ДРУГИЕ МЫ | 18+

Огни в этом небольшом, когда-то уютном доме не горели. Тьма то отступала, то возвращалась, в зависимости от того, как снующие туда-сюда машины бросали мимолётные мерцающие тени на стены, будто призраки, не решившиеся остаться. Когда Есения переступила порог места, которое когда-то было её любимым уголком на Земле, её мгновенно, почти грубо, встретили теперь уже знакомые запахи: текила, сигаретный дым и густой, тяжёлый воздух, пропитанный ненавистью того, кто объявил войну миру за этими стенами.

Её старшая сестра растянулась на подоконнике на кухне возле распахнутого окна. Снаружи крупные капли дождя отбивали беспокойный ритм, стуча, как нетерпеливые пальцы по стеклу, словно сама природа пыталась о чём-то предупредить.

— Привет, — тихо произнесла Есения, повесив промокшее пальто на старый крючок, который неофициально принадлежал только ей.

В ответ она получила лишь вялый кивок. В последнее время даже это ощущалось как чудо. Услышать от Амаи полное предложение стало редкостью, столь же драгоценной, сколь и душераздирающей. Потерять эту особую связь, быть рядом физически, но в то же время на расстоянии световых лет эмоционально — это был новый вид одиночества. Тот, к выживанию в котором Есения не была обучена. Но она всё равно продолжала пытаться. Давала сестре пространство, время, молчание — любую валюту, которую требовало горе. Даже если расплачивалась собственным дыханием.

— Если ты пытаешься убить себя, есть способы быстрее, чем отказ печени, — пробормотала она, подходя ближе и мягко протягивая руку к бутылке в руке Амаи.

— Не трогай, — резко отозвалась та, прижимая бутылку к груди, будто спасательный круг. — Что такое жизнь, если не бесконечный танец и флирт со смертью? — Голос её звучал театрально, но за словами скрывался совсем не театр. — Хотя, думаю, мы уже прошли стадию флирта. Смерть буквально съехалась со мной. Обжилась. Стала неотъемлемой частью семьи. Или... того, что от неё осталось.

Есения поморщилась. Она ненавидела такие разговоры, эту тяжесть в голосе сестры, пустое эхо за каждым словом. Ненавидела это... чистое отчаяние, сочившееся из неё. Но в очередной раз выбрала промолчать. Не потому, что ей нечего было сказать, а потому, что у неё просто не осталось сил спорить. Не сегодня. Не снова. Понурив голову, она выдохнула и оперлась на прохладный край кухонного островка, как будто он мог удержать её на ногах.

— Ты когда-нибудь жалеешь об этом? — тихо, почти невесомо прозвучал вопрос.

— Я жалею о многих вещах. Так что будь более конкретной.

Повисла пауза. Не тишина, а вес всего несказанного. Затем Амая поднесла почти пустую бутылку к губам, сделала глоток и сказала:

— О том, что не рассказала ему о своих чувствах. Намного раньше. Что, если бы это изменило всё? Ты жалеешь об этом?

Мама всегда говорила, что такие вопросы — яд. Этот вопрос "а что, если" — это как привязать к ногам булыжники и броситься в бескрайнее море предположений. Но как бы Есения ни старалась избегать их, самые тяжёлые мысли всё равно всплывали со дна её сознания.

— Да, — произнесла она почти шёпотом, будто так это слово могло ранить меньше. — С каждым вдохом. — Она не хотела продолжать этот разговор. Не сегодня. Подошла к холодильнику, благодарная за повод сменить тему. — Кушать хочешь?

— Я уже ужинаю, — отозвалась Амая, крутя бутылку за горлышко, как стеклянную балерину.

Младшая Крейвен вновь поморщилась от услышанного. Ей было больно. Но боль за самого родного человека давалась ей тяжелее, чем своя собственная. Её сестра существовала на замкнутой, тёмной планете горя, апатии и депрессии. И Есения уже не была уверена, что та вообще хочет туда кого-то пускать. И она ненавидела себя за то, что не знала, как помочь.

