра, позвоночник и обугленный череп со страшными, острыми зубами хищника. Волк, и он громко вздохнул: «Лето».

Призрак опустил голову, и у Джона скрутило живот при мысли о том, что то же самое может случиться с Призраком. Он потерял так много, и он знал, что не переживет потерю последнего друга в мире. Он почесал гриву на шее Призрака, утешая себя тем, что зарылся пальцами в его густую шерсть. Он встал: «Мы заберем его с собой, когда уйдем, и устроим ему настоящую могилу снаружи. Он был нашим братом; он заслуживает лучшего, чем это».

Они повернули, углубляясь в пещеру. Становилось все тише, звуки мира заглушались тоннами камня. Они начали видеть ветви, скручивающиеся в стенах пещеры и выходящие из них. Сначала они казались опаленными тем, что сожгло коридор и тела позади него, но когда они прошли через огненные повреждения, он заметил, что они были белыми - белыми от чардрева. На них также были следы от ударов, с красным, сочащимся соком. Под этими ранами земля была темной от высохшего сока. По мере того, как они продвигались, становилось больше корней, больше повреждений на них, больше кровавого сока, стекающего по стенам. Хотя Джон привык к чардревам, в этом контексте сходство с кровью нервировало его.

В конце концов туннель соединился с гораздо большей пещерой, и Джон смог различить солнечный свет. Он направился к ней и оказался у входа в пещеру. Здесь тоже были царапины, а на земле были четкие следы. Холод, здесь гораздо более резкий из-за большого входа в пещеру, даже сохранил несколько осколков льда. Были и другие свидетельства того, что там жили люди - стеллажи с оружием, битая керамика, меха и куски резного дерева. Вокруг входа в пещеру накопился снег, но, скорее всего, для него и Призрака не составит большого труда прорыть выход из пещеры и уйти. Но Джон все еще не нашел нужных ему ответов, и у него было ощущение, что он только начал царапать поверхность пещеры. Поэтому он отвернулся от выхода, надеясь пройти глубже в большую пещеру.

Здесь были кости, так много костей. Кости существ, которых он мог опознать, и некоторых, которых не мог. Огромные, толстые черепа, которые могли быть только гигантами, каждый из которых смотрел на него с молчаливым осуждением. Ты убил нас. Ты убил последнего из нашего вида . Он не мог выгнать образ Вун Вуна из своего разума. Только сожаление и смерть шли с ними по коридорам. Когда-то здесь жили люди. Это было ясно. Но теперь были только ноющие, гниющие остатки их некогда яркой жизни. Тем не менее, он продолжал идти, продолжал углубляться в пещеры. Он пока не нашел ответов, и не нашел конца пещер. Корни чардрева были вездесущими, хотя здесь они были менее повреждены. Вниз по пещерам шли, все глубже и глубже в мать-землю. От холода входа в пещеру это согревало некоторых, как и все пещеры, и это заставило Джона думать, что сама пещера была естественной - даже если ее содержимое не было таковым.

Потребовалось несколько часов ходьбы, но в конце концов он нашел путь к еще большей пещере. Сталактиты капали длинными пальцами с потолка, а их партнеры-сталагмиты тянулись к небу, чтобы встретить их. В некоторых местах они встречались, образуя стволы из пузырящегося камня, некоторые были такими же толстыми, как высокие сосны Зачарованного леса, окружавшего пещеру. Перед ним зияла бездна, его слабый свет факела не отгонял даже части ее теней. Тем не менее, Джон слышал, как песня реки отражалась от стен бездны, и знал, что она не бездонна. Через бездну был естественный мост, и Джон осторожно пробирался по нему.

С другой стороны было что-то похожее на стул, сделанный из переплетающихся корней чардрева, и они вплетались и выплетались из скелета, который сидел на троне. Он был старый, с обрывками гниющей ткани, цепляющимися за него. Корни пробирались сквозь все кости, включая один из его глаз. Джон прищурился в мерцающем свете факела, наклоняясь ближе. Скелет был поврежден, большой порез через центр его тела. Корни вокруг него тоже были порезаны, сок сочился из этих порезов. Изображение заставило Джона нахмуриться от отвращения.

