Проект Мира

Раздраженно проводя рукой по лицу, с пульсирующей болью в голове и в глазах, она приподнимает не выспавшееся лицо в сторону радостного Оливера. Он, при виде её выражения, быстро стихает и обеспокоенно тихо спрашивает, заглядывая в саму душу невинными глазами:

— Тебе плохо? Принести воды и таблеток? Если ты не хочешь никуда пойти я пойму, можем в следующий раз, — тихо, чтобы не тревожить её спрашивает Оливер, с искренностью от которой Мари становится легче. Нежность при виде открытой заботы вызывает улыбку, от которой Оливер пусть и приглушенно, становится ярче и счастливее. Он часто так делает, успокаивается и расслабляется, увидев её улыбку, из тех, что она всегда дарит мелкому. В отличие от большинства братьев и сестер, они сорятся редко, но быстро мирятся, как по инициативе Мари, которой ссора как серия ножевых ударов в сердце, так и сам Оливер, который с детства привязан к ней. Как ни как Мари может гордиться тем, что при первых шагах маленький Оливер пошел к ней, а не к маме или папе. Не желая беспокоить больше обычного, Мари просит принести стакан воды. Таблетки у неё есть. Она бросает взгляд на часы, отмечая, что только девять и улыбается. Оливер всю неделю горел от счастья и нетерпения, узнав, что мама разрешила Мари вместо неё сходить с Оливером в магазин одежды, чтобы прикупить пару вещей. В ресторане, где мама работает, намечаются несколько банкетов и крупных заказов, так что она никак не может не прийти, а на работе у папы возникли споры с заказчиками и поставщиками. Так что мама прибудет только ночью следующего дня, а папа будет вечером. Мари достает упаковку таблеток с прикроватной тумбочки, отмечая, что ей осталось пропить витаминов еще несколько дней. От устойчивости к ядам пришлось притормозить, потому что старик не хочет нагружать организм. Он выглядел человеком выпившим уксус, пожалевшем и не пожалевшем о своем решении и предложении. С одной стороны у неё приобрелась некоторая устойчивость к базовым ядам, а с другой, не хило её так мутило. Раздается стук в дверь, а затем голос Оливера:

— Я зайду?

— Заходи, — откликается Мари, садясь на край кровати. Она чешет шею, подавляя зевок, когда Оливер подает ей стакан воды. Мари выпивает таблетки под бдительным оком Оливера, полностью высушивает стакан воды и отдает пустой Оливеру. — Ты давно проснулся?

— Нет, недавно, — отвечает Оливер, покачав головой, сжимая в руках стакан. — Сильно голова болит?

— Не особо. К тому же я ни за что не пропущу день, который мы можем провести без взрослых! — широко улыбается Мари, надеясь приободрить Оливера излишне радостным тоном. Оливер в ответ улыбается, качая головой, понимая, что она шутит. Он несколько раз бросает на неё взгляды и Мари, успокоившись, добавляет. — Я в порядке, правда. Я приведу себя в порядок, мы позавтракаем и соберемся. Договорились?

— Чур, я помогу! Может, сделаем кашу? — предлагает Оливер, вставая с кровати. — Я буду ждать на кухне! Только не задерживайся! Нур говорит, что подростки могут долго собираться.

Закатив глаза, Мари кидает в убежавшего Оливера подушку, которая встречается с дверью. На кухню она уже приходит в шортах и футболке, нежели пижаме, и собранными волосами. Оливер, рисующий в альбоме, приподнимает лицо и улыбается, будто запас солнца на нем никогда не заканчивается. Мари вспоминает, что зубная паста поменялась, от её горькости, воспоминания не самые приятные, связанные с организацией.

— Что будем готовить? Может, что-то, что хочешь ты?

Заглянув в холодильник, а затем на полки, Мари задумчиво мычит. Предпочтений у неё нет, как и предположительных желаний. Да, у неё есть любимая еда, но Мари привыкла, что она остается номинальной, а на деле, Мари может её попробовать раз в год или несколько лет. Она перестала быть привередливой, хотя особо как таковой себя не считала в детстве. Овощи исправно ела, не баловалась с едой и не вредничала при виде моркови в супе. Всего-то томат терпеть не может, вкус не нравится ни в соке, ни в еде, хотя могла съесть, если придется.

