Тайна талисмана. Паучиха

23 октября 2017г.

Внезапно прозвучавший голос вырвал его из объятий темного и пустого сна без сновидений. Мир вернулся с яркими и пронзительными нотками кипящего недовольства, грозившего перерасти в очередной скандал.

— Просыпайся давай! — Голос принадлежал его девушке, такой же приятный и родной, но со столь знакомыми интонациями, не предвещавшими ничего хорошего. — Алкаш голимый! Из-за тебя я на работу опаздываю.

Утро у Михаила Грозного началось с больной головы и сильного похмелья. Каждый звук, чем бы он ни был, будь то беспрерывный бубнеж, сирена, гавканье, утренние новости или не прекращавшийся свист чайника на плите, невероятно раздражал мужчину. Вся эта какофония звуков, в десятки раз сильнее отдаваясь пульсирующей болью где-то глубоко в мозгу, не позволяла ни сосредоточиться, ни сообразить, что происходит вокруг. От всех этих болезненных ощущений голову хотелось отрезать.

Михаил проснулся и тут же пожалел об этом, когда яркий свет из распахнутого окна больно резанул по глазам. Хотелось забраться обратно под одеяло, натянуть его на голову и не показываться наружу еще несколько часов, досыпая то, от чего оторвали. Однако на такой поворот событий рассчитывать даже не приходилось. И дело было не столько в его девушке, продолжавшей повышать голос, сколько в работе, на которой необходимо хотя бы изредка появляться, чтобы не быть уволенным.

Он нехотя сел и осмотрел маленькую комнатку, в которой себя обнаружил. Это было миниатюрное, но со вкусом обставленное под классику помещение, где большую часть пространства занимали шкафы. Вся мебель, как и сами шкафы, так и письменный стол, были сделаны под заказ из белого дуба.

Из-за этого Катя каждый раз шипела, когда Михаил в очередной раз приходил в состоянии перебравшего лишнего и начинал цепляться за мебель и собирать все углы. Подобные вещи стоили дорого, а обновлять лакировку после каждой новой царапины у них никаких бюджетов не хватало.

Следователь тяжело встал, потерянным взглядом разыскивая джинсы. Как он их снимал и куда после этого закинул, сам не помнил. И, что несложно было догадаться, они в очередной раз обнаружились на своем законном месте, заброшенные за кресло в углу комнаты. Пока он натягивал их на себя, стараясь не попасть двумя ногами в одну штанину, на кухне послышалось звяканье посуды и свист чайника, который Миша ненавидел больше всего остального.

Он часто предлагал Кате купить человеческий, электрический чайник, но она каждый раз отнекивалась, говоря, что и этот кусок советского металлолома ее устраивает. Зато Миша унюхал весьма привлекательный и будораживший желудок аромат жареной картошки с салом, бывший его любимым быстрым блюдом. Желудок голодно заурчал, но Миша сглотнул появившуюся слюну и решил не натыкаться на столь профессионально расставленную ловушку.

— Иди кушать, — с кухни донеслось приглашение девушки, звучавшее максимально мягко и спокойно, — и джинсы брось на сушилку!

— Кать, а в чем я тогда пойду на работу? — Поинтересовался он также максимально мягко, ощущая себя сапером на минном поле. С ней они вместе не живут и второго комплекта в квартире не было. Здесь нужен был закадровый голос Дроздова, сообщавший о том, что хищник засел в засаде и заманивал свою жертву.

Катя даже вышла с кухни и подошла к двери спальни, с хитрой улыбкой сообщив:

— Жужа был настолько счастлив увидеть тебя, что от радости пометил их, пока валялись на полу.

— Твоя собака сейчас будет парашютистом, Кать! — Миша закатил глаза к потолку.

— Быстрее ты туда отправишься со своими джинсами, вместе или раздельно! — На эмоциях сказанная фраза оказалась спусковым механизмом. Напускное добродушие моментально улетучилось, и Катя разрядилась в него гневной тирадой, яростно тыча деревянной лопаточкой в его сторону. — Пришел в два часа ночи, дубасил в дверь, перебудил всех соседей! От тебя воняло как от бомжа! Я едва удержалась, чтобы полицию не вызвать! Ты из «Трапезы» пока сюда добирался, все лужи пособирал?! Иди ешь быстрей, а то все остынет!