Он отступил от трупа дерева и огляделся. Рядом с занятым стоял второй, поменьше трон. Он стоял пустой, растрепанные меха были разбросаны по сиденью и вокруг земли. Рядом с ним в земле были выбоины, не такие, как те, что он видел. Это были длинные, ровные отметины, параллельные друг другу, и они шли в направлении моста и туннеля. Как будто что-то было на земле. Разве Санса не говорила что-то о девушке Рид, которая пришла с Браном, волоча его на носилках? Да, это могло быть так. Джон посмотрел на Призрака. Лютоволк заинтересовался мехами, обнюхивая их и перебирая носом, перебирая их, как он сделал с останками Саммер. Джону хотелось бы спать, чтобы он мог сменить кожу и узнать, что Призрак учуял на этих мехах. Он задавался вопросом, может ли он попробовать, хотя бы в этот раз. Его мысли задержались там, но он все еще чувствовал этот холодный укол страха, который преследовал его каждый раз, когда он пытался или думал о смене кожи. Что-то в том, чтобы оставить позади свое собственное тело, было для него глубоко тревожным. Поэтому он остался внутри себя и принялся исследовать остальную часть этой большой пещеры.

Там были туннели за туннелями, боковые пещеры и ямы в полу. Он обнаружил, что по ним часто можно было подняться и они вели к реке внизу. Она была чистой и пресной, вода не вызывала у него тошноты, и в ней кишела слепая белая рыба, которую было легко заметить и поймать при свете факела. Он не знал, сколько времени он провел там, исследуя эти пещеры. Он спал, когда уставал, ел, когда был голоден, и не чувствовал времени, проходящего на поверхности. Каждый день он уходил немного дальше, чем в предыдущий, но всегда оставался в нескольких часах ходьбы от реки. Он нашел несколько грибов, растущих здесь, и узнал, что они тоже съедобны. Это было слишком далеко, чтобы Призрак мог уйти и поохотиться, поэтому он поймал больше рыбы, чтобы большой волк не голодал. Он развел костры из дров, оставленных предыдущими обитателями пещеры, и сохранил жир, чтобы жарить рыбу, в качестве топлива для своего факела. Он мог уйти, когда хотел, но все равно чувствовал зов чего-то здесь. Что-то более глубокое, что-то, что ему нужно было открыть.

Он не мог предположить, как долго он искал, когда он наткнулся на комнату, заполненную тронами из чардрева, как тот, что в самой большой пещере. В этом тоже были обитатели, но они были гораздо более недавно мертвы, чем тот, что выше, и не имели никаких следов насилия. Вместо этого они были невозможно худыми. Цвет их кожи было невозможно определить так далеко после смерти, но они были маленькими, а их одежда была сделана из коры и кусочков листьев, переплетенных с их волосами. У их рук было только четыре пальца вместо пяти, а их сморщенная кожа показывала черные ногти, похожие на когти. Их уши были большими и немного заостренными на кончиках.

«Они такие маленькие», - пробормотал себе под нос Джон. «Как... дети».

Когда он это сказал, он понял, что это именно то, кем они были. Дети леса. Мертвые, но не давно мертвые. Другие были настоящими, и великаны, и драконы, так почему бы не дети? Джон вспомнил множество историй о конфликте с ними. Голос старой Нэн рассказывал им истории о древних зеленовидцах, о войнах между Первыми людьми и детьми. Это они вырезали лица в чардревах, а не люди. Вид их здесь глубоко лишил его присутствия духа. Слишком много легенд были реальными. Слишком многие из них были ужасающими и ужасными. Единственная ложь в песнях была о мире, утешении и любви. Ужасы, как ему казалось, всегда были правдой.