Она отчётливо помнила, как Амая боролась со своим нежеланием жить после смерти их матери. Когда груз ответственности за младшую сестру обрушился на её ещё совсем юные плечи, и она всё равно встала в роль защитницы. То время было жестоким. Но сейчас... сейчас было хуже. Это была не просто боль, это было уничтожение. Амая не просто опускалась ко дну, она летела, сорвавшись с какой-то невидимой скалы, и оставались считанные секунды до того, как она разобьётся в клочья. А Есения просто наблюдала за ней с края, не в силах поймать её. Она была совершенно бессильна.

Она бы сделала всё, чтобы вернуть её обратно. Но горе — это не рана, которую можно зашить за кого-то другого. Оно гниёт в тишине, и только тот, кто скорбит, может выпустить из себя этот гной.

— Выглядишь паршиво, — внезапно сказала Амая, голос сухой, как пепельница рядом. — Тебе бы вздремнуть.

— Да ладно? — фыркнула Есения, швыряя замороженную карбонару в микроволновку так, будто та лично оскорбила её. — Мне не просто вздремнуть надо, а в кому уровня Принцессы Авроры впасть, чтобы хоть как-то снова походить на человека.

— Или выпить со мной текилы. Тоже хорошее лекарство.

Младшая Крейвен схватила нож и принялась резать помидоры, слишком уставшая или слишком сосредоточенная, чтобы ответить.

— Или, может, — небрежно добавила Амая, — тебе стоит сходить на его могилу. Может, станет легче.

Нож соскользнул с разделочной доски и звякнул о столешницу. Очень громко.

— Сходить на могилу? Серьёзно? — Есения обернулась и взглянула прямо в её карие глаза. В тех теперь жила тьма, и любой, кто в них заглядывал, мог почувствовать груз невыразимой тоски. — А тебе стало легче от этого?

— Есе...

— Нет, не стало! — взорвалась младшая Крейвен, голос её резанул по воздуху, как оголённый провод. — Ты была на могиле мамы всего дважды. За пятнадцать лет! А моя племянница? М-м? Ты не была там со дня её похорон! Если от посещения могил становится легче, почему же ты туда не ходишь?

— Если что-то не помогает мне, не значит, что это не поможет тебе. К тому же, — добавила Амая с почти механическим спокойствием, — я в порядке.

Этот пустой взгляд ударил Есению в грудь, как кулак. Её живот скрутило. Она никогда не привыкнет к этой версии своей сестры.

— Ага, — тихо сказала она, с горечью в голосе, сквозь усталость. — Расскажи это незнакомцу.

— Прошёл почти год, ясно? Я в порядке! — выкрикнула Амая, спрыгнув с подоконника с неожиданной яростью.

— О да, орать "я в порядке" на весь дом — лучший способ это доказать, — парировала Есения с ноткой сарказма в голосе.

Амая сузила глаза.

— Кем ты себя возомнила, а? Моим личным психотерапевтом? Спасибо, не нуждаюсь. — Она с грохотом швырнула пустую бутылку в мусорное ведро и направилась к выходу.

— В этот момент, — произнесла Есения, спокойно вставая у неё на пути, — я твоя обеспокоенная младшая сестра. Помнишь такую? Или уже забыла, что у тебя такая есть?

Старшая Крейвен лишь фыркнула, но внутри что-то дрогнуло. На самом деле она была безмерно благодарна своей младшей сестре за то, что та продолжала бороться за них обеих. За то, что держала её из последних сил, в то время как сама Амая с маниакальной решимостью рвалась в бездну. Она всё ещё была здесь, рядом, несмотря на то, что Амая не давала ей в ответ ничего, кроме тишины и шрапнели.

— Мне надоело ходить вокруг тебя на цыпочках, — продолжила Есения, теперь уже тише, но твёрже. Она посмотрела в глаза своему самому дорогому человеку, по-настоящему посмотрела, словно пытаясь вытащить её из внутреннего мира боли, в который она исчезла. Она знала, что им необходимо поговорить. Ничто никогда не решалось молчанием. — Я держалась на расстоянии. Я дала тебе время, пространство, тишину. Всё, что ты хотела. Но я больше не могу притворяться, что с тобой всё в порядке, просто потому, что ты так говоришь.