Закончив тираду таким неожиданным финалом, она последний раз замахнулась лопаточкой, словно собиралась голову ему проломить, и ушла обратно на кухню.

— Да не хочу! — Бросил Миша ей в спину, старательно не слушая подвывания желудка. — Что ты пристала со своей готовкой?

И не ожидаясь ответа, он также резко вышел из комнаты и рванул в ванную, чтобы его не успели перехватить в коридоре. На ходу надевая рубашку на голую грудь, он заметил, что края пожеваны. В дверь ванной долетело несколько резких выражений, среди которых самым спокойным было обещание ему порцию картошки засунуть туда, куда не надо, и потом еще ложкой утрамбовать, чтобы побольше влезло. Живо и необычайно ясно представив себе эту картину, Миша решил не продолжать диалог и включил кран на всю мощность, шумом воды заглушая недовольство Кати. Снова стащив с себя джинсы, он быстро разглядел пятно на левой штанине, и, пообещав себе в один прекрасный вечер устроить день корейской национальной кухни, принялся затирать пятно мылом. Вышло хуже, чем хотелось, но лучше, чем можно было ожидать. Кинув джинсы на сушилку, он уже в рубашке, но без порток, снова вышел из ванной. На кухне Катя яростно выскребала подгоревший жир со сковороды. Даже не видя ее, Миша вжал голову в плечи, уже не сомневаясь, что с кухни в его сторону может что-нибудь вылететь.

Пока джинсы подсыхали, он вышел на балкон покурить. Голова все также болела. Вместе с этим пришло осознание, что сегодня не суббота, и настроение стало еще хуже.

Затянувшееся дело по убийству семьи Остаповых все также не двигалось с места, их дочь не нашлась. Мирославыч в загульном отпуске, а значит вместо него будет Коля, а это тоже не предвещало ничего хорошего. К тому же сегодня должна прийти новая коллега, которую хотят отдать ему в напарники. Говорили, что она из главка, и воображение Миши учтиво дорисовывало мордастую жирную грымзу с мерзотным характером и таким же мерзотным голосом, которая теперь будет видеть смысл своей жизни только в том, чтобы сделать его собственное пребывание на этом свете еще хуже. Это печалило. Миша глубоко затянулся и от души сплюнул в окно. Там, по другую сторону стекла, лил дождь. Значит, по пути еще придется намокнуть. Он даже подумал, что нет смысла дожидаться, пока джинсы высохнут. Все равно придет на работу мокрый, как утопленник. Общую картину вырождения его когда-то светлого будущего дополнил протяжный сигнал подходившей электрички.

Единственное, что в данный момент могло сделать его настрой еще хуже, так это все тот же вкусный запах с кухни, который манил туда, где ему предстоит выслушивать длительный и поучительный монолог его будущей супруги о том, как он портит собственную жизнь, здоровье и генофонд этого поколения. Понимая, что если задержится здесь слишком долго, то все-таки попадет в эту ловушку, Михаил еще раз сплюнул и решил, что пора мокнуть.

Забрав джинсы и на ходу одеваясь, он так и не зашел на кухню, и только с извиняющимся видом улыбнулся, когда Катя встала в дверном проеме с кухни, сверля его взглядом. С таким взглядом фрицы народ в газовые камеры гнали, а с него требовали сесть за тарелку с картошкой.

— Ты будешь есть или нет? — Ровным и холодным тоном поинтересовалась Катя, пока он завязывал шнурки.

— Да не хочу я! — Чуть не простонал он, сражаясь с непослушными завязками. — И работы много! Я и так уже опаздываю, чтобы рассиживаться!

— Напиться тебе вчера работа не помешала!

— Вчера было вчера. А сегодня — сегодня! — Выдал Михаил крайне интеллектуальную мысль, не зная, чем еще ответить. Хотелось есть, спать и Катю под боком, а вместо это предстоял дождь, электричка и толпа мокрого серого народа. Все-таки завязав шнурки, он выпрямился. — У меня висюков как у дурака махорки… Мне правда бежать нужно…

— Убить тебя мало. Я старалась, готовила, а ты проспался и сразу сваливаешь… — холодно произнесла Катя, но все-таки потянулась вперед для поцелуя.

