IX
Я возвращалась домой из магазина, когда вновь столкнулась с Захаром. Он прогуливался по парку, мы заметили друг друга издалека и сели в укромном уголке. В этот раз он был одет по погоде, но снова весь в сером, в тон подтаявшему снегу.
- Помнится-с, - сказал Захар, чмокнув сигарету, как возлюбленную, - вы хотели, чтобы ваше творение лицезрел весь мир, а теперь прячете его от чужих глаз, и он словно пленник видит улицу лишь по праздникам. Как же так вышло, Ниночка?
Я долго смотрела на него, несовершенного во всём, кроме лица. Руки и ноги его были непропорционально длинными и худыми, шея наоборот была короткой и толстой, пальцы - сухими и крючковатыми, ступни - крохотными, как у Золушки, да ростом он совсем не удался. Я бы даже сказала, что он был не просто несовершенен, а некрасив, но человеку, настолько плохо сложенному, почему-то принадлежало самое прекрасное в мире лицо. Не просто так он появился передо мной в тот день, показав ответ на последнюю загадку. Не бывает таких совпадений.
- Это ведь вы оживили Аникса, - сказала я.
- Отнюдь, - он хмыкнул и покачал указательным пальцем. - Без вашей любви к нему мне бы ничего не удалось.
- Зачем вам это?
- Я помог вам, а вы поможете мне. Всё честно. Я ничего не требую взамен, только прошу позволить мне наблюдать за тем, что происходит между вами и Аниксом.
- Кажется, вы и так успешно наблюдаете.
- Позвольте дать совет, - он потушил сигарету и с лукавой ухмылкой соскочил с темы, - не недооценивайте ваше прелестное создание.
- Что вы имеете в виду?
- Однажды Аникс может стать сильнее вас, и вы сами не заметите, как это произойдёт. Поверьте, я хорошо знаю, о чём говорю.
Затем он встал, откланялся и пошёл своей дорогой, я пошла своей. В мастерской Аникс, забравшись на стремянку, украшал стены бумажными гирляндами. Увидев меня, он спустился вниз, и мы принялись разбирать пакеты. С некоторой опаской он предложил сопровождать меня до магазина, чтобы я больше не таскала тяжести, - мне не удалось распознать по интонации голоса, действительно ли забота обо мне была единственной его мотивацией. Тем не менее, я помнила, что обещала ему больше прогулок, так что согласилась. В порыве радости Аникс обнял меня, сам удивился тому, что сделал, и быстро отпрянул. И как это нежное запуганное создание может стать сильнее меня? Разве что в слабости тоже кроется какая-то непостижимая сила. Отчасти мне хотелось видеть его сильным, ведь покорять сильного намного интереснее, чем покорять слабого, - интереснее и рискованнее.
Я вернулась к работе над бюстом поэта. Аникс внимательно наблюдал за мной, сидя на кровати, и каждый раз мне казалось, что с его губ вот-вот сорвётся вопрос, но он молчал. Наконец, поддавшись любопытству, я спросила сама:
- Хочешь что-то сказать?
Он подошёл ко мне, оглядел глиняный слепок и коснулся его рукой.
- Ты оживишь его тоже?
- Нет, - помотала головой я. - Больше никто не оживёт.
Аникс кивнул и вернулся на кровать. Не знаю, спрашивал ли он из желания заполучить приятеля или, наоборот, из страха быть заменённым на другой экземпляр, - в любом случае, ни приятеля, ни соперника уготовано для него не было.
Ближе к вечеру мы вышли на улицу, я вела его на Кременчугскую, чтобы он прочитал надписи на стенах больничных отделений и на флаерах, приклеенных к столбам и заборам. К чему эти огонёчки, завитушки и прочие украшения в преддверии Нового года? Вон там, прямо рядом с Невским, за его вылизанным фасадом зияет дорога в никуда. Каждый раз я иду по ней, косясь на дикие новостройки на противоположной стороне, иду быстрее, обгоняя зловещий оранжевый, под конец почти бегу, чувствуя, как растворяется мой шаг. Это гонка на выживание. Успеть до Тележной и не исчезнуть, не превратиться в очередную надпись запертого навеки в щелях и трещинах - то ещё приключение. Пусть Аникс читает эти заклинания, погружая меня всё глубже и глубже, пусть мы станем невидимками для всех вокруг, пусть на Тележной нам никто не встретится и мы не встретимся никому. Я хочу спрятать его, спрятать нас обоих, чтобы мир расслоился надвое и мы убежали, держась за руки, в параллельную плоскость.
