Проект Мира

После напряжённого первого дня соревнований, оказания первой медицинской помощи Артуру, которого потом отправили в больницу на осмотр врачу, учителя собирают все участвовавшие классы в своей школе в тот же день. Сухо, будто пески пустыни, госпожа Барнс рассказывает десятому и восьмому классу обо всем, что случилось с восьмым классом. Дети слушают внимательно и сосредоточенно. Эффект, в первую очередь, на них оказывает нетипичный господин Дэн, которого учащиеся в таком состоянии недовольства, хмурости, холодной злобы и мрачности, видят впервые. Обычно веселый и добрый физрук, ставший собранным и серьезным, тоже не показывает, что разговор будет хорошим. Узнав, что именно произошло с восьмым классом, видя недовольную реакцию двенадцатого класса, которым такое «счастье» сделать не решили, они принимают во внимание, что это не розыгрыш. Особенно, когда восьмой класс красноречиво, но молчаливо, будто совершенно случайно, окружает пострадавших так, чтобы к ним никто не смог приблизиться. Те, кто знаком с восьмиклассниками отмечают: Хмурый Грэм, не веселый Джордж, угрюмый Ян, серьезная Беатрис, недовольная Корнелия и Дебора, испепеляющая взглядом тех, кто задерживается на наблюдении за ними. Мрачность добавляет и обстановка, пустой спортивный зал с темными углами в силу не полностью включенного освещения. Никто не пытался отшутиться, принимая во внимание ситуацию и то, что руки Артура, как явное доказательство, вызывающие скрытый страх и неудобство, перебинтованы. Хмурый восьмиклассник недовольно защищает потускневшие пурпурные волосы от рук красивой, высокомерной одноклассницы с голубыми волосами, собранными в огнианскую косу. Восьмиклассник врезается в печально известную Мари, которая один взглядом вызывает отступление Корнелии в сторону более спокойной сестры близнец Корделии.

— Потому, мы не отрицаем, что может произойти риск повторения инцидента. Мы, как ваши наставники, готовы снять вас с соревнований, если безопасность будет снова под угрозой. Но это ваше право голоса, и мы хотим услышать вас.

— Ваши интересы берутся в расчет, — кивает господин Дэн.

— Мы с коллегами будем бдить за всем оборудованием и организаторами. Но даже это не гарантирует, что риск будет исключён. Вопрос: готовы ли вы продолжать, понимая возможные последствия? — серьезно говорит господин Ван. Ученики переглядываются, они, словно понимая друг друга, видя опасения и сомнения, неуверенно решаются.

— Я люблю соревнования, но... не настолько, чтобы рисковать своей жизнью, — невнятно говорит впечатленная восьмиклассница. Хмурый десятиклассник, поддерживает её, добавив:

— Если они не справились сегодня, что мешает им накосячить завтра? Победа — это круто, но она не стоит травм.

— Или риска смерти, — кисло произносит высокая десятиклассница. — Я уверена, что каждый здесь рад и благодарит вас за то, что вы ставите во внимание наше мнение.

Похлопав одноклассницу по плечу, уверенная рыжеволосая десятиклассница расправляет плечи и обращается ко всем. Мари её знает, как ответственную старосту десятого класса, у которой проблемы с ответственностью.

— Потому, если все согласны, что здоровье и безопасность не стоит риска и потенциальных травм, возможности получить опасные для жизни «несчастные» случаи, — она закатывает глаза, показав кавычки воздухе. — То мы отказываемся от участия. Если есть желающие продолжить мы не будем вас осуждать, но будет учитываться мнение большинства. Кто согласен продолжить участие, поднимите руку вверх.

— Мы заодно. Если учителя считают, что это опасно, значит, так и есть. Победы можно добиваться в других условиях, а вот здоровье не вернёшь, — выпаливает восьмиклассник, смущенно почесав затылок. Никто не поднимает руки. Среди них, есть и те, кто недовольны обстоятельствами. Возможность пропустить официально и безвозмездно занятия не успешна.

— Решение достойное уважения. Как писала Азалим: доверие, скреплённое правильностью поступков, превращает товарищество в силу, способную вершить подвиги и творить историю. Ибо великие дела рождаются не из одиночества, а из единства сердец и целей, — господин Дэн, наконец, после долгого изображения недовольной статуи, слегка улыбается, взирая с одобрением. Тогда же учащиеся понимают, что делают правильный выбор. Крошечная улыбка появляется и у господина Вана, выглядящего так, будто он снял с себя груз в несколько тон. Его плечи тут же опускаются, настолько он боялся безрассудности детей, но в то же время и желал учитывать их мнение.

— Хорошо. Тогда мы представим вашу позицию организаторам. И будьте уверены, мы доведём это дело до конца, — улыбка госпожи Барнс не оставляет сомнений, что так оно и будет.