— Как на счет овсяной каши? Можем добавить яблок и бананов, если хочешь, — предлагает Мари. Оливер кивает, и со словами, что быстро уберет альбом с карандашами, убегает. Покачав головой, Мари подготавливает ингредиенты. С удивлением Мари на одной из полок находит грецкие орехи. Оливер прибегает радостный и без слов тут же моет руки.

— Я готов! — он показывает чистые ладони и Мари прищуривается.

— Хочешь нарезать фрукты? — предлагает она. Оливер взволнованно кивает. Мари отдает ему фрукты, которые он сначала промывает под водой, а сама ставит смесь молока и воды на небольшой огонь. Приготовив доску и нож, Мари предлагает Оливеру начать, но сначала предупреждает об осторожности и показывает, как правильно резать яблоко. — Резать можешь, как хочешь, кубики, дольки, брусочки, палочки, хоть соломкой.

— Я не настолько не умею, дракон, — закатывает глаза Оливер, разрезая яблоко. Мари застывает, наблюдая за нарезкой, пока глаза жжёт резко, будто у Оливера под ножом не яблоко, а лук. — Мари?

— Я... Ты назвал меня драконом... — она взъерошивает его волосы, когда тот убирает нож в сторону, отвлекшись на неё. Улыбаясь, Мари ощущает смесь меланхолии и ностальгии. В школе, может и считают, что Оли называет её драконом. На прямую к ней он не обращался уже как три года. — Мой маленький рыцарь. Дракон всегда будет защищать своё сокровище, да? А теперь, нарезай в тарелку фрукты, но осторожно, не порежься. Нож острый, не забывай. А я закину овсянку в кастрюлю.

Отвернувшись, Мари прикрывает лицо ладонями, тихо и медленно выдыхая. Однажды Оливер вырастет и поймет, какая она на самом деле. Мари прикусывает губу, повторяет вдохи и выдохи. Она надеется, к тому моменту её не будет рядом. Каково это потерять надежду, её обрести, но знать, что надежда под сомнением? Надежда такая мимолетная, хрупкая вещь и невероятно ужасающая. Мари вслушивается в нарезание Оливера, который напевает мелодию из мультсериала про Бзыниму. Ей нужно закинуть в кастрюлю овсянку, перед этим слегка посолить и добавить немного сахара. Сообща, они быстро готовят кашу и съедают её. Оливер светится и искрится счастьем, от чего Мари немного замыкает. А ведь недавно она думала, что он больше любит проводить времени с друзьями, нежели с ней. Либо он так сильно соскучился по дням «сестры и брата». Они эффективно собираются в торговый центр, где Оливер ошарашивает её тем, что хочет парную одежду. Пытаясь, представить, как подобрать парную одежду и зачем вообще это надо, если они, так то, пришли за одеждой Оливера. Мари решает просто подобрать себе вещи под стиль одежды Оливера. Напоминает ей о том, как близнецов некоторые взрослые одевают одинаково, что Мари не совсем понимает. Оливер остается довольным, получив одинаковую кофту как у Мари, у которой теперь имеется зеленая толстовка, носки со снежинками, молниями и собаками. Оливер настоял на последнем пункте внезапно, а потом удивился, что на носках собака, а не пума. Мари лишь качает головой, когда он с удивленным выражением спрашивает Мари «Это не пума?», вглядываясь в купленную пару носков. Время пролетает быстро, Оливер стремится рассказать всё то, что, по его мнению, должна знать Мари, и она слушает его особо внимательно. Они устраиваются в кафе, где Мари делает заказ на имя дракона, опять же, как с надеждой попросил Оливер, которому Мари не видит смысла отказывать, не имея ничего против. Заказ кофе, сока и бургеров проходит не быстро, но и не долго. Кофе и сок они получают в течение десяти минут и еще столько же ждут бургер, учитывая очередь ожидания. Оливер с улыбкой рассказывает о проведенном лете, вернее то, что не рассказывал раньше и Мари внимательно слушает, игнорируя покалывание в груди, когда Оливер делится счастьем. Она радуется за него, не может не радоваться, видя счастье младшего брата, которого оберегает всей душой. Видеть, как он взрослеет, но продолжает искать у неё поддержку, продолжает оглядываться на неё и искать одобрения, вызывает меланхоличность и мягкий трепет. Мари надеется, что она не оплошает, будучи старшей сестрой. Старшие на то и старшие, рождены, чтобы защищать младших. Каждый проживает свою жизнь впервые, если только не реинкарнировал, но у взрослых, в отличие от детей прожитых лет больше, соответственно и опыта в жизни больше. Так почему...

