Персимон

Не думая. Не колеблясь.

Дверь открылась почти сразу, будто он знал, что я появлюсь. В глазах — всё та же насмешка, чуть прищуренный взгляд, будто он видел во мне больше, чем я показывала.

— Ты быстро, — заметил он, склонив голову. — Соскучилась?

— Ты сам этого хотел, — ответила я, сжимая в руках тонкий лист бумаги.

Он опёрся о дверной косяк, лениво осматривая меня.

— И что ты принесла?

Я протянула рисунок.

Он не взял сразу.

Вместо этого посмотрел на меня, с той самой тягучей паузой, от которой хотелось либо бежать, либо сделать шаг ближе.

Я не двинулась.

Только стиснула зубы.

Наконец, он взял лист.

Развернул.

Тишина.

Его глаза скользнули по линиям.

Резкие штрихи. Полутени, размывающие границы между светом и тенью.

Его лицо.

Таким, каким я его видела.

Таким, каким он был для меня.

Он молчал так долго, что мне захотелось выхватить рисунок обратно.

— Интересно, — наконец произнёс он.

Я ожидала чего-то большего.

— И всё?

Он посмотрел на меня поверх бумаги.

— Это твой взгляд на меня?

— Да.

— Ты уверена?

— Да.

Я бросила вызов.

Он усмехнулся.

— Значит, мне есть, куда копать глубже.

Я напряглась.

— Ты просто не умеешь принимать себя со стороны.

Он сложил рисунок, будто оценивая его вес в руках.

— А ты?

Я не ответила.

Но и не отвернулась.

Он сделал шаг ко мне.

— Ты вообще знаешь, кем являешься?

Вопрос ударил неожиданно.

Я сжала пальцы.

— Это долгая история.

— У меня полно времени.

Я почувствовала, как внутри что-то сжалось.

— А ты? — спросила я. — Кто ты?

Он усмехнулся, опуская взгляд.

— У меня тоже была сложная история.

— И?

— И я не уверен, что ты хочешь её знать.

Я вздохнула.

— Тебе нравится говорить загадками?

— А тебе нравится их разгадывать?

Тишина между нами была натянутой.

Я чувствовала её почти физически — как электричество перед грозой.

Он смотрел на меня, спокойно, но в глазах темнело что-то опасное. Что-то, что, казалось, готово прорваться наружу.

— Тебе лучше держаться от меня подальше, — сказал он наконец.

Я моргнула, не сразу понимая, что он сказал.

— Что?

Он медленно выдохнул, словно собрался с мыслями.

— Я не тот человек, с которым тебе стоит связываться.

Я усмехнулась, качнув головой.

— Серьёзно? — в голосе зазвенело недоумение и злость. — Это ты мне говоришь?

Он не ответил, продолжая смотреть так, будто я должна была сама всё понять.

Но я не хотела понимать.

— Ты опасен, да? — насмешка в моём голосе была почти ядовитой.

— Да.

Я вскинула брови.

— Для кого?

— Для тебя.

Я почувствовала, как во мне закипает раздражение.

— Вот как? — мой голос стал холоднее. — Может, это тебе стоит держаться подальше от меня?

Он слегка прищурился.

— Думаешь, это шутка?

— Думаю, ты не знаешь, о чём говоришь, — отрезала я.

Я шагнула ближе, почти вплотную.

— Моё прошлое было слишком сложным, чтобы меня можно было напугать вот этим, — в голосе прорезалась горечь. — Может, это ты не знаешь, во что влез.

Он смотрел на меня долго.

Потом криво усмехнулся.

— Может быть.

Но в его голосе было что-то другое.

Что-то, от чего внутри всё сжималось.

— Но всё равно, — добавил он, — тебе лучше уйти.

Я хотела сказать что-то резкое. Хотела бросить ему в лицо что-нибудь, что заденет.

Но не смогла.

Потому что часть меня боялась, что он действительно прав.

Я избегала его.

Всё последующие дни были расписаны по минутам.

Я выходила из дома позже, чем обычно. Если раньше позволяла себе бесцельно бродить по улицам, теперь двигалась быстро, уверенно, будто у меня всегда была цель. Останавливаясь перед дверью, я ловила себя на том, что прислушиваюсь. Не раздастся ли внизу щелчок зажигалки? Не услышится ли тихий, размеренный звук шагов?

Но там всегда была только тишина.

Я говорила себе, что просто занята. Что мне сейчас не до него.

Но внутри знала правду.

Мне было страшно.

Когда я была рядом с ним, что-то внутри меня становилось слишком... настоящим. Он видел сквозь меня. Словно одним своим взглядом мог вытащить наружу всё, что я привыкла прятать.

И ещё было страшно из-за этого глупого чувства — чего-то необратимого. Будто мы уже зашли в точку, из которой есть только два пути: шаг вперёд или бегство.

Я выбрала второе.

В мастерской я задерживалась допоздна.

Краска ложилась на холст торопливо, хаотично. Я работала до изнеможения, загоняя себя в это состояние, когда мысли притупляются, остаётся только ритм движений, только цвета.

Но в какой-то момент я остановилась.

Отступила назад, вытерла руки о ткань.

Посмотрела на холст.

Тени.

Приглушённый свет.

Силуэт мужчины в полумраке.

Его взгляд — тяжёлый, цепкий.

Грудь сдавило.

Я прикусила губу, заставляя себя не отводить глаз.

Слишком очевидно.

Слишком про него.

Я сжала кисть.

