13 страница29 июля 2025, 02:05

6.1. Si iniquitates


Si iniquitates observaveris Domine,

Domine quis sustinebit?

Quia apud te propitiatio est

Et propter legem tuam sustinui te Domine.

Sustinuit anima mea in verbum eius,

Speravit anima mea in Domino,

A custodia matutina usque ad noctem<25>.

"De profundis" (Psalmus 130).

Как можно знать и не знать одновременно?

Чем объясняется забвение важного личного опыта?

Действительно ли тело выражает то, что мозг не может воспринять?

Нэнси Маквильямс, «Психоаналитическая диагностика».

***

...Я больше не хочу смотреть на это, Господи. Дым разъедает глаза. Запах гари в тумане. Капли измороси, неподвижно застывшие на лобовом стекле. Время остановилось: невыносимая пауза, растянутая до бесконечности секунда перед ударом, возвещающим приход Командора. Non l'avrei giammai creduto... Никто в это не верит, никто не верит в собственную смерть – но я знаю, что сейчас умру либо я, либо они, и ничего уже не предотвратить.

Мама мама я не хочу жарко ушки болят мне страшно жарко жарко ЖАРКО

Я пытаюсь закрыть глаза, но не могу пошевелиться. Изморось на лобовом стекле. Белые гипсовые руки, вцепившиеся в руль. Почему никто меня не слышит? Я кричу, пытаясь разбить эту мертвую тишину, расколотить ее вдребезги, как разбивают стекло автомобиля, чтобы выбраться из смертельной ловушки, чтобы не превратиться в пепел, не сгореть заживо. И я знаю, что они сейчас тоже кричат – кричат что есть силы, обжигая легкие воздухом, превратившимся в адское бензиновое пламя...

Но никто нас не слышит. Неужели у них тоже отняли голос, как отняли когда-то у меня? Я никогда больше не смогу петь, а они больше никогда не смогут дышать, потому что мертвецам не нужен воздух, не нужны легкие, им вообще ничего не нужно, и это я очень хорошо знаю.

Потому что мне тоже когда-то приходилось умирать.

***

Ле-Локль, 5 сентября 2010 года

Лето закончилось. С последней недели августа зарядили холодные осенние дожди, так что выйти без зонтика было невозможно. Я сидела у окна, прижавшись лбом к стеклу, и уныло смотрела на мокрый сад. Жозеф уехал ранним утром: я проводила его до крыльца и потом долго слонялась по дому, не зная, куда себя девать. Дождь, барабанивший в оконные стекла, наводил такую тоску, что впору было завыть.

Вздохнув, я отошла от подоконника и прошла в ванную. Остановившись у зеркала, несколько минут внимательно изучала свое отражение. Бледное, угрюмое лицо: взгляд тоскливый, словно у побитой собаки. Да еще и эти волосы – за последние месяцы они снова отросли и теперь падают неровными черными прядями на лоб и на скулы, отчего лицо кажется еще мрачнее.

Черт знает что, откровенно говоря. Нахмурившись, я взяла щетку, смочила волосы и попыталась их пригладить. Вышло еще хуже.

Нет, с этим нужно что-то делать. И я, кажется, знаю, что. Заодно, кстати, и развеюсь хоть немного! В конце концов, если Жозеф уехал, то почему бы и мне не вырваться из этого тихого опустевшего дома?

Я спустилась вниз, набросила дождевик и побежала через сад к «сторожке». Пройдя мимо комнаты, где сидела дневная смена, я толкнула дверь каморки Бруно и Люка.

В каморке, как обычно, царил бардак. Люк храпел, растянувшись на тахте под плакатом с обнаженными девицами. Бруно, развалившись на стуле и положив ноги на тумбу, на которой стоял маленький телевизор, азартно щелкал кнопками видеоприставки, уничтожая монстров, прыгающих на фоне пейзажа шизофренически кислотной расцветки.

Я подергала его за плечо.

- Бруно, очнись!

- Привет, привет... – пробормотал Бруно, не отводя взгляда от экрана. – Я тебя слушаю...

- Заканчивай развлекаться. Мы едем в город!

- Прямо сейчас? – Бруно скорчил недовольную физиономию. – В такой дождь?

- Ничего, не сахарные, не растаем. Мне нужно в парикмахерскую – хочу постричься.