— Мари, можно я попрошу подарок на свой следующий день рождение сейчас? — полностью обратив внимание на извивающегося нервного Оливера, она кивает, ожидая продолжение. Он беспокойно сжимает наполовину выпитый стакан сока, неуверенно бросая взгляд то на неё, то на напиток. Оли явно сомневается, возможно, не считает, что говорить подобное уместно, что бы он ни хотел.

— Если не уверен, можешь не говорить, я не обижусь, — мягко произносит Мари, но вместо утешения, слова, кажется, привносят необходимый стимул Оливеру, чтобы произнести то, что он хочет сказать.

— Пожалуйста, если не сложно, можешь на следующем дне рождении быть?

Он выпаливает фразу быстро. Оливер не говорит громко, они не привлекают минимального внимания со стороны других посетителей. Мари моргает. Смысл до неё доходит быстро, как и то, что именно подразумевает просьба.

— Я не буду обещать то, в чем не уверена, но сделаю всё, что в моих силах, чтобы присутствовать на твоем дне рождении, Оли, — заявляет Мари, стараясь не грустить от того, как этого обещания достаточно, чтобы мелкий вновь стал лучиком солнца. Он сияет по мере того, как они отправляются домой и их чуть не сбивает машина. Мари хватает Оли за корпус и приподнимает, быстро отскакивая назад, когда машина пролетает мимо них на пешеходе. Мари хмурится, запоминая номер машины, чтобы потом сказать наставнику. Тот обратится по своим связям, и наложат водителю штраф за превышение скорости. Люди вокруг них шокируются и хвалят Мари, а Оливер остается висеть на её руках. Быстро отвязавшись от навязчивых взрослых, она ставит Оливера и осматривает его со скрытым беспокойством.

— Это было опасно, — тихо шепчет Оли. Поджав губы, Мари обнимает его, чувствуя, как младший брат сжимает её крепко в объятьях. Он мог умереть, получить серьезные травмы, почувствовать боль, истекать кровью и иметь сломанные кости. Как жаль, что водитель простой гражданский... Она бы его уничтожила.

— Всё обошлось, как ты себя чувствуешь? Пойдем, купим мороженого или сока? Что будешь? Или прогуляемся по парку?

— Страшно, да, всё обошлось. Спасибо, дракон! Я всегда знал, что ты моя защитница, — отстраняется Оливер и улыбается. Мари облегченно взлохмачивает его волосы с внутренними терзаниями. Он постепенно приходит в себя и медленно оттаивает. Оливер отказывается от мороженого, соглашаясь на сок и прогулку в парке. Мари, чтобы отвлечь его, расспрашивает о планах на воскресенье, что проходят по учебе. То, что должно быть отвлечением, оставлять горечь с кислым привкусом, что становится меньше от Оливера, счастливо вспомнившего о планах на завтра.

— Я с папой собираюсь завтра поехать в кафе с дядей Ромашем, Эршем и Анемоной, — улыбается Оливер, он обеспокоенно поворачивается к ней с исчезнувшей улыбкой и хмурым взглядом, сжимая руку чуть крепче. — Папа сказал, что дядя Ромаш не захотел бы, чтобы ты была с нами. Но это глупо! Я хотел тебя позвать с нами, но папа говорил, что ты не захочешь. Почему ты не пойдешь с нами?

