V
Сентябрь. Всё ещё слишком солнечно.
Октябрь. Уже похолодели ветра, и дышать стало легче. Две победы в престижных конкурсах и деньги на два месяца вперёд.
Ноябрь. Достаточно потемнело. Теперь никто не раздражает меня своей беззаботностью и голыми ногами.
Я не выпускала Аникса из мастерской, и он часами напролёт стоял у окна. Все страницы альбомов он изрисовал улицей. Больше всего ему полюбились фонари и автобусы, и прокатиться на автобусе вечером, когда зажигают огни, стало его навязчивой мечтой.
Мы всё ещё были далеки друг от друга, я даже отделила его спальное место тюлем. Престарелый психолог с ТВ-шоу похвалил бы меня за предоставление Аниксу личного пространства, но, разумеется, не благие намерения и не здоровые мысли двигали мной. Почти всегда я молчала, игнорируя вопросы Аникса, игнорируя его потребности и его самого, чтобы он учился сам и не был беспомощным сыночком, а я, живя с ним под одной крышей, стала для него непостижимой загадкой. Если бы я принесла ему любовь на блюдечке, он бы не оценил её так, как если бы выскребал её из меня по кусочку.
В его глазах зажигались искорки, стоило мне сказать слово или взять в руки гребень, которым я перед сном расчёсывала его волосы. И я сама, замечая, как он влюбляется в меня, влюблялась в него ещё сильнее и уже начинала подумывать о том, чтобы прокатить его всё-таки на автобусе. Даже похитители, многие из них, в конце-концов сдаются и разрешают своим пленникам погулять во дворе, хотя и рискуют. Я тоже рисковала, но значительно меньше. Я боялась, что мир по ту сторону окна уж слишком понравится Аниксу, и тогда в один из дней он решится выйти на улицу без меня, а дальше беды не миновать. И всё же небольшой риск я могла себе позволить, тем более, мне надоело видеть нас лишь в жёлтом цвете мастерской.
Вечером понедельника я сказала Аниксу, чтобы он собирался на прогулку: он так удивился, что выронил книгу из рук. Его счастливое, смятенное лицо рассмешило меня. Я протянула ему пальто, которое взяла у Максима, закутала в шарф, и мы вышли. В свете фонарей небо отдавало розовым, но оттенок этот не был нежным - в нём чувствовалось что-то потусторонне-холодное, от чего хотелось глотнуть из чекушки, чтобы согреться. Так и я сделала. Теперь снег не оседал на ногах толстым слоем, а таял на носах ботинок. Аникс тем временем весь продрог, и его щёки и руки стали бледно-красными.
- Глотни, - я протянула ему чекушку.
- Что это? - спросил он.
- Водка. Волшебный эликсир. Сразу перестанет быть холодно.
- Тогда не надо, - он тихо усмехнулся и помотал головой. - Такое необычное ощущение этот холод. Тоже обжигает, но по-другому, не как зажигалка или плита.
- Давай-давай, - подначивала я. - А то простынешь.
Остановившись на набережной, шумной и гулкой, я отхлебнула ещё и снова протянула чекушку Аниксу. В этот раз он противиться не стал, отхлебнул тоже, поморщился и закашлялся. Я уговорила его сделать несколько глотков - уж очень мне хотелось посмотреть на него пьяным, - он сделал, и его взгляд немного затуманился. Он всматривался в замёрзшую Фонтанку как в гладь зеркала, зачарованный и вдумчивый, а мимо резво шагали цветные пуховики и подскакивали меховые шапочки. Я одернула Аникса за рукав и повела дальше, туда, где было менее людно, но он то и дело оглядывался на лица прохожих с восхищённой улыбкой. По-хорошему мне стоило разозлиться на него, ведь он предпочёл моему лицу другие лица, но в тот момент он показался мне настолько очаровательным, что я не смогла даже нахмуриться.
Мы завернули в арку двора, я закурила, Аникс прислонился спиной к стене и немного сполз вниз. Я ему откровенно позавидовала. Вот бы мне снова напиваться с нескольких глотков... Славное было время.
- Теперь я понимаю... - пробубнил Аникс себе под нос. - Эликсир и правда волшебный, - он поднял на меня взгляд, покачнулся, и я взяла его за плечо. - Клянусь, я бы пил только водку, я бы ел только водку и водкой запивал. Я будто стою на крохотном облачке. Ты такая красивая, у тебя лицо круглое как луна...
Я чуть не подавилась дымом со смеху.
- Ты с водкой явно не подружишься, - сказала я и, потушив сигарету, повела его к остановке.
Как раз через пару минут подъехал автобус. Аникс, видимо, начал догадываться, что радоваться чересчур ярко было по-детски, и сделал максимально серьёзный и безразличный вид. Это позабавило меня ещё больше. Я усадила его на сиденье возле окна, чтобы он видел фонари, и опустилась рядом. Когда мы доехали до дома, Аникс уже спал у меня на плече, и, даже пуская слюну и посапывая, он был прекрасен, как цветок белой розы. Мне пришлось разбудить его, но разбудила я его мягко и ласково, помогла ему встать, и мы вышли из автобуса. Тогда же я увидела Захара, проходящего мимо по улице, в том же сером пиджаке и широкополой шляпе - совсем не по погоде. Он приподнял шляпу, подмигнул мне и затерялся в толпе.