- Зачем? Ты и так красивая.

- Не валяй дурака! Не хочешь ехать – тогда давай ключи от «вольво». Я поеду сама.

Бруно затряс головой.

- Э-э, нет! Патрон меня на месте убьет, если с тобой что-нибудь случится.

- Да что со мной может случиться, придурок? Здесь езды от силы три километра!

- Да хоть три метра, какая разница!

Я разозлилась окончательно.

- Слушай, или ты сейчас везешь меня в город, или даешь мне ключи, или я иду пешком! И разбирайся потом со своим патроном как хочешь!

- Ладно, ладно, не кричи... – миролюбиво протянул Бруно, выключая приставку. – Отвезу я тебя, куда скажешь. Иди одевайся, сейчас выведу машину...

- Вот так-то лучше, – буркнула я, хлопая дверью.

Всю дорогу я молчала. Настроение было совершенно ни к черту. Бруно принялся было подшучивать надо мной, но в ответ я огрызнулась так, что он обиделся и замолк. Мне захотелось извиниться, но, немного подумав, я решила, что будет разумнее какое-то время вообще не раскрывать рта. Зря я, наверное, все это затеяла, тоскливо подумала я, разглядывая мелькающие за окном городские улицы, еле видневшиеся сквозь залитое дождем стекло. Лучше уж было сидеть дома. Хотя нет: дома сейчас можно с ума со скуки сойти. Бывают же такие мерзопакостные дни, когда не лезут в голову ни книги, ни музыка – прямо хоть удавись с тоски, хотя для тоски и причины-то никакой ведь нет. И Жозеф снова уехал...

Нет уж, надо как-то развеяться. Положим, парикмахерская в Ле-Локле – не бог весть какое развлечение, но за неимением лучшего сойдет и она. К тому же нужно все-таки привести себя в порядок: на голове прямо воронье гнездо какое-то. От меня скоро люди начнут шарахаться.

В парикмахерской было тепло и немного душно. Откуда-то из глубины салона доносилась негромкая музыка – флейта и ситар пополам с шумом прибоя. Нечто из того, что, кажется, называют музыкой для расслабления. Ну что ж, мрачно подумала я, попробуем расслабиться...

- Какую прическу хочет мадемуазель? – приветливо улыбаясь, спросила девушка в светло-голубом халате.

- Какую угодно. – Как будто из моих коротких волос можно соорудить какую бы то ни было прическу. – Лишь бы не слишком торчало.

Девушка удивленно посмотрела на меня, но тут же снова профессионально заулыбалась.

- Садитесь, пожалуйста...

Терпеть не могу, когда посторонние люди прикасаются к моим волосам, но ничего не поделаешь. Надо постараться отвлечься. Покуда светло-голубая девушка щелкала ножницами вокруг моей головы, я попыталась проделать в уме упражнение на двойной контрапункт, попавшееся мне на прошлой неделе в одном из моих старых учебников. Предположим, у меня есть тема А и тема В: в четвертом такте начинается стретта с расстоянием вступления, скажем, в шесть восьмых... Потом нижний голос смещается вверх на дуодециму, верхний вниз на терцию... нет, на квинту...

- Я подравняю виски?

- Да, разумеется...

Итак, верхний вниз на квинту... А, черт, какая квинта? На терцию, конечно же... Проклятая флейта, умудряется же кто-то писать музыку совершенно без всякой мелодии!.. Ладно, что дальше? Обращаем первую тему, удваиваем ее сверху в терцию... Боже, да что я несу, от такой какофонии с ума сойти можно будет!

- Сделать вам филировку, мадемуазель?

- Да, пожалуй...

...А флейта все продолжает завывать, забираясь вверх по ступеням хроматической гаммы. Интересно, где они только берут такую заунывную мерзость – слушать невозможно... Нет, уж лучше вернусь к упражнению. Предположим, удваивать тему я не буду, а вместо этого проведу ее сейчас в верхнем голосе, например, шестнадцатыми и тридцать вторыми... Да нет, это уже просто чушь какая-то получается! Ну, хорошо, вернем прежний ритмический рисунок: две восьмых, две шестнадцатых, затем еще шесть шестнадцатых... Четверть с точкой, восьмая, четверть с точкой, восьмая... Господи, а это еще откуда? Ну и день сегодня – лезет в голову бог знает что...