— Потому что меня не позвали, однако папа прав, — отстраненно говорит Мари, обращая внимание на их путь, чтобы не видеть разочарованного лица Оливера. Они садятся на одну из скамеек, возле высокого и широкого дерева с бледно-фиолетовой листвой, создающей тень массивными ветвями над скамейкой. Она вдыхает свежий воздух с тонким ароматом цветов, коих произрастает в парке в большом количестве. Оливер продолжает настаивать, демонстрируя семейную упорность. Он не желает принимать ответ Мари за ответ, нажимая на раны, давит на них так, что напускное спокойствие прогибается под тяжестью темных эмоций, которых Мари в лучшие дни подавляет и избегает как чумы. Его интерес искренен и праведен, но это не меняет того, как каждое слово служит отдельно заточенным клинком прямиком в сердце, да поглубже, чтобы оставить её истекать кровью медленно и мучительно. Мари сжимает бутылку в руках чуть крепче и кладет рюкзак с купленными вещами в пакетах на скамейку. Оливер спрашивает с укором:

— Но Мари! Это глупо. Мы же семья. Папа ведь даже не спросил тебя! Папа, правда, спрашивал твое мнение? Дядя Ромаш же семья, так почему? Почему они не хотят видеться с тобой, почему бабушки и дедушки не приезжают на твой день рождение, но всегда на мой? Почему они так обращаются с тобой? Почему все твердят, что мы семья, но забывают про тебя? Почему наши родственники тебя не хотят видеть?

— Оливер, — с нажимом выдавливает его имя Мари. Она расстроенно оборачивается к нему без слез и злости. Одного вида её лица достаточно, чтобы младший брат замолк, опустив уголки губ. Её пальцы мелко трясутся, пока она вспоминает все слова, сказанные взрослыми родственниками. Слова, которые остались не услышанными ни мамой, ни папой. Тяжесть в груди, будто напихали кирпичей и оставили, становится сильнее. Такое чувство, что надвигается шторм. — Это сложная ситуация, просто... Отпусти это. Всё нормально.

— Но я не ребенок! И нет, это не нормально! Они же наши родственники! И папа сказал, что ты всё равно не захочешь пойти. Это правда? Я же вижу, что они причиняют тебе боль! Почему они не видят того же?! — хмурится Оливер, выпятив нижнюю губу.

— Никто не говорит, что ты ребенок.

— Так папа говорит правду? Ты не пойдешь? — расстраивается Оливер, болтая ногами. Мари рассматривает широкую ветвь с множеством ответвлений других ветвей, одетых в листву, мало по малому осыпающуюся, дабы украсить асфальт пятнами. Возникает пауза, прерываемая вздохом Мари.

— Правда, — соглашается Мари, Оливер, несмотря на то, что она уже говорила об этом ранее, удивляется всё равно.

— Но почему? Ты ведь часто была с нами. Разве тебе не хочется? — только это часто не всегда. Она слишком редко была с ними, чтобы это можно было бы назвать частым. Мари может пересчитать по пальцам одной руки пересчитать за последний год сколько раз посещала родственников. Разочарование маленького рыцаря хочется стереть, она подавляет желание обнять его, спрятать в своих объятьях от всего мира, дабы защитить от всего. Оли... Сестра лишь хочет позволить ему быть ребенком как можно больше.

— Просто иногда лучше остаться в стороне, Оли, — спокойно отвечает Мари. Оливер вздыхает как она и расстроенно произносит:

— Но это же наши родственники, Мари. Почему они так? Ты ничего им не сделала, — его вопрос дергает струны души, которых Мари бы не тревожила и в самые прекрасные дни. Он расстроен, качает головой и Мари думает о том, что такова жизнь, не бывает хорошего и плохого, как и не бывает идеального.

— Иногда дело не в том, что ты сделал или не сделал. Люди могут не принимать тебя просто за то, какая ты есть, — Мари обращает взгляд на Оливера, который перестает разглядывать обувь и упрямо восклицает, подняв голову, встречаясь с ней голубыми глазами. Он не желает принимать действительность такой, какая она есть.

— Но это же несправедливо! Ты моя сестра! Если я хочу, чтобы ты была там, разве этого недостаточно?

— Ты очень добрый, Оли. Но в этом мире не всё так просто, — говорит Мари, от чего Оливер сердито скрещивает руки на груди и недовольно хмурится, на детском лице это выглядит мило, но мелкий серьезен, потому она подавляет желание умилиться и случайно улыбнуться.

