Больной красавец и его одержимый волк [Перерождение]

Нань Цин так и не успел толком расспросить Гу Цзяхэ, у него ужасно болела голова, и, едва поев немного, он снова заснул до самого утра.
Физическая нагрузка, которая ни на кого другого не произвела бы никакого эффекта, у него вызвала лихорадку, которая мучила его целых два-три дня, прежде чем он кое-как пришел в себя.
В школу он пришел во вторник днем, на территории кампуса толпились люди, как раз закончился второй урок.
Едва Нань Цин вошел в класс, Чжоу Анькан тут же вскочил, немного взволнованно и обеспокоенно: «Как ты? Лучше себя чувствуешь? Ты в порядке? Ничего не случилось?»
На него обрушился целый поток вопросов, Нань Цин поставил рюкзак и скрипку на край стола и только потом поднял лицо, мягко сказав: «Гораздо лучше, это всего лишь легкая простуда».
Чжоу Анькан все еще немного нерешительно стоял на месте.
- Вчера тебя не было, Юй Чжуюнь приходил в наш класс и спрашивал, где ты... Ты ведь всегда говорил, что он хороший человек, он, надеюсь, не причинил тебе неприятностей?
Нань Цин вспомнил вчерашние камешки, брошенные в окно, и, поджав губы, улыбнулся: «Нет».
- Ну ладно, возможно, я слишком предвзят к нему. На самом деле, я вчера тоже слышал, что у него украл телефон какой-то парень из седьмого класса, а он даже не стал его бить, а пошел к учителю, это так странно...
Чжоу Анькан немного смущенно сел и быстро сменил тему: «Ладно, не будем об этом. Результаты ежемесячного экзамена вышли, ты видел?»
- Я наконец-то попал в топ-25, хотя и поднялся всего на несколько мест, но мы с мамой очень рады... И все благодаря тем материалам, которые ты мне в прошлый раз дал.
Ведомость с оценками лежала на учительском столе и, побывав в руках многих учеников, стала помятой. Но имя Нань Цина оставалось нетронутым, потому что он занимал первое место как в классе, так и в параллели.
Математика и химия - высший балл, физика и биология - минус один-два балла, английский и китайский, хотя он и не повторял их три года, но после этих дней интенсивной подготовки он смог набрать 136 и 128 баллов соответственно.
Еще немного времени, и он должен полностью восстановить свой пиковый уровень.
В дверь класса вошли две девушки с листовками и анкетами для фестиваля искусств в руках - староста Чжан Юй и культорг Цяо Сысянь.
Увидев Нань Цина, они остановились и поздоровались с ним.
Чжан Юй с улыбкой сказала: «Ты вернулся. Только что учитель Цзян и другие в кабинете обсуждали, учитель Лю из соседнего класса сказал, что ты „великий дьявол" нашего выпуска, если ты участвуешь, первое место гарантировано».
Нань Цин немного смущенно улыбнулся Чжан Юй в ответ, а Чжоу Анькан спросил: «А вы что делали в учительской?»
Цяо Сысянь широко открыла глаза, как раз жалуясь, что некому высказаться: «Конечно, это связано с фестивалем искусств! Другие классы такие активные, а мы даже два номера собрать не можем».
Цзян Тайдэ, который только что гордился Нань Цином, при упоминании фестиваля искусств помрачнел и чуть не подвергся насмешкам со стороны учителя Лю. Он хотел доказать, что первый класс не просто сборище книжных червей, и поставил Цяо Сысянь и Чжан Юй ультиматум.
Но они обе и так старались изо всех сил, уговорив девушек из класса записаться на вокальный номер, и теперь никак не могли найти еще одного «жертву».
Цяо Сысянь вздохнула и невольно подумала, как было бы здорово, если бы Нань Цин на фестивале искусств был так же непобедим, как на экзаменах, тогда бы им не пришлось так волноваться.
Однако это, вероятно, невозможно.
У Нань Цина слабое здоровье, наверняка он обычно занят только учебой, откуда у него еще время учиться играть на музыкальном инструменте?
