Тишина, где раньше был смех
Больница.
Белые стены, запах антисептика, напряжённые лица.
И гробовая тишина, которую не перебивало даже биение сердца.
В коридоре за стеклянными дверьми стояли все: Джон, Дженни, маленькая Элизабет, прижавшаяся к плечу отца.
А Дилан...
Он не отходил от двери.
Руки до сих пор были в пятнах крови. Он отказался переодеваться.
Он стоял, как камень. Невыразимый, застыл в ожидании.
Наконец вышел врач.
Седой мужчина с серьёзным лицом и голосом, похожим на приговор.
— Её состояние стабилизировали. Она в коме. Мы не можем точно сказать, когда она очнётся... или очнётся ли вообще.
Молчание. Даже воздух застыл.
— Но есть ещё кое-что... — добавил он, переглянувшись с медсестрой. — Мы провели УЗИ и анализы... Кетрин была беременна. Срок — около 20 недель.
Он замолчал.
Дженни ахнула.
Джон закрыл лицо руками.
Элизабет тихо спросила:
— Бэби?..
А врач продолжил:
— Ребёнок погиб. Его не удалось спасти.
Мёртвая тишина.
Она была в шоке, в ярости, в горе, в стыде — всё разом.
Но никто не мог выразить ни одного слова.
Дилан медленно повернул голову к врачу.
— Она знала?
— Нет. Судя по записям и анализам — она даже не догадывалась.
Он кивнул.
Сжался.
Просто развернулся и ушёл в коридор, упёршись руками в стену.
Не проронил ни звука.
В палате, где лежала Кетрин, было тихо.
Мониторы мерно пищали.
Она лежала в коме.
Маленькая. Сломанная. Бледная.
Рядом с ней сидела Элизабет, сжимая её руку.
— Ты вернёшься, Кэт... пожалуйста... вернись...
А снаружи — все молчали.
Потому что ничего не могли сказать.
15 августа.
Дом Миллеров был тише обычного — вот уже два месяца, как Кетрин лежала в коме.
Никто не говорил о будущем. Никто не говорил даже о завтрашнем дне.
Но сегодня ей исполнялось 22.
Комната больницы была наполнена воздушными шарами, букетами и маленьким именинным тортом.
Джон держал за руку жену, Элизабет крутилась на месте, пытаясь понять — проснётся ли её сестра.
Дилан, как всегда, стоял у окна. В тёмной рубашке, с руками в карманах. Он не ел. Не спал. Не говорил почти ни с кем. Но каждый день приходил.
И вот — её пальцы шевельнулись.
— Папа... — шепчет голос, слабый, как ветер.
Все замирают.
— Джон... — прошептала Дженни, вскакивая. — Она... она очнулась!
— КЕТРИН! — закричала Элизабет и бросилась к кровати. — Кэт! Ты слышишь меня?! Ты здесь!
Кетрин открывает глаза. Бледная, с синяками под глазами... но живая.
— Что... где я?..
— В больнице, детка, — Джон касается её руки. — Всё хорошо. Ты дома. Ты с нами.
И тут — стук в дверь. Входит врач. Улыбка на лице, но глаза тревожные.
— Простите, что прерываю... но я должен сообщить одну вещь. Кетрин, мне очень жаль, но ты должна знать...
Она повернула к нему голову, не понимая.
— Что знать?
— Когда тебя доставили в больницу... ты была беременна. Почти на 20 неделе.
В палате стало мертво.
Никто не двигался.
Только сердце Кетрин застучало слишком громко.
— Нет... — прошептала она. — Нет, этого не может быть...
— Кэт... — начала Дженни, но не успела.
— ОН ЗНАЛ! — закричала Кетрин. — ОН ВСЁ ВРЕМЯ ЗНАЛ! ЭТО БЫЛ МОЙ РЕБЁНОК?!
— Кэт, пожалуйста, не надо... — прошептал Дилан, подойдя ближе.
— Я НЕ ХОЧУ ЭТОГО СЛЫШАТЬ! — вскрикнула она. — Я НЕ ХОЧУ ЖИТЬ! МЕНЯ БОЛЬШЕ НЕТ! Я БЫЛА МАМОЙ, Я НЕ ЗНАЛА! Я НЕ ЗНАЛА!
Она попыталась встать, но ноги не держали. Джон и врач бросились к ней.
— Пожалуйста... — дрожащим голосом говорил Джон. — Не ломай себя, Кэт... ты с нами...
А Дилан молча обнял её.
Крепко, надёжно.
И шепнул:
— Я не отпущу. Даже если ты захочешь исчезнуть. Ты останешься с нами.
Кетрин продолжала рыдать, крепко вцепившись в его рубашку.
Это был её день рождения.
22 года.
И день, когда её жизнь треснула напополам.
Прошло четыре дня с момента, как Кетрин очнулась.
Всё, что она делала — это молчала. Она отказывалась есть, смотреть в глаза близким, разговаривать с врачами.
Каждый, кто заходил, натыкался на стеклянный взгляд.
Она будто всё ещё находилась в той самой тьме.
— Она нуждается во времени, — говорили врачи.
— Ей нужен покой, — говорили психологи.
— Ей нужна любовь, — говорили все.
Но никто не знал, как вытащить человека, который не хочет жить.
В ту ночь всё было слишком тихо.
Капельница капала в ритме её безразличия.
Только луна смотрела в окно, будто единственный свидетель её боли.
В 2:14 ночи Кетрин встала с кровати.
Тихо, осторожно, как будто боялась разбудить стены.
На вешалке у двери висела прочная медицинская верёвка, которой крепили монитор. Она сняла её, будто точно знала, что делает.
Тихими шагами подошла к двери в ванную...
И в этот момент дверь в палату открылась.
— Кэт? — Дилан стоял на пороге. Он не спал. Он просто чувствовал. — Ты что...
Он замер.
Кетрин стояла с верёвкой в руках. Её глаза были мертвы.
— КЕТРИН! — выдохнул он и метнулся к ней.
— НЕ ПОДХОДИ! — крикнула она с болью. — Ты ничего не понимаешь! Всё кончено! Мой ребёнок умер... Я — мертва! Я мертва с ним!
— Нет, нет, нет... — он прижал её к себе, но она билась. — ПОМОГИТЕ! — заорал он, срывая голос. — ВРАЧА!
Дверь распахнулась. Вбежали медсёстры, за ними — врач, и родители.
Кетрин кричала, плакала, извивалась, как будто вырываясь из самой жизни.
— Пустите! Отпустите меня! Мне больно! Вы не понимаете!
— Успокой её! — крикнула Дженни сквозь слёзы. — Сделайте что-нибудь!
Врач ввёл успокоительное. Через секунды она обмякла в объятиях Дилана.
— Я... больше не могу, — прошептала она, прежде чем потерять сознание.
Дилан всё ещё держал её в руках, словно защищая от мира, в котором ей стало невыносимо.