Если бы он был кем-то другим, кем-то, кто не видел битвы за рассвет, кто не летал на драконе, кто не был варгом, кто не сражался бок о бок с великаном, он бы тогда струсил и вернулся на поверхность. Но он видел эти вещи, и поэтому он собрался и глубже вжался в это странное место. Это была двойственность: хотя комната нервировала и пугала, она также казалась почти священной, святой. Она напомнила ему о склепах под Винтерфеллом, за исключением чувства инаковости, которое он всегда чувствовал там внизу. Отвлекаясь, он задавался вопросом, будет ли он все еще чувствовать себя так сейчас, зная, что он законный Старк, а не бастард. Он, вероятно, никогда не узнает. Он продолжал идти и проверял все стулья, когда проходил мимо них, чтобы убедиться, что каждый из них мертв. Призрак держался на приличном расстоянии позади, но он последовал за ним.

Когда его свет мелькнул над последним стулом, он понял, что что-то в нем изменилось. Когда он приблизился, его разум все еще не понял, что он видит. Это было настолько иным, что ему потребовалось время, чтобы понять это. Там, сидя в кресле, как и все остальные, сидел маленький человек - пятипалый, так что не дитя леса. Кожа человека была почерневшей и потрескавшейся, сильно обожженной, но из ран не вытекала прозрачная жидкость или гной. Вместо этого из них сочилась красная, липкая кровь, нет - сок. Запах жареной свинины висел в воздухе, заставляя желудок Джона сжаться от отвращения. На фигуре не было одежды, вероятно, ее сожгли. Он наклонился ближе, увидев странную аномалию на шее. Он понял, что из раны пророс большой порез, и крошечные веточки чардрева росли сквозь нее, словно стежки, чтобы закрепить ее. Были и другие раны, ужасные ножевые ранения на теле, которые все были скреплены тем же способом, но ни одна из них не зажила. Красный сок крови сочился из мест, где ветки пронзали кожу тела, и из самих ран. Некоторые были засохшими и черными, что сказало Джону, что кто бы это ни был, он был здесь уже некоторое время. Самым странным в теле было то, что кожа, казалось, не сгнила, она все еще казалась гибкой. Ну, насколько гибкой может быть кожа с такими сильными ожогами. Кости проступали местами, яркие на фоне красного и черного трупа. Это было отвратительно, и все же Джон не мог отвернуться. Неправильность этого привлекала его.

Быстро, слишком быстро для того, чтобы он успел пошевелиться, он почувствовал, как что-то крепко сжало его запястье. Он посмотрел вниз, закричав, когда понял, что труп крепко держит его. Он попытался отдернуть руку, но эти маленькие пальцы могли быть каменными. Вокруг него другие трупы взорвались звуком. Громкий, поющий вопль отразился и отразился от стен пещеры, атакуя его уши. Даже Призрак, всегда молчаливый, присоединился к вою. Разум Джона сразу же скатился к панике, и единственным словом в его голове было «нежить» . Быстрый взгляд вокруг показал ему открытые глаза, горящие угольки и оранжевый, угли в темной пещере. Никакого синего, только ярко-оранжевый, даже те, что находились вне досягаемости его факела. Он отчаянно пытался сдержать себя, контролировать свою панику.

Не синий.

Они не синие.

Неважно, сколько раз он говорил это себе, они были мертвы раньше, а теперь нет. Он вернулся туда той ночью, во время отчаянной битвы за Винтерфелл. Запах гнили и инея, химический запах драконьего пламени в те ужасные моменты во дворе, лицом к лицу со смертью. Да, он умрет, он умрет этой ночью здесь, в своем бывшем доме. Он столкнулся с чудовищем, возрожденным белым драконом, нависшим над ним. Его чаши были водой, его сердце колотилось, и он отчаянно бился. Он не мог пошевелиться, не мог увернуться, не мог уйти. Ночь казалась темной и бесконечной, и его чувства подводили его. Он не мог видеть ничего, кроме нависающего дракона.