Михаил на секунду задумался, чем ему это грозит, но не нашел в себе сил просто развернуться и уйти. И потому он тоже потянулся навстречу и чмокнул ее в щеку.

— Как придешь в следующий раз, я тебе устрою каникулы выходного дня, — сурово пообещала Катя, не отрывая глаз. Он отринул, и она одарила его еще одним холодным взглядом. — И только попробуй не прийти. Я знаю, где ты работаешь.

— Куда я от тебя денусь, — ответил Михаил и все-таки распахнул дверь. — Тем более, Артемка по тебе всегда скучает.

— О да, — захохотала девушка, — встретились две подружки, прожгли два самовара.

На этих словах Михаил и закрыл дверь, оставив Катю одну. Где-то внутри заныла мысль, что ведет себя как последний отброс, но прямо в эти минуты устраивать семейные разборки не хотелось совершенно. А в том, что они будут, он не сомневался ни минуты.

И ему действительно уже нужно было бежать. Рабочий день в самом разгаре, а он даже еще в отделе не появлялся. Поэтому Михаил ускорил шаг, прикидывая в голове, о чем будет говорит с начальством и что можно написать в отчете по Остаповым.

Желудок продолжал ныть, и следователь решил, что все же надо перекусить. Прямо по ходу был уже знакомый ларек шаурмы, весьма колоритно выглядевший со своей вывеской с обработанной фотографией любимого всей страной президента, счастливо улыбавшегося и державшего в руке шаурму. И столь же колоритно выглядевшего владельца этого ларька, словно только что сошедшего со страниц советского сборника анекдотов.

— Острую сырную. — Буркнув заявил Михаил с ходу, заглянув в окошко.

— Одну минуту, дорогой! Все как ты любишь! — Как всегда, в приподнятом настроении, заявил ларечник. — А что такой грустный, дорогой? День не задался?

— Да как обычно, Шамиль… — Выдохнул Михаил, нахохлившись под дождем.

— А-а-а-а… Женщина. — С загадочным тоном протянул Шамиль, накручивая шаурму. Дородный, с густой бородой и такой же густой сросшейся бровью, ларечник понимающе кивнул и с умным видом поднял палец к небу. — Как говорил отец моего отца, а ему так говорил его отец, что ни один мужчина не может быть без женщины, но ни один мужчина с женщиной не может не хотеть быть одному!

— Забавно, что с такими родственниками ты вообще на свет появился, — сухо произнес Михаил, с голодным взглядом наблюдая, как ему готовят шаурму.

— Настоящая женщина должна быть опорой мужчины, а не расстройством. Вот, например, — Шамиль посмотрел по сторонам, сегодня разговорчивый не в меру. Дождь разогнал посетителей, и он, по всей видимости, заскучал. — Шаурма! В шаурме все к месту. И мясо, и салат… и… мясо. Мужчина — это мясо. Это все, без чего не может быть еда. Без мяса не будет шаурмы. Без мужчины не будет семьи. А женщина… Женщина это лаваш. Кому нужен лаваш без всего? Никому. Лаваш как еда, но одним лавашем сыт не будешь. Но без лаваша не будет шаурмы. Мясо рассыпется, а салат пожухнет.

Михаил все еще пытался понять, какую мысль до него хочет донести Шамиль, сравнивая шаурму и женщину. Эту мысль, Шамиль, видно, сам уже потерял, но не мог в этом признаться, потому продолжал кулинарно философствовать, пока его аллегория мироздания и семейной психологии прогревалась.

— Что я вообще должен из этого понять? — Задумчиво заметил Михаил, голодным взглядом сверля Шамиля. — То, что ты пьян, или то, что я не успел протрезветь?

— То, что женщина и мужчина едины, брат, как задумал Аллах! — Подчеркнул свою мысль Шамиль. — Аллах сделал женщину, чтобы мужчина был счастлив. Но женщина сама захотела быть счастливой, и тогда Аллах сделал мужчине шаурму! Женщина может расстроить, но шаурма всегда будет тебе счастьем!