Она сделала паузу. И уже почти шёпотом добавила:

— Я прошу тебя... нет, я умоляю тебя. Просто... поговори со мной. Я ненавижу чувствовать, будто ты вычеркнула меня из своей жизни.

Тишина.

Амая смотрела на неё, не подавая ни малейшего сигнала. В её глазах бушевала война: боль и гордость, перемешанные в один неразделимый узел.

— Поговори со мной, — снова шепчет Есения. — Я ведь даже не успеваю приблизиться к тебе, как ты буквально отшвыриваешь меня назад. Но тебе нужно проговорить свою боль, Амая. Нужно её отпустить. Ты не можешь похоронить её внутри себя, она тебя изнутри сожрёт.

— Я же сказала, — покачала головой старшая Крейвен. — Мне не нужен психотерапевт.

Она развернулась и направилась в свою комнату.

— В этот раз я тебя просто так не отпущу, — твёрдо заявила Есения, следуя за ней по пятам. — Нам необязательно говорить обо всём сразу, но мы поговорим. Сейчас же.

— Нетушки.

— Я буду ходить за тобой по пятам и бесить тебя всю твою оставшуюся жизнь, пока ты не поговоришь со мной.

Амая рухнула на кровать от эмоционального истощения. Слабо усмехнулась:

— Разве ты уже не этим и занимаешься?

— Даже не начинала, — Есения присела на корточки возле кровати, её тон смягчился. — Послушай... я знаю, что никто не сможет найти таких слов, которые могли бы облегчить твою боль. Да и было бы глупо пытаться. Просто...

Она замерла, переводя дыхание на секунду дольше, чем нужно.

— Не надо, — вздохнула старшая Крейвен, прикрыв глаза. — Это моя ноша.

— А значит, и моя тоже, — не задумываясь, ответила Есения. — Мы же самые родные люди. Всегда были. Так что... просто позволь мне быть рядом. Точно так же, как и ты всегда была рядом со мной. Позволь мне помочь тебе нести хотя бы часть этого. Пожалуйста.

Лицо Амаи изменилось. Исчезли сарказм и ухмылка. Вместо них проступила голая, уродливая правда.

— Думаешь, я не понимаю, что всё было бы проще, если бы я не пила? — голос не повысился, но треснул, как половица под весом. — Вот только ты не понимаешь, что это единственное, что помогает мне удержать себя от тотального разрушения. Так что не критикуй меня за то, что я делаю всё возможное, чтобы не развалиться.

— Я не критикую тебя, — ошеломлённо произнесла Есения. — Я даже не думала об этом. Я просто... — она выдохнула, разочарованная. — Я просто хочу помочь. Но ты от всех отгораживаешься и исчезаешь в бутылках. Кому это помогает?

— Мне! — рявкнула Амая, ткнув пальцем себе в грудь. — Это помогает мне. Тебе не понять, Есения! Тебе не понять ту боль, которую я испытываю!

Зубы младшей Крейвен почти начинают крошиться от того, с какой силой она стиснула челюсти. Всего на секунду ей захотелось отвесить сестре пощечину, чтобы та обрела чувство меры.

— Ох, да неужели?! — она поднялась на ноги, голос её дрожал. — Не смей вести себя так, будто ты единственный человек в мире, кто кого-либо потерял! Не смей говорить мне, что я не понимаю! Не одна ты потеряла их, я прохожу через ту же самую боль! Но тебя ведь это не волнует, не так ли? Ты так увязла в своей трагедии, что на чужую уже нет места!

Сказать, что Амая была потрясена вспышкой своей вечно спокойной и рассудительной младшей сестры, было бы преуменьшением. Она почувствовала, как рушится что-то очень важное.