Затем мягкий женский голос. Дракон не раб, Джон Сноу. Дракарис.

Он ожидал смерти, ожидал, что наконец-то позволит любимой женщине отомстить за его предательство. Он бы с радостью вошел в драконье пламя, даже сейчас, даже если бы это не отменило ничего из того, что он сделал. Он позволил бы пламени стать его виной и поглотить его. Мне жаль, мне жаль, мне жаль .

И затем, внезапно, он оказался в другом месте. Бледный зимний солнечный свет освещал двор. Черный замок, понял он, но обычные виды и звуки отсутствовали. Во дворе не было мужчин, упражняющихся. Никакого металла, кузнец не ковал. Никаких собак, никаких криков мужчин. Никто не слонялся вокруг. Никого не было, кроме маленького мальчика, стоявшего перед ним. Мальчик был худым и невысоким, но не таким уж молодым, как предполагал его рост, просто маленьким. У него были растрепанные светло-каштановые волосы и зеленые глаза цвета мха. Он казался знакомым, как будто Джон однажды прошел мимо него в толпе и быстро забыл о нем. Выражение его лица было слегка удивленным, как будто ужас Джона был забавным.

«Ты что, никогда раньше не варился, Джон Сноу?» - мальчик наклонился ближе, на мгновение смутившись, а затем нахмурился: «Нет, подожди. Не Джон Сноу. Эйгон Таргариен».

Джону удалось обрести голос: «Джон. Джон - это все, что мне нужно».

Мальчик кивнул: «Джон, тогда. Почему ты в моей пещере, Джон?»

Джон был слишком отвлечен, чтобы ответить, и отставал на два шага от мальчика, участвовавшего в разговоре. «Варгед?»

«Конечно. В чардрево», - Джон знал, что его лицо было пустым, растерянным, пока он слушал, «Вся магия требует цены в крови, и ты платил ее снова и снова. Ты пропитал корни чардрев, принц, и они благоволят тебе».

«Чьей кровью?»

«Все мужчины, которых ты послал на смерть. И женщины. И дракон», - нахмурился мальчик.

«Кто ты?» - спросил Джон, пытаясь хоть как-то осмыслить увиденное.

«У меня больше нет имени. Я не могу его вспомнить. Но, кажется, я был лягушкой, когда-то. Я не уверен. Певцы поют, и они не называют меня именем», - он поднял глаза, и интенсивность оттенила мохово-зеленые глаза. «Зачем ты пришел сюда, Джон Сноу?»

«Я...» Джон колебался. Он действительно не был уверен, почему. Его просто тянуло сюда. Поэтому он объяснил, как мог: «Я думаю, я ищу ответы».

«Для ответов должны быть вопросы».

«О Бране», - на мгновение лицо мальчика приняло сложную форму, полную боли и печали.

«Трехглазый ворон», - ответил мальчик.

«Да. Как он стал тем, кем стал?»

«Он ел кровь других, и другой ворон научил его летать. Я покажу вам», - мелькнула сцена вокруг них, и Джон стоял в пещере, возле трона с поврежденным скелетом. Только теперь в ней был живой человек. Он был непостижимо стар, его кожа была тонкой и хрупкой, как пергамент. Его волосы были выбеленными, как кость, достигая пола, и один красный глаз смотрел из иссохшего лица. Ветви ныряли в тело человека и выходили из него, так же, как Джон видел их выше, но тело было живым. Одна большая вилась через глазницу человека. Винное пятно портило правую половину его лица. Рядом с ним, на меньшем троне, сидел Бран. Теперь не Бран, нет, не холодная оболочка, которой стал его брат, а упрямый мальчик, которым он был. Он выглядел таким молодым, таким уязвимым, особенно среди разбросанных костей на полу пещеры. Вороны порхали вокруг, а рядом была маленькая женщина. Дитя леса, понял Джон.

«Да, но почему ?» - говорил Бран мужчине.

