Персимон

Я не хотела думать о нём, но он был везде — в книгах, которые я читала, их страницы пахли так же, как его шарф, и я ловила себя на том, что ищу в текстах его голос; в табачном дыме, который ловила на улице, он витал в воздухе, как напоминание, и я замирала, чувствуя, как сердце сжимается; в тенях, ложащихся на мостовую вечером, они казались такими же тёмными и загадочными, как его взгляд; в самом воздухе, в его плотности, в его тишине — он был везде, даже когда его не было рядом. Он не делал ничего, чтобы меня преследовать, но мне казалось, что его присутствие обволакивает меня, как невидимые нити, которыми я сама себя связала.

Я не видела его несколько дней. Я нарочно выбирала другие маршруты, даже если это означало, что мне приходилось идти дольше, даже если мне было неудобно. Я притворялась, что мне всё равно, что его нет в моих мыслях, что его взгляд ничего не значит. Но что-то внутри меня бунтовало.

В тот вечер я пила вино. Я не собиралась напиваться, но выпила больше, чем планировала. Это был один из тех дней, когда внутри всё было пусто и тяжело одновременно, когда слова людей вокруг казались слишком громкими, а воздух — слишком густым. Я пыталась заглушить мысли, но они прорывались сквозь лёгкое опьянение, тёплые и пронзительные, как лезвие сквозь кожу.

Я хотела забыться, но вместо этого я вспомнила его. Я вспомнила, как он смотрел на меня в тот день, когда я оставила ему рисунок, как его губы кривились в едва заметной улыбке, когда я брала у него книгу, как его голос был низким и ровным, когда он говорил, что творчество — это признание. Я ненавидела его за это. Я ненавидела себя за то, что хочу, чтобы он снова посмотрел на меня. И мне было невыносимо плохо.

Я шла домой через тёмные улицы, чувствуя, как сердце бьётся в груди глухо и больно. Ветер холодил кожу, а воздух пах осенью — влажными листьями, дымом, чем-то терпким, почти медовым. И тогда я увидела его. Он стоял у подъезда, курил, как всегда, медленно и спокойно. Огонёк сигареты тлел в темноте, тонкая струя дыма растворялась в воздухе.

Я остановилась на мгновение, потом шагнула к нему.

— Дай.

Он поднял взгляд, не удивился, не сказал ничего, просто протянул сигарету. Я взяла её, губами коснулась фильтра, где секунду назад были его губы, сделала глубокую затяжку. Табачный дым обжёг горло. 

Я стояла чуть выше, на лестнице, а он — внизу. Он молча смотрел на меня — тёплый, тяжёлый взгляд, без намёка, без вопроса, только пристальное ожидание.

Я чувствовала, как под его взглядом дрожат мои пальцы, как тяжело поднимается и опускается грудь, как быстро и хрипло выходит воздух сквозь губы. 

Я знала, что этот момент слишком хрупкий, но я сделала шаг вниз, ещё один, ещё. Он не двинулся, только следил за мной глазами.

Я подняла руку, медленно, осторожно, как будто во сне, пальцы скользнули в его волосы — шёлковистые, чуть жёсткие на кончиках. Он не отвернулся. Я видела, как в уголках его губ едва заметно дрогнула улыбка — медленная, ленивая, понимающая. 

Но я знала, что за ней скрывается что-то другое — глубокое, тёмное.

Я не выдержала, наклонилась ближе и поцеловала его.

Это было неправильно. Но я не могла остановиться. Его губы были тёплыми, вкус сигарет смешивался с чем-то терпким, чуть горьковатым. Я ждала, что он отстранится, но он только глубже вдохнул, медленно, словно задерживая этот момент.

Я чувствовала, как напрягаются его мышцы, как он едва заметно касается моей талии, не удерживая, но не отпуская, как его пальцы пробегаются по моей спине, горячие, властные, но сдержанные. Всё внутри меня горело, но страх был сильнее.

Я отпрянула, резко, как будто только сейчас осознала, что сделала. В глазах потемнело от паники. Я увидела, как в его взгляде промелькнула лёгкая усмешка — не насмешка, просто констатация факта. Он понял меня быстрее, чем я себя. Он знал, что я испугаюсь.

Я сделала шаг назад, ещё, потом развернулась и убежала.

Дома мне было невыносимо. Я чувствовала его прикосновение на своей коже. Я прижимала пальцы к губам, но не могла стереть ощущение его губ. Я ненавидела себя за этот порыв. 

За этот поцелуй. 

За слабость, которой не хотела признавать.

Я избегала его взглядов, избегала его улицы, избегала самого его присутствия. Но он был везде. В тенях на стенах, в шорохе дождя по крыше, в чужих силуэтах на улице. В лёгком запахе табака, который, казалось, въелся в воздух вокруг меня.

Я пыталась убедить себя, что всё в порядке. Но внутри всё горело. Я задыхалась от его призрачного присутствия. Я закрывала глаза — и видела его. Как он смотрел на меня, чуть прищурившись, с ленивой, почти жестокой усмешкой. Как тепло его дыхания касалось моей кожи.

Как его пальцы скользнули по моей щеке прежде, чем я сама потянулась к нему. Как он не остановил меня. Как его губы коснулись моих. Это было мгновение. Всего лишь секунда. Но она разорвала во мне что-то важное.

Мне казалось, что я тону.

Я увязала в этом чувстве, словно в зыбучих песках. И было страшно. Не потому, что я не знала, что делать. 

А потому, что я знала. 

Я знала, что это сильнее меня. 

Что он сильнее меня. 

А я не хотела быть слабой.

Я всегда думала, что управляю своими желаниями. Что это я решаю, кого впускать в свою жизнь. Но с ним всё пошло не так.

Я сорвалась. 

Я поцеловала его. 

А теперь мне хотелось стереть этот момент из своей памяти. И, возможно, единственный способ — это стереть его самого.

Я решила, что больше никогда не пройду по той улице, не сяду на ту лавочку, не увижу его снова. Я вырву его из своей памяти, выброшу этот поцелуй, этот тёплый выдох на моей коже, это ощущение его волос под моими пальцами, этот взгляд, который прожигал меня насквозь, словно знал обо мне больше, чем знала я сама.

Я заставлю себя забыть. Я сфокусируюсь на своём проекте, на выставке, на своих работах. Это было важно. Это был мой шанс. Я должна закончить серию, должна уйти в краски, в линии, в мазки, в ритм вдохов и выдохов перед холстом. Я должна раствориться в этом полностью, пока реальность не исчезнет, пока внутри не станет пусто.

Я хотела забыть. 

Я должна была забыть.