С этими словами Шамиль торжественно протянул ему свежую горячую, с пылу и с жару, шаурму. Михаил удивленно выгнул одну бровь, пытаясь понять, был ли в эту минуту Шамиль серьезен или это было какое-то представление на скрытую камеру.

— Женщина она такая… Она нервы потреплет… Но если ты к ней всегда возвращаешься, то, значит, именно эта женщина для тебя как лаваш для шаурмы! — Заметил Шамиль с довольным видом. Такая глубокомысленная философия от лавочника для Михаила казалось чем-то недостижимым. То ли он был слишком глуп для этого, то ли создатель шаурмы был слишком гениален. — Я завернул для тебя шаурму, а Аллах дал тебе эту женщину!

— Я… — Михаил не знал, какие вообще слова можно использовать в такой ситуации. — Мне надо это обдумать… Долго обдумывать…

— Приятного аппетита, дорогой брат! — Кивнул ему ларечный философ. — В следующий раз скидку сделаю, если такой грустный придешь!

— Буду знать, — кивнул Михаил и наконец-то вцепился зубами в шаурму. Отходить от прилавка не хотелось из-за опасений залить сей оказавшийся столь глубокомысленным продукт дождем, но от окошка он все же отошел в сторону.

В чем точно нельзя было отказать Шамилю, так это в том, что готовить он умел. Как всегда, вкусно и сытно, но сегодня все равно чувствовалось раздражение. Пробивалось ощущение потери, что вместо домашней картошечки он опять жует на ходу, словно уличная собака. Было немножко обидно, и в первую очередь на самого себя.

Дальнейший маршрут пролегал уже привычным образом. Доедая на ходу шаурму, он влез в первый же автобус в сторону города и свалился на ближайшее свободное место. Из-за дождя народа было даже больше обычного, и все были мокрые, злые и недовольные. С наступившей сытостью вернулась и сонливость, и Михаил, подняв воротник куртки, нахохлился и попытался вытянуть ноги. Однако места не хватало также, как и обычно. Мысленно проклиная жадность тех, кто пытался набить в салон транспорта как можно больше пассажирских кресел, следователь кое-как свернулся на свободном кусочке пространства и прикрыл глаза.

В дороге выспаться толком не получалось, постоянно мешали другие пассажиры и тряска, из-за чего Михаилу казалось, что он только еще больше устал. Вместе с этим продолжало портиться и настроение. Поэтому уже на выходе у детектива было ощущение, что он не только не выспался, но и готов обвинить в этом весь существующий мир. А дождь не только не прекратился, но и стал еще сильнее. Остановившись на улице, Михаил поднял взгляд к небу, словно рассчитывая увидеть там некую ехидную физиономию, решившую окончательно испортить ему день. Там никого не было, кроме низко висевшего свинцового неба, и еще раз тяжело вздохнув, он быстрым шагом направился в сторону работы.

Промокнув, замерзнув и чувствуя, что философская шаурма после тряски в автобусе плохо переваривается, Михаил с ходу взлетел на лестницу, ведущую к дверям и, не притормозив, вломился внутрь. Какая-то дамочка подвернулась под руку, но у него не было ни времени, ни желания изображать вежливость. Он успел перехватить дверь прямо перед ее носом и первым влететь внутрь.

— День добрый, царь батюшка! — Донесся со стороны окна регистрации знакомый голос Артема. Михаил на ходу обернулся в его сторону.

— Доброславов! — Он скривился в плотоядной улыбке. — Как вовремя ты мне попался! Где отчет по экспертизе на Остаповых? Ты мне уже три дня как обещался его донести! Иди сюда…

— Ах! Экспертиза! — Артем начал отступать к задней двери, — я как раз собирался за отчетом и сходить… Филлимонычу еще что-то уточнить надо было…

— Три дня уточнял?! — Грозный попытался залезть в маленькое окошко регистратуры и дотянуться до Артем рукой. — Подойти сюда, я не дотягиваюсь, чтобы тебя ударить!

— Царь-батюшка, я за отчетом, это ведь очень важно! В кабинете расскажу детали! — Артем скрылся за дверью с другой стороны.