— Никто не будет подвергать вас опасности. Мы стоим за вами, как и вы, друг за друга, — твердо говорит господин Ван. Госпожа Барнс отвлекается на глофон, передавая детей полностью в ответственность литературика и физрука. Она меняется в лице незаметно, но Мари отмечает недовольство в уголках губ и складку между бровей, когда она хмурится. Мари не имеет уверенности, что предприняли бы учителя, если ученики пожелали продолжить. Гнева родителей нелегко избежать, но и директриса уже проинформирована. Мари знает, что виновные будут наказаны. Она бросает мимолетный взгляд на перевязанные руки Артура, о чем-то тихо переговаривающегося с Джеймсом. Джеймс то и дело коротко касается то руки, то плеча или рукава, кажется, сам не замечая. Артур никак не реагирует, а если замечает, то бросает короткий хмурый взгляд и ничего не говорит. Джой же на грани того, чтобы вспыхнуть пламенем и накричать на Беатрис, вцепившаяся в Джой, как таракан и не желает отходить от неё ни на шаг. Магия, а может сдерживаемый гнев на себя, бурлит в ней темными чувствами, давящие так, что дыхание становится чуть затруднительнее. Если бы всё обернулось несчастьем, то, как бы она отреагировала? Она была готова использовать магию в любой момент, но сдержалась. Мари боялась. Внезапная возникшая мысль, подобно удару под дых. Ей становится неуютно находиться в толпе, где голоса становятся слишком громкими, а присутствие ровесником слишком большим. Мари сглатывает, подавленно отступая назад. Её лицо остается тщательной маской пустоты, но она дергает бровями, поджимая губы, когда не может задышать полной грудью. Стыд обжигает, сильней, чем прогремевший рядом с ней взрыв, горячий чайник или кипяток. Мари не готова рисковать всем — рисковать Оливером, милым маленьким Оливером, она так далеко зашла, чтобы он был в безопасности, чтобы родственники и родители были в безопасности, — ради других. Мари отводит взгляд, и с легкостью растворяется, исчезнув из спортивного зала, уйдя так, что никто не видит. Она замечает госпожу Барнс, которая поджимает губы, завидев Мари, но лишь кивает в сторону коридора, ведущего к выходу. Мари молчит. Она, словно трус, сбегает.

⊹──⊱✦⊰──⊹

Скрестив руки на груди, Артур с напряженным лицом вглядывается в пустоту коридоров школы, а затем, видя нетерпение, чувствуя замешательство и растущее напряжение Джой, вздыхает. Он, подавив странный осадок, выливает искренне, взирая прямиком в лицо Джой, наблюдая, как дергается зеленая бровь.

— Я извиняюсь перед тобой, за то, что произошло. Я должен был проверить узел, прежде чем ты начала лесть вверх. Если бы что-то пошло не так... — он поджимает губы, сжимая руками бицепс и ткань рубашки. Весь путь от больницы до школы знание, что из-за него мог пострадать кто-то, съедает его изнутри опаснее ядовитых пьяных слов отца. Артур не комментирует дернувшийся глаз Джой, чьи губы кривятся в подобии улыбки. Она подходит к нему ближе, не прекращая смотреть в глаза. Артур невольно напрягается, готовясь к любому исходу. Она тыкает ему в грудь, нахмурившись. Джой смотрит слегка снизу вверх, разница в росте у них небольшая, но вблизи заметна.

— Ты вообще о чём? — с нажимом спрашивает Джой, зеркально скрещивая руки. — Если бы не ты, я бы уже сломала себе кости, и это была бы моя вина. Ты спас меня, Артур и этим всё сказано.

Опустив взгляд в сторону, он чувствует, как напрягаются желваки лица, хмурясь вновь.

— Но если бы я проверил, тебе бы вообще не пришлось рисковать. Я же знаю, насколько это важно, и всё равно... — почему он не стал проверять, спрашивает в очередной раз себя Артур. Ладони обжигаются болью и эта боль напоминает, что он смог предотвратить трагедию.

— Слушай, давай прекратим это. Никто из нас не мог знать, что с узлом что-то не так. Ты среагировал быстро, и это единственное, что имеет значение, — закатывает глаза Джой, грубо хлопая по плечу. Артур прячет нервозность тем же хмурым взглядом, который не исчезает, он решает ничего не говорить, потому как велика вероятность, что Джой разозлится на него. Они слышат приближающиеся тихие шаги и за угол заворачивает господин Ван. Его брови дергаются в попытке взлететь вверх, но выражение лица быстро разглаживается в нечто нейтральное. Он кивает им, подойдя. Артур замечает быстрый взгляд господина Вана, скользящий по ним, явно пытается убедиться, что всё в порядке. Вспомнив ярость учителей, Артур решает, что такие раздражающиеся действия небольшая цена. Благо, что скандал дальше спортивного зала не вышел, хотя Артур уверен, что вскоре вся столица будет трубить про случившиеся из-за детей пятнадцатой школы, да и всех участников. Информация распространяется как лесной пожар и велика вероятность, что этому способствуют Эзио и Корделия, недавно начавшая изучать программирование более углубленно.