- Я не слишком сильно дергаю?

- Нет, все в порядке...

...Четверть с точкой, восьмая, четверть с точкой, восьмая... Откуда же этот ритм? Кажется, что-то подобное снилось мне сегодня ночью, вот только почему-то я никогда не могу вспомнить свои сны. Впрочем, может быть, оно и к лучшему... Non l'avrei giammai creduto... Ну вот, пожалуйста: теперь сцена с Командором откуда-то всплыла, только ее здесь не хватало... Ma farò quel che potrò<26>... Да, как же! Ничего я не могу сделать, даже сосредоточиться толком – и то не выходит! Да еще и Жозеф уехал и вернется только завтра...

- Ну вот и все, мадемуазель! Вам нравится?

Я вздрогнула, возвращаясь к реальности. Нет, к черту все эти упражнения, от них только голова раскалывается. А ведь действительно раскалывается – видимо, дождливая погода действует...

Мастерица, в последний раз пройдясь по моим волосам расческой, аккуратно взяла меня за виски и повернула к зеркалу.

- Теперь вы похожи на Одри Хепберн в «Римских каникулах».

Я со вздохом уставилась на свое отражение. Кажется, если я теперь и была на кого-то похожа, то разве что на сиротку из церковного приюта. Однако девушка в светло-голубом так настойчиво улыбалась, ожидая моего одобрения, что пришлось выдавить из себя ответную улыбку.

- Очень мило... Благодарю вас.

- Не за что, мадемуазель.

Выйдя из салона, я в нерешительности остановилась у парковки. Бруно, куривший возле машины, приветственно помахал мне рукой.

- Симпатичная прическа, – одобрительно хмыкнул он, открывая передо мной дверцу. – Вроде как у этой американской актрисы... как ее...

- Шел бы ты к черту, Бруно, – тоскливо посоветовала я, усаживаясь в машину.

- Нет, правда, симпатичная. Ну что, поехали домой?

Я задумалась, потом покачала головой.

- Нет. Хочу выпить где-нибудь кофе – опять голова разболелась. Остановись у какого-нибудь кафе. Все равно, возле какого.

- Ну, как скажешь.

Бруно вывернул с парковки и медленно поехал вдоль улицы.

- Вот это подойдет? – спросил он, притормаживая возле выставленных на тротуаре столиков, укрытых от дождя под полосатым навесом.

- Вполне. – Я открыла дверцу и осторожно вылезла из машины, стараясь не запачкать полы летнего пальто. Впрочем, старания были напрасны: на светлой материи уже отчетливо выделялись мелкие брызги грязи. Ну да и дьявол с ними, подумала я. Я всего лишь хочу выпить чашку кофе – так не все ли равно, как я сейчас выгляжу?

- Может, лучше внутри сядем? – Бруно с сомнением оглядел влажный столик, к которому я направилась. – Мокро ведь.

- Хочешь – иди, – буркнула я, усаживаясь и придвигая к себе меню, зажатое между двумя кусками прозрачного пластика. – А мне и здесь хорошо.

- Да что с тобой сегодня? Прямо целый день злишься! Какая муха тебя укусила?

- Никакая. Просто надоело, что ты за мной постоянно таскаешься, как конвой за арестантом.

- Да ладно тебе – как за арестантом! Выдумаешь тоже...

У столика появился темнокожий официант с карандашом и записной книжкой.

- Добрый день, мадемуазель! Добрый день, месье! Что вам предложить?

- Эспрессо без сахара. И принесите пепельницу, пожалуйста.

- Хорошо, мадемуазель. А вам, месье?

- Диетическую колу, – Бруно ухмыльнулся и похлопал себя по животу. – Надо беречь фигуру!

- Гос-споди... – процедила я сквозь зубы, роясь в своей сумочке.

- Что – «господи»? За фигурой надо следить, – назидательно произнес Бруно. – Что ты там ищешь?

- Сигареты! Кажется, я забыла их дома.

- Хочешь мои?

- Не хочу, у тебя слишком крепкие. Лучше сходи купи мне ментоловых.

- Где это я их куплю?

Я ткнула рукой влево.