Грозный выдохнул. Несколько разрядившись, он даже чуть лучше себя почувствовал. И почти сразу же рядом с собой обнаружил ту самую девочку, которую чуть не зашиб у входа. Такая же мокрая и такая же злая, как и он сам, она внимательно на него посмотрела. Он не стал отвечать на ее взгляд. На него сегодня одна женщина уже накричала, норма достигнута. Если и хочет ему чего-то сказать, то пусть подождет до следующего раза.

Пройдя по коридору, Михаил открыл дверь своего кабинета и вошел, сразу включив свет. Небольшое помещение, в котором всегда было несколько тесновато из-за книжных шкафов, стоявших практически вдоль всех стен и занимавших большую часть свободного пространства. Сами они были забиты толстыми папками, которые хранились и складировались в больших картонных коробками. Дела и материалы к ним занимали как большую часть кабинета, так и большую часть его жизни.

Грозный снял промокшее пальто и повесил на единственном дешевом крючке в кабинете. Он по привычке приоткрыл окно, поскольку из-за бумажной пыли нос сразу закладывало, но оттуда повеяло сыростью и дождем. Задумавшись на мгновение, Михаил закрыл окно обратно, решив, что замерз уже достаточно. Сев за стол, он включил компьютер.

На столе творился безобразнейший хаос. Там лежал кусок оргстекла, размером с саму столешницу и уже затертый до полупрозрачного состояния. Под ним лежали разные телефоны, имена, адреса и всяческие уже непонятные записки. Сверху скопилось несколько стопок папок, которые нужно было просмотреть. Тут же пара грязных кружек, покрытых слоем налета от дешевого растворимого кофе, и прочий бумажный мусор, постоянно образовывавшийся вокруг клавиатуры. Также на автомате он дотянулся до подоконника и включил чайник.

Пока тот закипал, Грозный развернулся к стене, где висела большая пробковая доска с кучей пришпиленных листков и записок. Среди всех бумаг там висело несколько фотографий, вокруг которых и вились его рабочие мысли несколько последних дней. В первую очередь его внимание приковала фотография с двойного убийства Остаповых, повисшая на отделе без малейших зацепок.

Богатая семья, владельцы частной психиатрической клиники были жестоко убиты. Первым предположением этого дела была авария, но последующая экспертиза доказала, что колеса машины были на ходу прострелены, что и вызвало потерю управления и последовавшее за этим столкновение.

Кроме того, главу семейства добили уже после аварии, когда он пытался выбраться из разбитого автомобиля. В теле было обнаружено несколько пулевых отверстий в груди и животе. Кто-то пытался подстроить несчастный случай, но при этом был рядом, чтобы убедиться в их смерти, и он же, по всей видимости, и добил несчастного. Экспертиза пуль ничего не дала, оружие убийства также не было найдено. У семьи не было ни врагов, ни соперников, а версия обычной попытки ограбления здесь никак не складывалась.

Миша нахмурился. В этой схеме что-то не сходилось между произошедшим и реальностью. Он остановился взглядом на семейной фотографии Остаповых, пришпиленной к пробке в центре доски. Задумчиво глядя на улыбавшиеся лица членов погибшей в автокатастрофе семьи, он взял закипевший чайник и налил кипятка в кружку, где уже скукожился несколько раз заваренный чайный пакетик.

В этот момент к нему и подошел коллега, милый и добродушный мужчина, с явным желанием рассказать Грозному последние новости. Заметив его боковым зрением, Миша развернулся в кресле в сторону вошедшего.

— Ты видел? У нас такая барышня пришла! — Заинтригованно протянул коллега, округлив глаза.

— Удиви, — с откровенным безразличием ответил Михаил. Отвлекшись от собственных мыслей, он заметил, что пакетик чая лишь едва подкрашивал воду в нужный цвет. Голова до сих пор трещала, и это все больше раздражало, поэтому он кинул в кружку сразу два новых пакетика.

— Тут на уши все встали, — коллега не желал отпускать тему и продолжил, заодно положив ему на стол несколько новых документов.

— Спасибо, Филлимоныч, — буркнул Миша, скользнув взглядом по новым бумажкам, — Артем у нас тут как еж. Пока не пнешь — не полетит. Тут все?

— Не дергай ты его так сильно, Миш, — ласково и больше по-отцовски начал Филлимоныч успокаивать следователя, — он только в магистратуру поступил, дай ему немного разогнаться.