— А знаешь, что я думаю? — продолжила Есения. — Настоящая причина, по которой ты застряла? Это не то, что они мертвы. Это ты сама. Ты превратила свою боль в святыню. Ты влюблена в собственное горе.

Молчание, наступившее после этих слов, было вулканическим. Амая моргнула. Что-то в ней треснуло.

— Ох, да кто бы говорил! — после секундного ступора воскликнула она в ответ. — Ты ведь сама как ходячий мертвец! Единственная причина, по которой никто не указывает на твоё гниение, — это потому, что ты прячешь своё разложение лучше остальных.

Как только слова сорвались с губ, по лицу Амаи промелькнуло раскаяние. Всего на миг. Но этого было достаточно. Достаточно, чтобы стало ясно: она поняла, что перешла черту. Ей интересно, горели ли эти слова в ушах Есении так же сильно, как на её собственном языке.

Младшая Крейвен молчала. Она не вспылила. Ей впервые больше не хотелось разговаривать с сестрой. Мысли в голове должны были уложиться, прежде чем она сможет снова что-то сказать. И поэтому, не сказав ни слова, она вышла из комнаты, тихо закрыв за собой дверь.

— Подожди, — окликнула старшая Крейвен, распахнув дверь и схватив Есению за руку, не давая ей уйти. — Подожди. Не уходи.

И Есения остановилась. Не отдёрнула руку. Просто замерла, давая сестре столько времени, сколько потребуется, чтобы набраться сил и выговорить то, что долго лежало камнем внутри.

— Я... э-э... — Амая сглотнула. — Я хочу... умереть.

Эти слова упали между ними, как стекло, разбивающееся о плитку.

— Чего? — ошарашено переспросила Есения, чувствуя, как задрожали все её внутренности. — Ты что такое говоришь?

— Я не хочу жить в мире, где я не мама Сары, — прошептала Амая. — Я не хочу... Я не могу так жить.

На секунду Есения забыла, как дышать.

В памяти всплыли слова мамы: Когда умирает кто-то, кого ты любишь, проблема не в том, что часть тебя умирает вместе с ними. Настоящая проблема в том, что часть тебя продолжает жить. Всё ещё существует, но уже без них.

И вот теперь перед ней стоит Амая. Её старшая сестра, её защита, её опора. И она признаётся, что не хочет больше существовать в мире, где ей приходится нести груз утраты.

Есения сталкивалась с бесчисленным количеством пациентов, боровшихся с суицидальными мыслями, и каждый раз она находила слова, чтобы отговорить их. Но сейчас её образование, подготовка, весь багаж знаний... Ничего не имело значения. Ничто не подготовило её к этому.

— Амая...

— Нет. Ты хотела, чтобы я с тобой поговорила? Вот, получай. Слушай. — Голос дрожал. — Ты... ты думаешь, что со временем всё наладится, но это не так. Думаешь, ещё может случиться что-то хорошее, но не случится. Ничто никогда уже не будет таким, как прежде.

Она сломалась. Совсем чуть-чуть.

— Я... столько всего произошло... Как мне с этим жить? Я стараюсь. Клянусь, я стараюсь! Но мне кажется, будто я просто сдерживаю наводнение. И я знаю... знаю, что в конечном итоге оно прорвётся. И я до смерти боюсь представить, что будет потом.

Слова сестры тяжёлыми кирпичами ложились на грудь Есении, и она начала паниковать под их тяжестью. Она чувствовала, как внутри неё поднимается что-то чудовищное, отчаяние настолько всеобъемлющее, что оно поглощало её целиком.

Ей хотелось закричать, разрыдаться, обнять сестру так крепко, чтобы боль не смогла к ней пробраться. Но всё, на что она была способна, — это стоять, поражённая горем и безмолвием, глядя в бездну, отражённую в глазах Амаи.

— Амая... — со слезами на глазах шепнула она. — Я... у меня нет ответов на все вопросы. Хотелось бы, чтобы они были. Но... но я здесь. Я рядом с тобой. И никуда не уйду. Мы справимся. Вместе. Ладно?

