Chapter 10.
На чердаке раздавались грохот и ругань. Отборная, крепкая. Как только моряк ругаться и умеет. И ты не знала, куда деться от этого праведного гнева, от этой всеобъемлющей боли духа, чьи раны ты вновь потревожила. Ты не хотела делать хуже, больнее, оно вышло так само, совершенно случайно.
И ты почему-то совершенно точно знала, что Юнги тебя не тронет.
Не потому, что не может, нет. Бросаться предметами он умеет очень хорошо, и никто не помешает ему задушить тебя ночью подушкой или воткнуть нож прямо в спину, между двух острых лопаток. Нет. Он слишком боится снова остаться один в этом пугающе пустом доме, куда потом могут приехать те, кто не уживутся с недоброжелательным соседом, кто нарушит его хрупкий покой и миропорядок.
Ты нашла слабое место Юнги и теперь знала, на что нужно давить, если станет совсем худо.
Ты купила новую гитару взамен той, что когда-то по воле призрака треснула поседение, и теперь наигрывала печальную мелодию для новой песни, строчки которой в голове складывались сами собой. Не спалось.
За окном тишину нарушал мерный стрекот цикад, который так идеально подходил к твоей песне, но вот нарушаемую тонкой мелодией почти души, нарушил вопль, полный боли, а затем и жуткий грохот, доносящийся с чердака. Ты вздрогнула, на затылке зашевелились волосы от того, насколько болезненным и жутким казался этот крик. Превозмогая страх и все здравые интинкты, ещё оставшиеся в твоём рассудке, ты отложила музыкальный инструмент и направилась туда, где была лестница, ведущая на чердак.
Там горел тусклый жёлтый свет голой лампы под потолком, что сейчас мерно покачивалась, а на самом чердаке царил сущий беспорядой. Их детской кроватки были выломаны деревянные прутья, торчащие теперь уродливыми и острыми зубами диковинного чудовища.
Юнги сидел посреди царящего беспорядка, бессильно уронив голову. Он тяжело дышал и рассматривал свои трясущиеся бледные руки, синие вены на которых вздулись от напряжения.
Молча ты присела рядом с ним и хотела положить руку на плечо юноше, но та лишь прошла сквозь. Этим ты и выдала себя. Юнги обернулся, абсолютно опустошённый, с полными боли глазами.
- Зачем ты пришла? Поглумиться?
- Нет, Юнги. О, Юнги, почему ты ищешь во всём подвох?
- Так зачем ты здесь? - упрямо повторил он. А действительно, зачем ты пришла? Чтобы поддержать? Да не сдалась духу твоя поддержка, он, щеристый и колкий, не поймёт и воспримет её в штыки. Пожалеть? Жалость - последнее, что хотел бы вызывать Юнги.
- Я... Я не знаю.
Он помолчал, облизал тонкие бледные губы.
- Я тоже не знаю... Я привык любить её, всю смерть лелея надежду на встречу. А теперь мне даже любить некого. Что мне делать, Т.И.?
Он обратил на тебя взгляд чёрных опустевших глаз, моля о помощи, страстно желая найти хоть что-нибудь, что заполнит пустоту внутри.
- Что мне делать? Я уже совсем забыл, как Ёрин выглядит. Всё, что у меня осталось - письма и портрет. Больше ничего...
- Нужно забыть. Забыть и продолжить существовать не прошлым, а будущим, - попыталась утешить юношу ты.
- Каким будущим, если я мёртв?
- Мы придумаем что-нибудь. Обязательно придумаем.
Ты замялась, ища взглядом хоть что-нибудь, что может пригодиться. Наконец твой взгляд упал на старую накидку, которую ты встряхнула от пыли и набросила Юнги на плечи.
И следом наконец обняла, найдя способ его коснуться.