- Мы проезжали табачную лавочку – там, в начале улицы. Давай-давай, ничего со мной не случится за эти пять минут. К тому же тебе полезно – говорят, прогулки улучшают фигуру...

Бруно укоризненно покачал головой

- Ну и язва же ты! Ладно, сейчас вернусь.

Подождав, пока он отойдет на безопасное расстояние, я достала из сумочки пачку, щелкнула зажигалкой и закурила. Врать, конечно, нехорошо, но мне смертельно хотелось побыть одной – хотя бы несколько минут.

Официант поставил передо мной маленькую чашечку. Я благодарно кивнула и принялась отхлебывать кофе мелкими глотками, наблюдая, как дым от сигареты тонкой струйкой поднимается наверх. Дождь кончился, и по улице спешили прохожие, на ходу закрывая мокрые зонтики. Они проходили прямо возле моего столика, иногда задевая его, поэтому я предусмотрительно передвинула чашку подальше от края.

Это меня, однако, не спасло.

- Простите, ради бога...

Я вскочила, стряхивая с белого пальто темно-коричневые струйки кофе. Человек, толкнувший меня, принялся неуклюже мне помогать.

- Прошу прощения, мадемуазель, я не хотел... – Он поднял голову и вдруг застыл, как статуя. – М-м-маэстро Феличиани? В-вы?

- Вы ошиблись! – сухо отрезала я, пытаясь вытереть пятна салфеткой.

- Не может быть... Синьора... Лоренца, это действительно вы?

Я удивленно посмотрела на него. Молодой человек, лет двадцати семи-двадцати восьми, худой, светловолосый, низкорослый – немногим выше меня. Он изумленно уставился мне в лицо, будто сам себе не мог поверить.

- Мы с вами знакомы? – недоуменно спросила я.

- Л-л-лоренца... Простите, м-м-маэстро... синьора Феличиани... Вы... вы живы?

Я не сразу нашлась что ответить. Кажется, молодой человек был несколько не в себе. Может быть, он пьян?

- Послушайте, – осторожно начала я, пытаясь говорить как можно мягче и убедительнее, – вы, кажется, меня с кем-то спутали. Это не моя фамилия...

Молодой человек упрямо покачал головой. На его бесцветном лице проступили красные пятна.

- Я вас ни с кем не путаю. – Он сделал шаг ко мне, и я инстинктивно отодвинулась назад, ближе к входу в кафе. – Нет-нет, не уходите! Это вы, это же вы, Лоренца! Вы изменились, вы остригли волосы, но это же ваше лицо, это ваш голос... Вы действительно живы!

- Не буду отрицать, – пробормотала я. – Но кто вы такой, черт вас возьми?

- Я Анри Гайяр, неужели вы меня не помните? – Молодой человек с надеждой уставился мне в глаза. – Гайяр, первая скрипка из Венской Штаатсопер!

Я почувствовала, как у меня подкашиваются ноги. Нащупав спинку стула, я пододвинула его к себе и медленно села, не отводя глаз от этого странного человека.

- Из Штаатсопер?..

- Конечно! Ну, вспомните же: Гайяр, первая скрипка, вы работали с нами последние два сезона! «Дон Карлос», «Тангейзер», «Цирюльник»... «Милосердие Тита» с Гаранчей и Монтефьоре – разве вы не помните? После него еще писали, что вы сейчас едва ли не самый перспективный из молодых дирижеров...

У меня потемнело в глазах. «Дон Карлос»? «Милосердие Тита»?

...Ярко освещенная партитура. Темный провал оркестровой ямы с теплыми пятнами виолончелей. Сцена за спинами медных духовых... Ауфтакт: струнные, фаготы, гобои, кларнеты – allegro assai, Секст, поджигающий Капитолий... Oh dei, che smania è questa...

- Лоренца, вам плохо?

Молодой человек склонился надо мной: лицо у него было перепуганное.

- Может, принести вам воды?

- Нет, не надо... – Я отстранила его и выпрямилась. – Напомните еще раз: как вас зовут?

- Анри Гайяр. Я остановился здесь неподалеку, в «Des Trois Rois»... Но вы, вы-то как оказались здесь, в Ле-Локле? Вас же ищут... искали... ведь все считают, что вы погибли... и ваша семья...

- Моя семья?