— Нет, Есения. Не справимся, — Амая вытерла щёки, но слёзы не прекращались. — Я не могу так жить. Какой смысл? Я всех потеряла.

Младшая Крейвен вздрогнула, как от удара.

— А как же я? — вскрикнула она. — Как ты смеешь говорить, что потеряла всех, когда я стою прямо перед тобой?

— Это разные вещи.

— Каким образом разные? Ты... ты вообще хоть обо мне подумала? Что будет со мной, если тебя не станет?

— С тобой всё будет в порядке, — тихо сказала Амая, и на губах её появилась тень улыбки. — Ты сильная. Ты со всем справишься без меня. Ты уже не та маленькая девочка, которой нужна была старшая сестра, чтобы отпугивать монстров и убаюкивать грозы.

— Как ты можешь говорить такие жестокие вещи? — крикнула Есения. — Если бы ты была мне не нужна, меня бы сейчас здесь не было!

Она шагнула вперёд, её кулаки дрожали.

— И знаешь что? Я ни разу в своей жизни не позволяла себе быть эгоисткой. Но сейчас? Сейчас я буду самым эгоистичным человеком на этой чёртовой планете, — её голос повысился, огонь и агония звучали в каждом слове. — Я не позволяю тебе умирать, Амая! Я не потеряю ещё и тебя! Ты ведь единственная, кто у меня остался! Так что выброси эти все мысли из головы, понятно? Ты нужна мне! И ты не посмеешь бросить меня вот таким образом!

Гнев в её глазах пронзал Амаю насквозь, как тепло сквозь обморожение: болезненно, но странным образом возвращая к жизни.

— Есть вещи, — прошептала Амая, — которые нельзя починить после того, как разобьёшь их. Понимаешь, о чём я?

— Нет, — ответила Есения, голос стал твёрдым, несмотря на слёзы. — Я отказываюсь в это верить.

— Ты можешь верить во что хочешь, но факт остаётся фактом.

— Тогда я буду бороться с фактами. — Она сделала шаг ближе. — Я не сдамся и не отпущу. Я верю, что мы справимся. И я буду пытаться столько, сколько потребуется.

Амая фыркнула. Не злобно, а просто... устало.

— Тогда ты будешь тратить и своё, и моё время.

— Плевать на время, — прошипела Есения. — Я не позволю тебе бросить меня совершенно одну. Поняла?

Выражение лица Амаи исказилось. На мгновение она стала похожа на пнутого щенка: обиженная, растерянная, испуганная. 

Но она всё равно отвернулась от младшей сестрёнки и молча пошла к двери.

— Куда ты идёшь? — за спиной раздался вопрос.

— Не твоё дело.

Ледяная отчуждённость в её тоне была хуже любого выкрикнутого оскорбления. Она вонзилась под кожу Есении, как осколок льда. Она слышала, как воздух дрожит в собственных лёгких. Казалось, весь дом перестал дышать вместе с ней.

— Пожалуйста, не уходи. Пожалуйста.

Старшая Крейвен обернулась.

И на кратчайший миг их взгляды встретились. Лицо Есении было в слезах, покрасневшее, измождённое, но даже сейчас она продолжала протягивать этот неисчерпаемый источник терпения и любви для неё: сломленной, беспомощной, затерянной в лабиринте собственной разбитой души. И глубоко внутри Амая знала, что не заслуживает этого.

Её младшая сестра тащила её с самого дна, несмотря на то, что к её собственным лодыжкам были привязаны камни. Есения тонула вместе с ней, а Амая не могла этого допустить. Не могла позволить сестре привязать себя к тонущему кораблю. Она хотела дать ей то, чего сама себе дать не могла. Она хотела дать ей свободу.

— Прости, — прошептала она, дрожащими пальцами держась за дверную ручку.

— За что? — так же тихо спросила Есения.

— За то, что я сломана.

Вместе с этими последними словами Амая закрыла за собой дверь, оставив уже вовсю рыдающую младшую сестру совершенно одну.