Филлимонович был среднего роста, немного округлившийся из-за своей излишней слабости к сладкому. Вечно с добродушной улыбкой, иногда совершенно искренне бесившей Грозного, он всегда разговаривал как тот самый дедок на вахте, отвлекшийся от сканвордов. Эксперт сел рядом с Михаилом на свободный стул и добродушно на него посмотрел. Миша очень хорошо знал этот взгляд, обещавший еще один поучительный, но совершенно бессмысленный с его точки зрения, разговор. Словно тот был батюшкой, общавшимся со старым мирянином, смиренно и без укора смотревший на заблудшего сына. Тарас Филлимонович Березов всегда так выглядел, когда видел, что внутренний детский эгоизм начинал превосходить над здравым смыслом.

— Конечно. А потом на тебя ножки повесит, примерно так же, как в твоем отделе. — Михаил звучно прихлебнул чаю. — Дырявая голова не освобождает от ответственности.

Березов только вздохнул. Грозного, как всегда, распирало чувство чрезмерной ответственности и тяги к нездоровому перфекционизму, который почему-то проявлялся только в работе. Каждый раз, когда тот видел, что побеждает в споре, то не мог не съязвить.

— Говорят, «незнание закона», а не «дырявая голова». — Очень мягко поправил Березов, но в ответ Михаил только зашипел от слишком горячего чая во рту и всем своим видом изобразил, что даже плававшие в кипятке чаинки его интересуют намного больше, чем моральная сторона обвинений Артема в некомпетентности.

Филлимонович сам же разговор заканчивать не торопился, и потому переключился на другую тему, посмотрев на доску с записями и пометками Грозного.

— Мда… жалко их… Остаповых. Алешка хорошим человеком был, а вот Риточка… волшебные пирожки делала.

Миша удивленно, словно он вживую увидел лешего, посмотрел на Тараса, позабыв и отхлебнув из кружки кипятка. Закашлявшись, он справился с дыханием и еще раз внимательно посмотрел на эксперта.

— Мне не послышалось? Пирожки от Риточки? Пирожочки?! Филлимоныч, у тебя там мозги засахарились уже, что ли?! Ты их знал?! И молчал?!

— Успокойтесь, молодой человек. Неприлично много вопросов…

— Филлимоныч, неприлично — нужду в сапог соседу справить. А это производственная необходимость! — Мишу пробила мысль, что он нашел ту самую ниточку, которая поможет ему распутать скопившийся клубок нерешаемых вопросов.

— Да что тебе говорить-то? Я сам особо ничего и не знаю, я и видел-то их раза два или три. Собственно, тогда же и познакомились. Мы тогда с начальником вашим вместе работали, и по делам служебным с Остаповыми он меня и свел. Он у них другом был. Вот, если хочешь, то у него и спрашивай.

Грозный еще раз громко прихлебнул из чашки, переваривая услышанную информацию. Дело принимало неожиданный поворот, на который он и не рассчитывал. Чай был все еще горячий, но следователь этого словно и не заметил.

— Значит, говоришь, Мирославыч их двоих знал хорошо. А что же он тогда об этом и не распространялся? С одной стороны понятно, личные отношения, да и новости не самые приятные, что тут рассказывать… А вот с другой стороны, мог бы хотя бы вводные дать, где искать концы можно…

— Да… знал он их хорошо. Я так понимаю, и давно знал-то, — эксперт взял свободную чашку и одолжил пакетик у следователя. Настроившись на долгий разговор, что с Грозным удавалось не всегда, он и себе тоже чая заварил. — Я сам-то многого не знаю, только то, что Мирославыч мне тогда и сболтнул. Тогда, в те славные девяностые, когда сам черт разобрать не мог, где и что происходит, в Солнцево дело одно было, дело нехорошее… Тогда-то Тимофей наш и поседел…

— Постой, паровоз, не стучите, колеса… Какое Солнцево? При чем тут Остаповы? В Солнцево в девяностые чего только не было, тут если бы пришельцы приземлились, у них бы тарелку угнали. — Миша остановил эксперта, пока того совсем не унесло в воспоминания бурной и не всегда законной молодости.