«Я уже говорил тебе, Брэндон», - его голос был тихим и шепотным, словно изношенным за слишком много лет использования. Тем не менее, Джон мог услышать в нем нотки раздражения, - «У меня нет магии, необходимой для починки твоих сломанных ног».

«А как же дети? А как же ты?» - обратился он к маленькой смуглой женщине, покрытой листьями и виноградными лозами. Она наклонила голову, моргая оранжевыми глазами. У них были странные, щелевидные зрачки, заметил Джон.

«Ты жадный мальчишка, Брандон Старк. Последний Древовидец сказал тебе, что ты будешь летать. Зачем тебе ходить, если ты можешь летать?»

« Я не умею летать, птицы летают. Я беру их только когда они летают. Почини мне ноги!» Джон забыл это о Бране, каким требовательным он мог быть. Маленький лорд. Бран, казалось, помнил себя: «Пожалуйста, Лиф. Ты можешь меня починить?»

Язык ее тела был скорее змеиным, чем человеческим, и если у нее и были какие-то эмоции по поводу этой просьбы, Джон не мог понять, какие именно, просто наблюдая за ней: «Нет. Может быть, один раз, но потом ты выколола нам все глаза и украла нашу магию».

Рычание слов. Бран отпрянул от нее, явно удивленный ядом в ее тоне. Древесный человек продолжил: «У них есть веские причины злиться на людей. Когда я пришел сюда, один из моих братьев был тяжело ранен. Я был тем, кто им был нужен, и они не хотели помогать ему, только я. Лиф и певцы маленькие, но они не дети. Они помнят, что люди делали с ними».

Джон был удивлен тем, насколько грустным был голос этого человека, и повернулся к своему проводнику: «Кажется, он... живой».

«Он был».

«Бран, он не может... в нем нет эмоций. Он не печален, он не сочувствует. Этот человек был трехглазым вороном?»

«Да», - мальчик также кивнул, подтверждая свои слова, - «Бринден Риверс было его имя. Как и я, и певцы, он жил долго после того, как должен был умереть».

«И лист?»

«Она умерла, когда они пришли в пещеру».

"ВОЗ?"

Мальчик посмотрел на него, проверяя, не был ли Джон намеренно невежественным: «Ты знаешь, кто сюда пришел. Эти вопросы для твоего собственного любопытства, и я не знаю, сколько времени мы проведем вместе. Задавай вопросы получше».

Подумав об этом, Джон понял, поэтому кивнул: «Этот трехглазый ворон, он... он, кажется, испытывал эмоции. Он казался раздраженным, а затем грустным. Бран, он так не делает. У него никогда нет эмоций».

«Да», - согласился мальчик-лягушка, кивнув. «Это странно».

«Как это произошло?»

«Это, Джон Таргариен, гораздо лучший вопрос».

«И каков же ответ?»

«Я не знаю. У меня есть зрение, но я не могу видеть все. Я не могу видеть, что случилось с Браном, но...» - мальчик осекся, мотнув головой в сторону, - «Ты должен идти!»

«Что? Зачем?» - нахмурился Джон, не собираясь уходить. Но затем он услышал это. Шепот треска льда, который преследовал его сны в последнее время. Иней покрыл края видения, полз по корням, камням и костям. Его дыхание затуманилось перед ним, и слишком знакомый страх закрутился глубоко в его кишках.

«Ты слышишь его. Ты должен идти!» - повторил мальчик-лягушка, и Джон кивнул: «Никогда не возвращайся в это место. Научись использовать свой дар».

Вот и все, последние слова, сказанные ему мальчиком. Он моргнул и попятился назад, обратно в пещеру с телами. Тело отпустило его, его мертвые пальцы сжались в форме, где когда-то было его запястье. Певцы снова затихли, и Призрак снова был нем. Пещера казалась холоднее и зловеще, и меньше походила на то, что он должен был здесь находиться. Он нашел то, что искал, поэтому он собрал свои вещи и своего волка и начал долгий путь обратно к выходу.