- Эх, неважно, давайте пока репетировать уже имеющийся номер, - Чжан Юй взяла Цяо Сысянь за руку. - Следующий урок как раз физкультура, мы вместе пойдем в музыкальный класс...
- Подождите, - вдруг сказал Нань Цин.
Девушки удивленно обернулись и увидели, как он медленно подходит, держа в руках черный бархатный футляр. Молния медленно расстегнулась, обнажив темно-коричневое дерево внутри.
Это была скрипка, чрезвычайно сложный инструмент.
Инструмент?
Нань Цин?
- Я обещал одному человеку сыграть с ней вместе, - Нань Цин замолчал на мгновение, - но я не знаю, можно ли это тоже считать номером нашего класса...
Он не успел договорить, как глаза обеих девушек загорелись, они возбужденно словно собирались его съесть. Боже мой! Нань Цин умеет играть на скрипке!
Цяо Сысянь была вне себя от радости, она никак не ожидала, что ее так быстро «ударят по лицу», но она была даже рада:
- Ааааа! Конечно, можно!
Она переглянулась с Чжан Юй и снова невольно повернула голову к Нань Цину. Красивый юноша, только что оправившийся от болезни, все еще выглядел немного болезненно, но это нисколько не умаляло его красоты: лицо белое, как снег, губы, как лепестки вишни, на голове пушистая белая шапка с помпонами, как у маленького принца-кролика с висячими ушами.
Гениальный юноша с небесной красотой.
Они даже представить себе не могли, сколько чести принесет их классу одно только появление Нань Цина на сцене.
Как раз в этот момент прозвенел звонок на урок, несколько девушек, репетировавших вокальный номер, собрались вместе и поспешно повели Нань Цина в музыкальный класс.
В последнее время школьная администрация ведет строгую борьбу с нарушениями, и перед ними были живые примеры Сун Цзе и Тан Цзыцзяня, поэтому в коридоре корпуса Лихуэй было пусто и на удивление спокойно и комфортно.
Девушки отодвинули стулья и сели, небрежно бросив на пол свои стаканы с водой и ноты. Они слышали, что Нань Цин будет играть на скрипке, и все были очень взволнованы, наперебой спрашивая, какую пьесу он будет исполнять.
На самом деле Нань Цин еще не решил.
Он не успел обсудить это с Гу Цзяхэ, и, учитывая, что он не брал в руки скрипку уже как минимум три-четыре года, не говоря уже о пьесе, он, вероятно, даже забыл некоторые приемы игры.
Но не выдержав настойчивых уговоров девушек, он подумал и решил сначала сыграть им свою любимую пьесу.
«Лунный свет» Дебюсси.
Это, по сути, фортепианная пьеса, мягкая и спокойная, романтичная и прекрасная.
Но в исполнении скрипки она приобретет несколько иное настроение.
Кончики пальцев Нань Цина медленно скользили по знакомому старому дереву, затем нежно коснулись струн, хранящих отпечаток времени.
Он слегка повернулся боком, медленно опустил глаза, и звуки скрипки тут же полились.
Лунный свет был чистым и холодным, словно мог погрузить человека в прохладный, как вода, сон.
Яркий и чистый свет медленно скользил, и девушки, которые только что щебетали и были в восторге, вдруг затихли, не отрывая глаз от Нань Цина, стоявшего у окна.
Его лицо в профиль окутывал мягкий свет заходящего солнца.
В полумраке волшебные звуки музыки постепенно растворялись в тишине вокруг.
Весь корпус Лихуэй был пуст, лишь струился лунный свет.
Едва Юй Чжуюнь и его компания вошли в коридор второго этажа, как в следующее мгновение, только что громко говоря о картах и играх, они невольно замедлили шаг, инстинктивно ища источник звука.
Один парень, обычно самый громкий, затаил дыхание и, выдохнув, прошептал: «Это... кто это на скрипке играет?»
Другой тихо ответил: «Не знаю, музыкальный класс наверху редко кто использует, сейчас, наверное, открыли для репетиций к их фестивалю искусств».
Музыка продолжалась.