— А ты что, Грозный, ты не знал? — Тарас Филлимонович удивленно посмотрел на собеседника, словно речь шла о прописных истинах, но потом задумался. Отхлебнув чаю, он медленно протянул. — А, ну да… Ты же в те времена еще мальчишкой был… Это мы с Мирославычем тут два пня старых. Молодежь, пороха-то толком еще и не нюхали… Да… Занесло меня…

— Да не, ты это чего, какие пни старые, — Миша чуть наклонился и вытащил из ящика стола коробку конфет, которую ему подарили от отдела на прошлый день рождения, и которая с тех пор там так и лежала. Как оказалось, не зря он тогда ее не выкинул. Открыв коробку, он протянул замечтавшемуся старику. — Ты чай-то холостым не пей, закусывай сладеньким, а то, как не родной-то…

— Вот, Грозный, вроде ведь воспитанный человек, а «чай закусывай». Это не водка, это напиток богов. Чай. Чаем запивают. Но за конфетку спасибо…

— Так о чем речь-то? — Подтолкнул Миша, пока старик выбирал, какую конфету взять. — Что там в Солнцево приключилось?

— А что там могло приключиться. Там бандиты были. А на тех бандитов другие бандиты были. А там еще и залетчики, в Москву-то их тянуло как мух на г… кхм, — эксперт сделал вид, что подавился чаем, — на мед их тянуло. Вот тогда наш Мирославыч седеть и начал… дел в отделе было невпроворот. Трупов как в Афгане…

— Ну, про бандитов я слышал, — Грозный вздохнул, боясь, что эксперт так и соскочит с темы. — Остаповы тут при чем? И каким боком Мирославыча к ним прибило?

— Остаповы? — Филлимонович задумался, жуя конфету. — Остаповы тогда бизнес мутить начали с Гусаровым. Психиатрия и психология, понимаешь ли… Умные слова по тем временам, но денег им вроде как Гусаров и дал.

Грозный, услышав новую фамилию, тяжело вздохнул и откинулся назад в кресле. Старика все-таки понесло, полезли какие-то новые имена, районы, непонятные личности, а главный вопрос тонул во всех этих воспоминаниях. Филлимовича в такие моменты можно к противнику забрасывать, для дезинформации. Он мог нести что угодно и сколько угодно с умным видом, и совершенно непонятно, где он действительно что-то помнил, а где на ходу придумывал, чтобы было поинтереснее.

— Гусаров? Это еще что за персона?

— Гусаров? Гусаров! — эксперт даже чашку приподнял. — Это такая змея была, что клейма ставить негде, но денег у него было больше, чем у всего остального Солнцево, вместе взятого. Он тогда на коне был, он мог всех нас купить, продать и снова выкупить. И Остаповы ему нужны были, чтобы деньги от крови отмывать, а они и рады только. Дела у них в гору пошли, народ к ним шел. А психология эта, болтай да и только… Вот они скоро и сами начали деньги подгребать. И Мирославыч тут же…

— С Остаповыми? — Миша подтолкнул конфеты ближе к эксперту. А тот даже не смотрел на собеседника, глядя куда-то сквозь него, сквозь стены, время и пространство. В те времена, куда его уносили воспоминания.

— С Остаповыми… С Гусаровым! Это сейчас Мирославыч наш принципиальный. А в те времена принципами только разве подтирались. Сейчас-то он сам кого хочешь в бараний рог свернет, и бандиты от имени его под себя ходят. Тогда-то он только начинал, и гнулся, и выгибался… И нагибали… — Старик вздохнул и прокашлялся. — Всех тогда гнули и сверху, и снизу…

Миша замер с приоткрытым ртом, понимая, что зацепил нечто важное, что в любое другое время ему бы никто не озвучил. Только боялся, что если надавит чуть крепче, то приступ воспоминаний Филлимоновича сразу же и пройдет. Сглотнув уже набежавшие вопросы, следователь аккуратно прихлебнул из чашки, не прерывая собеседника.