Вспомнила его голос, холодный, отстранённый.

"Тебе лучше держаться от меня подальше."

Смешно.

Если бы он знал.

Если бы он знал, что значит держаться подальше.

Что значит жить так, будто ты всё время находишься в тени.

Что значит прятать своё прошлое, потому что оно — слишком большая тайна, слишком опасный груз.

Я доверилась ему. Хоть на секунду, хоть чуть-чуть, но позволила себе.

А он оттолкнул меня.

"Я не тот человек, с которым тебе стоит связываться."

Он действительно считал, что может меня напугать?

Я скользнула взглядом по холсту.

Пальцы сами сжались.

Я подняла кисть, провела по картине резкими мазками, скрывая очертания, размывая границы.

Но было поздно.

Он уже был там. Тлеющий взгляд

Ночью я снова засыпала, вдыхая запах его шарфа.

И ненавидела себя за это.

Я играла в безразличие.

Но стоило закрыть глаза — я видела его. Вспоминала его голос, холодный, размеренный, будто он уже знал, чем всё закончится. Вспоминала, как он смотрел на меня, оценивающе, внимательно, словно пытался разгадать то, чего не следовало знать.

И ненавидела себя ещё больше.

Я говорила себе, что это пройдёт. Что это просто увлечение. Что такие вещи сгорают быстро, стоит только перестать их подпитывать.

Но утром я снова ловила себя на том, что думаю о нём.

Я не смотрела в его сторону, когда проходила мимо.

Я намеренно не останавливалась возле его дома.

Я говорила себе, что не ловлю его силуэт в толпе, не прислушиваюсь к шагам, не жду, когда среди городского шума прозвучит его голос.

Я закрывалась от него, как могла.

Именно поэтому я оставила ему рисунок.

Это была провокация.

Я оставила его на той самой лавочке, где мы говорили.

Дождь давно смыл с дерева запах табака, но мне казалось, что он всё ещё там, прочно въелся в воздух.

Я не хотела рисовать его лицо.

Но хотела запечатлеть суть.

Широкие мазки. Линии, резкие, но точные.

Силуэт мужчины в полутени.

Чётко очерченные пальцы, зажатая между ними сигарета.

И глаза.

Глаза, которые смотрели из-под тяжёлых век — холодные, проницательные, почти ленивые.

Но в глубине этого взгляда что-то тлело.

Как догорающий уголёк, скрытый под пеплом.

Я оставила рисунок небрежно, как будто мне было всё равно, заметит он его или нет.

Как будто это был просто каприз.

Просто случайная деталь.

Но, уходя, я чувствовала горечь на губах.

Будто этот шаг — был ошибкой.

На следующий день на той же лавочке лежала книга. 

Я заметила её издалека — маленькое пятно тёмной кожи на деревянной поверхности, словно случайно оставленный предмет, случайность, в которую я не верила. 

Сердце ударилось о рёбра, я замерла, подошла ближе, медленно, словно ожидая, что книга исчезнет, если я двинусь слишком резко. Но она была там. Я сразу поняла — это ответ.

Книга была старая. Тёмный кожаный переплёт, слегка потёртый на сгибах, страницы жёлтые, тонкие, как будто напитавшиеся временем.

 И запах — табак, терпкость, едва уловленная сладость. Его запах. Я взяла её с осторожностью, словно она могла обжечь пальцы, открыла первую страницу и увидела его почерк — наклонный, аккуратный, с лёгкой небрежностью, будто слова возникли сами собой, без раздумий: "Творчество — это всегда признание. Вопрос в том, готов ли ты признаться."

Я сжала книгу, закрыла глаза, тяжело выдохнула. Он снова играл. Я думала, что оставила рисунок, чтобы показать безразличие, чтобы убедить себя, что мне всё равно. Но он видел меня насквозь. 

И отвечал.

Я избегала его ещё больше, заставляла себя не выходить в то время, когда могла бы его встретить, останавливалась перед дверью, прислушиваясь — не раздастся ли внизу щелчок зажигалки, не услышится ли его шаги. 

Я говорила себе, что у меня есть дела, важные вещи — университет, работа над выставкой, что я слишком занята, слишком сфокусирована, чтобы позволить себе думать о нём.

Но каждый раз, когда я открывала книгу, мои пальцы касались страниц, и что-то внутри меня поддавалось. Я не хотела поддаваться, не хотела признавать, что мне нужно от него больше.

Больше разговоров.

Больше его взгляда.

Больше него.

И всё же.

Каждую ночь, засыпая, я вспоминала его. Как курил, лениво зажимая сигарету между пальцами. Как говорил низким, спокойным голосом. Как его глаза изучали меня, не торопясь, с лёгким намёком на насмешку. Как близко он был тогда, в тот момент, когда я дрожала на скамейке от тревоги. Как легко он держал ситуацию в своих руках.

И мне было страшно от того, как сильно я хотела снова почувствовать это.

Я стояла у окна, смотря на улицу, где он обычно сидел. Лавочка была пуста, но я чувствовала его присутствие, как будто он всё ещё был там, наблюдая за мной.

Я взяла книгу, снова открыла её, смотря на его почерк.

— Что ты хочешь от меня? — прошептала я, чувствуя, как слова растворяются в тишине.

Но ответа не было.

Только тишина.

И запах его книги, который напоминал мне о том, что он был рядом.

И, возможно, это было всё, что мне нужно.

Но я не знала, как с этим жить.

И я не знала, кто я.