— А папа? Почему он говорит за тебя? Он даже не спросил!

— Потому что он знает, что я всё равно не поеду, — вздыхает Мари. Оливер возвращается к той теме, которую, кажется, они перестали обсуждать. Маленький рыцарь разочарованно взирает на неё оленьими глазами, будто использует против неё секретное оружие, к которому у Мари иммунитет.

— Почему ты всё это терпишь? Разве тебе не больно? — спрашивает Оливер с нотами беспокойство и печали. Мари молчит, отвернувшись, она ловит лист дерева, рассматривает его края, прежде чем отпустить, чтобы от легкого ветерка он улетел прочь.

— Я привыкла, так что это не больно, — вздыхает Мари, не добавляя, что не так больно, как её ранения, жизнь на волоске, слова родителей. Действия родственников не причиняют сильной боли, как действия родителей и их слова. В случае закона действие и бездействие наказуемо, в её случае применимо и равносильно по восприятию.

— Я не хочу, чтобы ты привыкала к такому, — тихо говорит Оливер, опустив плечи, он берет в руки бутылку сока и крутит в руках, разглядывая, как апельсиновый сок переходит из одной части бутылки в другую. Мари чуть улыбается, тронутая словами младшего брата.

— Спасибо, что беспокоишься, Оли. Тебе не нужно переживать за меня.

— Но ты моя сестра. Мне хочется, чтобы тебя тоже любили, — упрямится Оливер, не поднимая глаз с бутылки. Мари отвечает с мягкостью, промолчав про родителей, в которых она перестала быть уверенной.

— У меня есть ты, Оли. Это мне достаточно, — оно так и есть. Если... Если Оливер увидит в неё монстра... Сломает ли это её?

— Ладно... но всё равно это неправильно, — грустно кивает младший брат, не видя маленькую улыбку и грусть в глазах Мари. Самая упрямая в их семье именно она.

— ...Если я скажу, что хочу, чтобы ты поехала, ты приедешь? — неуверенно спрашивает Оливер, после минуты тишины. Мари подавляет желание тяжело вздохнуть.

— Если это будет важно для тебя, тогда приеду, — произносит она. Если это так важно для него, Мари переступит через себя, перетерпит неловкую атмосферу, открытое неприятие и отторжение родственников, недовольство всех и вся. Оливер поднимает лицо с улыбкой и надеждой, от которой ей становится неловко. Её мысли возвращаются к словам бабушки и дедушек, разочарованию других бабушки и дедушки, порицанию тети Альфии и открытому разочарованию дяди Ромаша. Проведя рукой по волосам, Мари вздыхает.

— Обещаешь?

— Обещаю.

Взъерошив волосы Оливера, получив недовольный взгляд, Мари соглашается сфотографироваться с Оливером. Фотографий переваливает за двадцать, некоторые с рожицами, высунутым языком, смешные или размытые, другие вполне приличные, чтобы их распечатать. Каждое фото она будет хранить. Оливер поднимает взгляд к небу, рассматривая перелетающих птиц, в возникшей тишине, когда им нужно возвращаться домой, он произносит:

— Наверное, ты права, дракон. Как бы я не хотел, чтобы ты завтра тоже была, я не хочу заставлять тебя. Поэтому... Если я скажу, что не хочу, чтобы ты шла, ты расстроишься?

— Ты молодец, рыцарь, — улыбается Мари, закинув рюкзак на плечи, убирая бутылки в пакет. Она рассматривает парк, прохожих и переводит взгляд к Оливеру. — Порой, стоит прийти к компромиссу. Ты сильно расстроен?

— Не совсем... Просто я понял, что они не заслуживают тебя.

— Если тебе станет легче, то давай, когда тебе станет хотя бы одиннадцать лет, то ты вновь поднимешь эту тему, касающуюся родственников. И может... Может я больше не буду препятствовать тому, чего ты будешь хотеть, — смягчается Мари. Лицо Оливера озаряется и он восторженно обнимает её крепко-крепко, пока она чуть улыбается и похлопывает его по спине. Листья мерно опадают и украшают парк. Чириканье птиц становится музыкальным сопровождением. Оливер садится обратно на скамью и рассказывает о планах, идеях и мечтах.