Дорога в никуда моргнула больным светом в окнах. Лицо Аникса вытянулось, и в серых глазах зажглись фонари. Расслабленный и спокойный, он шёл возле меня и впитывал этот дух, впитывал ту часть меня, которую я прежде не показывала. Если не злом, то мраком я сгустила чистый поток его души. Преодолей, пропусти сквозь себя, как фильтр пропускает воду, и останься прежним. Он понял, насколько отчаянно я нуждалась в нём, - в нём только для себя, в нём пленнике за бетонными стенами, поодаль от праздника, смеха и суеты, но со мной, в запахе больницы, в облезлой штукатурке. Он выйдет отсюда, выйдет ко всем на Тележную, толпа унесёт его на Невский, а я останусь на Кременчугской напротив диспансера. Нет, ты полюбишь разруху и безнадёгу, ты полюбишь меня такой. Произнесла это про себя так громко, что, кажется, он услышал.
Я встала на месте, Аникс тоже, как раз напротив диспансера. За слабость, которую он во мне разглядел, я должна была замутнить его взгляд.
- Я могу оставить тебя и уехать так далеко, что ты никогда меня не найдёшь.
Вместо ответа он схватил меня за запястье.
- Тебе нравится здесь? - спросила я.
- Мне нравится везде, куда бы мы ни пошли.
- А если ты будешь один, куда пойдёшь?
- За тобой.
- И где ты найдёшь меня?
- Здесь.
Медленно и размеренно мы дошли до Невского, но всё равно остались там, во флаерах и оранжевых стенах. Аникс уже не блуждал взглядом по следам прохожих, не читал красные буквы на вывесках и не смотрел, заворожённый, как блики огней разбегаются по корочкам льда. Сегодня он научился исчезать и понял, что значит быть моим. Едва я заметила в нём эту перемену, едва добилась желаемого, мне расхотелось, до отвращения расхотелось держать его так близко к себе. Зарождается совесть. Она жаркая и дрожащая, совсем крохотная, душит меня своей маленькой ручкой. Мы ещё вернёмся на Кременчугскую, милый, обязательно. Пока ты не готов. Поедем обратно на автобусе. Может, покажешь мне, как любить правильно и правильное. Я тоже хочу мечтать об огоньках.
- Зайдём? - я указала в сторону кофейни.
Бедный, он уже боялся отвечать.
- Кофе не водка, конечно, но тоже поможет согреться, - продолжила я в более позитивном тоне и расслабленно улыбнулась ему.
Аникс смотрел на меня стеклянными глазами и всё так же молчал. Стало труднее дышать. Ручонка малявки с пущей силой сжала горло. Я знала, что скоро она выдохнется и отпустит - пока что я была ей не по зубам, - но меня радовал её боевой настрой.
Сделала шаг к Аниксу и взглянула на него достаточно печально и виновато, чтобы страх ко мне сменился жалостью.
- Забудь, - я ласково провела кончиками пальцев по его щеке. - Просто было плохое настроение.
- Никогда больше не говори, что бросишь меня.
- Хорошо.
Приподняв уголки губ, Аникс выждал мгновение и кивнул.
- Нам идёт быть здесь, - сказал он.
- Как и везде.
- Как и везде.
Всё, отпустила. Зашли в кофейню. Снова внимание Аникса отлучилось от меня и перешло на интерьер и лица, но я простила ему. Сверху вниз и снизу вверх перечитывая стенд меню, он так дотошно расспрашивал про меня сорта кофе и сиропы, что уже замучил. Остановился на капучино с ванилью и был счастливее некуда, когда попробовал. Как мало ему требовалось для счастья.