- Ну, конечно: ваши братья... Джулиано... и Ролан Монтревель, ваш сводный брат...

Я изо всех сил вцепилась руками в край стола, чтобы не упасть.

- Что вы несете? У меня нет семьи! Мой брат погиб три года назад!..

Гайяр растерянно уставился на меня.

- Как? Почему вы так решили? Джулиано... Джулиано Феличиани сейчас в Париже, я читал в новостях... Не знаю, где ваш сводный брат, но думаю, там же – вы же должны знать, вы часто их там навещали... Господи, да вам действительно плохо!

- Эй, парень, что это ты делаешь? – Из-за спины Гайяра неожиданно показалась массивная фигура Бруно. – А ну убери от нее руки! Лоренца, ты чего? – Он присел на корточки рядом со мной. – Тебе что, опять нехорошо?

- В-в-все в порядке... – Я закрыла руками лицо, чтобы ничего не видеть. – Все в порядке, Бруно. Просто голова разболелась...

- Ну, так я и знал! – Бруно распрямился и аккуратно поднял меня со стула. – Поехали домой. До машины дойти сможешь?

Я кивнула. Бруно швырнул на столик купюру и, подхватив меня под локоть, медленно повел к машине.

- А ты, парень, иди отсюда, – бросил он кинувшемуся за нами Гайяру. – И чтобы больше я тебя здесь не видел. Понял?

Гайяр, кажется, пытался что-то возразить, но слов я не разобрала: усадив меня в машину, Бруно резко захлопнул дверцу, сел на водительское сиденье, и машина, недовольно заурчав, рванула вперед.

- Может, прямо в больницу поедем? – спросил он, с тревогой глядя на меня в зеркало заднего вида.

- Н-н-нет, н-н-не надо... – пробормотала я через силу. В затылке пульсировало так, что казалось, у меня в голове сейчас что-то разорвется: четверть с точкой, восьмая, четверть с точкой, восьмая... – П-п-поехали д-д-домой...

- Точно? Ну, смотри... А что это был за тип?

Я сделала глубокий вдох. Что бы сейчас ни происходило, ответ должен звучать естественно.

- Н-не знаю. У меня закружилась голова... он подошел спросить, не надо ли помочь...

- Ясно. Ладно, хрен с ним. Слушай, может, все-таки в больницу, а? У тебя такой вид, будто тебя из могилы выкопали.

- Н-не надо. Поехали д-д-домой...

- Ну, как хочешь. Говорил же, не надо было сегодня никуда ездить!

- Д-да, – пробормотала я еле слышно. – Не надо было...

Ваши братья...

Я знала это. Я это знала с самого начала. Нас было трое – нас всегда было трое, но вот я осталась одна, и от страха и одиночества забыла все. Все, что было в этой жизни для меня важно. И даже когда я пыталась снова собрать воедино жалкие ошметки своей памяти, страх заставлял меня отворачиваться и закрывать глаза на то, что было так ясно и так очевидно.

Господи, когда ты хочешь нас наказать, ты делаешь нас слепыми!

Четверть с точкой, восьмая. Четверть с точкой, восьмая...

Ну что ты, малявка, это же совсем не страшно...

Джулиано. Мой двойник, моя копия, мое второе «я». Мои достоинства и мои недостатки. Мой старший брат, мой Кучерявый, сумасшедший гонщик, великодушный задира, взбалмошный, упрямый, своенравный – и самый добрый из всех нас. Без тебя моя жизнь превратилась в пустоту, потому что невозможно жить без сердца. Нельзя жить с половинкой души.

Четверть с точкой, восьмая. Четверть с точкой, восьмая...

Per far, mia diletta...

Они разные, совсем разные – словно кто-то специально подобрал их и поставил рядом – ради контраста. Один – чернявый крепыш... У второго волосы почти белые – не то от природы, не то просто выгорели на солнце...

Что же сегодня с тобой случилось, любовь моя?

Ничего, рыцарь Роланд, ничего. Я просто струсила. Я просто отвернулась и забыла тебя. Забыла и не хотела вспоминать, что ты единственный, кому я по-настоящему доверяла – потому что разуму я доверяю больше, чем сердцу. Нельзя верить себе, как невозможно восхищаться самим собой, но ты никогда не был похож ни на меня, ни на Джулиано – ты просто был лучше всех, кого я знала. У тебя были свои тайны, но мне не было до этого дела. Ты отгонял от меня чудовищ в темноте, в твоем присутствии исчезали самые страшные детские кошмары, но вот я оказалась вдали от тебя – и меня снова поглотила тьма.