Это была просто инструментальная музыка, даже такая, названия которой эти неграмотные парни не знали, но она необъяснимо обладала завораживающей привлекательностью.
Если прислушаться, казалось, действительно можно увидеть повсюду сияющий, словно снег, лунный свет.
Чэнь Минжуй тоже немного растерялся: «Как красиво...»
Все были словно заворожены, лишь мирное выражение лица Юй Чжуюня постепенно исчезло, в его черных зрачках появилась явная ледяная холодность, и необъяснимая злоба закипела в груди. Левое ухо, в котором был слуховой аппарат, начало неконтролируемо болеть.
Скрипка...
Какой изысканный и облагораживающий инструмент, какая прекрасная музыка.
Но Юй Чжуюнь больше всего ненавидел такие вещи.
В год его украли торговцы людьми и продали бездетной паре. Однако через несколько лет у этой пары чудесным образом родился сын, и он подвергся бесчеловечному обращению, пока в холодный зимний месяц двенадцати лет наконец не вернулся домой.
Он, потерявшийся почти одиннадцать лет назад, был одет в старую хлопчатобумажную куртку, цвет которой уже невозможно было разобрать, воротник был грязным, под мышками дыры. Брюки были слишком короткими, обнажая бледные и худые лодыжки. Подошвы его старых кроссовок давно потрескались и стали ему малы.
А его младший брат, с детства живший в столице, стоял на втором этаже виллы, одетый в изысканный фрак, смотрел на него сверху вниз и вдруг поднял скрипку.
Самая прекрасная музыка для глухого не имеет никакого смысла.
Юй Чжуюнь, зажав уши, словно пронзенные тысячами игл, тихо умолял его не издавать больше таких звуков.
Но юный господин со второго этажа, получивший лучшее образование, обладавший лучшими ресурсами и учившийся у всевозможных мастеров, показал злобную и обиженную улыбку.
- Я приветствую тебя, братец.
«...»
Лицо Юй Чжуюня исказилось от злости, он отвернулся, остальные тоже словно проснулись и пришли в себя, только собрались окликнуть его, как дверь художественной мастерской с грохотом захлопнулась. Юноша вошел внутрь, оставив им свою спину, полную ярости.
Несколько человек переглянулись, ничего не понимая.
Только в сердце Чэнь Минжуя что-то дрогнуло, и внезапно возникло смутное предположение. Но он не осмелился его высказать и в итоге только быстро повел своих братьев прочь, чтобы поскорее исчезнуть из поля зрения Юй Чжуюня.
Воздух постепенно успокоился, и скрипичная мелодия наверху наконец закончилась.
Ей на смену пришли бурные аплодисменты и похвалы, возбужденные и пронзительные женские голоса звучали то тут, то там. Через некоторое время они успокоились и запели популярную песню хором.
Левое ухо Юй Чжуюня все еще болело, он сильно зажмурил глаза.
Он с яростью сорвал лист бумаги для набросков, сломал карандаш и принялся с силой рисовать.
Неизвестно, сколько времени прошло.
Прозвенел звонок с урока, в музыкальном классе наверху стало тихо, в корпусе Минсюэ начался шум, по лестницам и коридорам то и дело кто-то проходил, оставляя за собой череду бегущих шагов.
В боковом зрении Юй Чжуюня мелькнула белая фигура, хрупкая и знакомая.
Он невольно повернул голову, и необъяснимая ярость и подавленность в его сердце в этот момент словно рассеялись, как черный дым.
Движение, почти разрывающее бумагу для набросков, наконец прекратилось.
Было уже четыре часа дня.
Зимние деревья пожелтели и почти полностью сбросили листья, сухие ветви косо тянулись в коридор, на одной из веток сидела пара прижавшихся друг к другу маленьких птичек.
Нань Цин, купаясь в теплом и ярком солнечном свете, повернул лицо и что-то говорил стоявшей рядом милой и оживленной девушке.
Ослепительно.
До боли в глазах ослепительно.
Яростные эмоции вернулись и снова заполнили его, словно собираясь поглотить его целиком.
Юй Чжуюнь резко вскочил, с силой опрокинув дрожащий мольберт.