— Гусаров на причинном месте тогда всех вертел. Вот, примерно там Остаповы и начальник ваш и пересеклись… — Протянул старик, но потом остановился. — Я-то уже увидел это все, когда они вместе дела и вертели…

— И что за дела у них там были? В психологии? — Аккуратно протянул следователь. — У шефа нашего психология только одна, Уголовный кодекс называется…

— А черт их знает. Они не передо мной отчитывались. Только тогда Мирославыч с Остаповыми разве что в десна не целовался. И вот, как видится, от этой вот грешной любви тогда и жену его, и дочку его пулями и посекли. И зятя заодно. В перестрелке одной. Знаешь, как в этих фильмах голливудских. Две машины ко входу подкатили и в упор из автоматов его джип и изрешетили. Верно, думали, что он там. — Эксперт тяжело вздохнул. — Он там и был… С семьей. Только вот в тот момент он из машины вышел, ключи на полке забыл. И вот прямо у него на глазах их всех в решето… Я как сейчас помню. Я ведь тогда как раз судэкспертом начинал, и своими глазами все видел. Он в тот же день и поседел, ни одного темного волоска не осталось. И как хоронил их, помню… И как озверел он после… Ты думаешь, чего тогда в отделе столько смертей при задержаниях было?

Эксперт даже рот приоткрыл и посмотрел на следователя пустым взглядом.

— Чего? — Только и спросил Михаил.

— Так их сам Мирославыч… Тут же, в обезьяннике. Вязали эти уродов. Они то ржали, думали, что им ничего не будет. Связи. Знакомства. Деньги… А потом они зубами в бетон. И плевать, кто это. И как хорошо… У него от дочки игрушка была мягкая. Слоник. Так он его песком набил, и этих охаживал. Ни следов, ни синяков. А внутренности в кашу. Тогда его боятся и стали. Все. И шпана, и те, кто покруче. Ему же терять нечего. А эти знали, что если в обезьянник к нему попадут, то путь оттуда только один. И не на скамью подсудимых. А вот прямо отсюда и в могилу. А он их искал. Тех, кто его семью посек. Нашел. Исполнителей. Даже сюда не привез. Знаешь, он потом еще после всего этого сидел вот так вот, как мы с тобой. Сигаретой затянется и говорил каждый раз… «Знаешь, каково это, человека убить? Вот и я не знаю. Ни одного не убивал». И сидит так тихо, кровь из-под ногтей засохшую отковыривает. Страшный он тогда был. Вот только когда внуки у него подросли, тогда и успокоился немного. Он на них разве что не молился. Свет новый увидал, да и на человека стал похож…

— То есть, из-за этого он так и напрягся, что внуки болеют? — Протянул Миша.

— Болеют? — Филлимонович грустно усмехнулся. — Нету у него внуков. Одного убили. Уж как, не знаю, но убили. А второй в коме. Вот наш дорогой и уважаемый Тимофей Мирославович Косолапов и скосолапился. Я его позавчера видел. Он бухой в зюзю. Слова осмысленного выдать не может. А как чуть трезвеет, реветь начинает. И снова пить. Как бы у него печень от такого не лопнула…

— Даже так… — Миша протянул и потер висок свободной рукой. — Даже так… А я и не в курсе… Да и дела до нас вроде не доходило… Об убийстве…

— Дойдет, как же… Косолапов тут сам этим займется. Будь уверен.

— Прям так, бухим и займется? — Это была попытка в сарказм, но эксперт не отреагировал, а смерил следователя тяжелым взглядом.

— Займется. Алкоголь в радиусе досягаемости закончится, и займется. Только тогда в отделе глухарей с десяток добавится, а если кто попытается ими заняться… — Эксперт пожал плечами и внимательно посмотрел Мише в глаза. — Ты же знаешь, у нас по нормативам часть глухарей списывают. Стопроцентной раскрываемости никто не ждет. И от тебя в том числе. Тихо и спокойно такие дела уйдут в архив. Понимаешь?

— Понимаю, — Миша кивнул. — И не понимаю… Мирославовича нашего…

— А ты и не понимай. Ты своими делами и занимайся. Остаповыми вот. Тем более, теперь-то их с начальником уже вообще ничего не связывает. Может даже, те же концы, как говорится, в воду.

— Кровожадный ты какой мужчина… Концы тебе только в воду. Что-то все равно не вяжется. — Заметил Грозный. — Ты же мне так и не сказал, что у них с шефом нашим общего-то было. Перескочили с темы или ты намеренно от ответа ушел? А?

И в этот момент в дверь постучались.