Oh dei, che smania è questa...

Не трогайте его!

Это несправедливо! Это же несправедливо!

Джулиано, он сказал мне, что ты умер.

Ролан, он мне ничего о тебе не сказал...

Мне пора возвращаться. Бледный, неуклюжий человечек, случайно столкнувшийся со мной на улице, одним неосторожным движением перечеркнул полгода моей жизни – жизни придуманной, ненастоящей, иллюзорной, как воздушный замок, построенный по прихоти чьей-то безумной злобной фантазии. Может быть, я и плохо различаю ложь, но зато я умею чувствовать правду. Теперь мне пора возвращаться домой. Неважно, где этот дом – в Риме, Вене или Париже. Мой дом там, где моя семья. Там, где мне никто не солжет. Там, где умеют любить и умеют защищать – и не умеют предавать.

Я сцепила кисти рук, чтобы унять наворачивающиеся слезы. Нужно держаться. Нельзя, чтобы кто-нибудь заподозрил, что меня может мучить что-либо, кроме головной боли. Бруно не особо умен и не слишком сообразителен, но все же он профессиональный телохранитель. Он наблюдателен – значит, надо быть осторожнее. Мне повезло, он поверил моей лжи о Гайяре, но если сейчас я внезапно разрыдаюсь, он поймет, что дело нечисто. Машина уже подъезжает к дому – нужно сосредоточиться, сглотнуть эти чертовы слезы и вести себя как можно естественнее...

Резкий звук – хлопает дверца машины.

- Лоренца, ты как? Помочь тебе подняться?

- Нет, Бруно, не нужно. Мне уже лучше. Я пойду к себе и полежу немного.

- Погоди... – Бруно зачем-то роется в карманах. – Держи. Твои сигареты!

Я машинально беру у него из рук нежно-зеленую пачку в целлофановой обертке. Откуда это? Ах да, табачная лавочка...

- Только спрячь подальше, – он заговорщицки подмигивает мне. – Если патрон узнает, конец нам обоим!

...Ты прав, Бруно, ты совершенно прав, беззвучно отвечаю ему я, медленно поднимаясь на крыльцо. Когда твой патрон обо всем узнает, нам с тобой несдобровать. Во всяком случае, тебе – за то, что из-за твоей оплошности я встретилась с Анри Гайяром и наконец-то добралась до истины. Ведь тебе наверняка даны были указания следить, чтобы ничего подобного не произошло, правда, Бруно?

Впрочем, мне некогда тебя жалеть. Если я хочу сделать то, что должна, начинать придется прямо сейчас. Но прежде всего нужно избавиться от этой проклятой боли в затылке. Поэтому сейчас я наглотаюсь своих таблеток и обеспечу себе два часа сравнительно здравого рассудка. Этого должно хватить, чтобы окончательно во всем разобраться.

- Добрый день, мадам!

С трудом фокусирую взгляд: школьница-мулатка, которая два раза в неделю приходит помогать мадам Руссель с уборкой.

- Добрый день, Жанин...

- Вы себя плохо чувствуете?

Бормочу что-то утвердительное. Все идет правильно: пока все думают, что у меня просто болит голова, никто не будет задавать лишних вопросов.

Добравшись, наконец, до своей комнаты, я наощупь нашарила в ящике стола пластинку с таблетками. Одна, две... Пожалуй, пока хватит. Вот так, хорошо. Минут через десять станет легче: багровая муть перед глазами рассеется, и я смогу полностью сосредоточиться. А пока мне нужно кое-что подготовить.

Я протянула было руку, чтобы открыть лежавший на столе ноутбук, но остановилась. Ноутбук не подключен к Интернету, и как подключить его, я не знаю. Раньше меня это не волновало: все равно после травмы я почти не пользовалась компьютером – от мерцания экрана быстро начинает мутить. К тому же мне нечего и некого было искать за пределами этого дома. Вся моя жизнь была сосредоточена здесь – в моих книгах, в моих партитурах, в...

Ладно. Думать о том, что было раньше, уже не имеет смысла. Вернемся в настоящее. Выйти в Интернет с ноутбука я не могу. С телефона тоже. Возможно, телефон я и могла бы каким-то образом настроить, но я не очень-то представляю себе, как это делается. А времени экспериментировать у меня нет.

Воспользоваться компьютером мужа тоже не получится: на нем стоит пароль, и я его не знаю. Тем более, если я правильно понимаю, знающему человеку не составит труда отследить, какие именно страницы я открывала – а это мне сейчас совершенно ни к чему. Чем меньше будут знать о том, чем я интересовалась эти два часа, тем больше у меня шансов на успех.

По тем же причинам опасно просить ноутбук у Бруно или у мадам Руссель. Хотя доступ в Интернет у них обоих есть, и это я знаю наверняка: Бруно обожает онлайн-игры, а мадам Руссель болтает по скайпу со своими родственниками. Но даже если я рискну обратиться к кому-то из этих двоих, первым делом они спросят, зачем мне это понадобилось. А убедительного ответа я придумать не смогу.

Нет, эти варианты придется отбросить. Но что же делать? Что же мне делать?..

Жанин!

Жанин, помощница мадам Руссель! Она не живет в этом доме, ей неизвестны мои привычки, и вряд ли ей приказано за мной следить. И у нее есть маленький планшет – я несколько раз видела, как она в перерывах между уборкой, нацепив наушники, смотрит в сети какие-то видеоролики. Конечно, обращаться к ней тоже рискованно, но это наименьшее зло из всего, что я могу выбрать. Если только Жанин еще не ушла, если только она взяла сегодня свою игрушку с собой...

Пытаясь унять бешеное сердцебиение, я открыла дверь и выглянула на лестницу.

- Жанин! Жанин! Вы еще здесь?

- Да, мадам. – Жанин появилась в проеме, таща за собой пылесос. – Вам принести что-нибудь?

- Жанин, вы не дадите мне ненадолго свой планшет? – я старалась, чтобы мой голос звучал как можно спокойнее и безразличнее. – У меня что-то случилось с Интернетом, а мне нужно срочно проверить почту.

Если Жанин и удивилась моей внезапной просьбе, то, во всяком случае, по ней это не было заметно.

- Да, конечно. Сейчас принесу. – Она исчезла из проема и вскоре появилась снова, волоча в руках огромную расписную торбу, украшенную значками. Достав оттуда планшет в ярко-розовом чехле, она протянула его мне. – Держите. Включается вот здесь.

Если бы я могла себе это позволить, я бы сейчас расцеловала ее в светло-коричневые щечки. Взяв себя в руки, я извиняющимся тоном сказала:

- Я постараюсь отдать его как можно быстрее...

- Да вы не волнуйтесь, – африканские косички Жанин мотнулись по плечам. – Пользуйтесь, сколько хотите, мне еще долго здесь убираться!

- Спасибо, Жанин!

Благодаря про себя небо за такую неслыханную удачу, я коршуном ринулась в комнату. Сейчас эта эппловская игрушка в розовом чехле была для меня дороже всех чудес света.

Нажав кнопку, я провела рукой по нарисованному замочку: экран ожил, высветив фотографию самой Жанин, обнимающейся с каким-то чернокожим подростком. Пробежавшись взглядом по разбросанным поверх фотографии иконкам, я нажала на значок с буквой g. На экране появилась рисованная клавиатура и белый прямоугольник с надписью «Поиск».

Набрав воздуху в грудь, я вбила в этот прямоугольник:

Лоренца Феличиани 

И белая страница наполнилась синими ссылками.

***

Примечания

<25>. Если Ты, Господи, будешь замечать беззакония, — Господи! кто устоит?
Но у Тебя прощение, да благоговеют пред Тобою.

Надеюсь на Господа, надеется душа моя; на слово Его уповаю.
Душа моя ожидает Господа более, нежели стражи — утра.
Псалом 129/130.

<26>. Non l'avrei giammai creduto, ma farò quel che potrò «Никогда бы не поверил, но сделаю все, что смогу...» (W.A. Mozart, „Don Giovanni", atto II, scena finale, Praga, 1787).


13 страница29 июля 2025, 02:05