— Артур, Джой, можно вас на минуту отвлечь?

— Конечно. Что-то не так? — переводит взгляд Джой с легким напряжением. Господин Ван виновато потирает затылок с растерянным лицом.

— Я должен извиняться перед вами обоими. Изначально именно я закреплял тот узел. Видимо, кто-то его испортил после меня... Это моя обязанность следить за снаряжением, и я её не выполнил до конца. Я как ваш тренер, как ваш учитель физкультуры не доглядел, потому приношу свои искренние извинения за случившееся.

— Вы ни в чём не виноваты, но спасибо, что сказали, — выдыхает Джой. — Никто бы и не подумал, что они попытаются испортить снаряжение так настойчиво.

— Самое важное, что всё обошлось, — глубоко вздыхает Артур, чуть расслабившись. Он не желает торопиться домой. Господин Ван решительно добавляет, придя к каким-то своим выводам. Но он выглядит достаточно уверенно. Физрук всегда будет тем, кто выслушает, но Артур никогда не пытался сделать подобное. Немногим учителям он мог бы попробовать решиться довериться, но Артур не может попытаться доверится, уже обжегшись. Артур не повторит тех же ошибок.

— Больше такого не повторится. Я обещаю, — клятвенно заверяет господин Ван и Джой дерзко улыбается. Артур раздраженно проводит забинтованной ладонью по лицу и вздыхает.

⊹──⊱✦⊰──⊹

Один из тренировочных залов организации представляет собой большое помещение с белыми стенами и серым полом. Освещение места не менее яркое, раздражающее. За одной из стен, возле двери находится одностороннее зеркало, соединенное со смотровой комнатой, в которую ведут три коридора, один из которых скрытный и доступный только наставнику, ведущий в его лабораторию. Из пола появляются новые роботы: стального оттенка, похожие на высокие манекены, с полосой вдоль на лице, которые пересекают по горизонтали две полосы, образуя подобие глаз, этих зеленых линий. Пол покрывается зелеными линиями, появляющиеся каждый раз при усложнении уровней и сил роботов, которых Мари порой называет просто манекенами. Их в организации множество и разных видов. Рука одного из роботов становится молотом, но с грацией она избегает удара, плавностью реки и яростью моря обрушивается со всей свирепостью бушующего шторма, разрушая робота одной лишь силой ладони. Её лицо остается гладкой версией фарфоровой невозмутимой куклы. Сделав сальто назад, избегая лазеров, Мари ногами захватывает одного робота и кидает другого, попутно выстреливая в третьего и используя щитом четвертого. Повсюду валяются разрушенные части роботов, которые с разной периодичностью собираются в других, более уродливых роботов, потерявших свою изысканность. Мари, будто не чувствуя усталости, продолжает крушить до тех пор, пока экстремальная тренировка не подводит её. Движение робота останавливается у её ноги, а затем все роботы и мусор исчезают в полу, который вновь становится серым. Мари тяжело дышит, вся в холодном поту стекающим по спине, шее и лицу. Напряженность мышц оставляет её взвинченной, она прикусывает губу в мимолётной мысли о глазах скорби. Дверь открывается с характерным звуком выдвижения ящика стола, странное сравнение, которое она придумала еще три года назад. С тихим стуком каблуков лакированных черных туфель к ней приближается наставник. В безупречных серых штанах, умеренно облегающих длинные ноги и в насыщенно бардовой рубашке с двумя расстёгнутыми рубашками, показывающими ключицы, с белоснежным неизменным халатом поверх его плеч, он останавливается перед Мари. Она, держась за колени, уныло поднимает взгляд от черных туфель наставника к его нейтральному гладковыбритому лицу.

— На свиданку собираетесь? — непринужденно спрашивает Мари, ничуть не задумываясь. Поймав себя на оплошности и тому, что сказала, ей остается только контролировать дыхание. Выпрямившись, она проводит рукой по лбу, морщась от пота. На вонь наставник даже не дергает бровью, от него разит приятным едва уловимым запахом одеколона, который Мари может оценить по достоинству. Ей доводилось встречать господ, мужланов и подростков, от которых одеколоном несло резко или на весь автобус. Мари утишала себя мыслью, что им настолько запах нравится, хотя от некоторых хочется надеть противогаз. У дев, пресных госпож, духи всегда пахнут прекрасно со своей изюминкой и индивидуальностью, а порой насыщенность лишь добавляет им шарма. Наставник явно ей забавляется, его губы дергаются в улыбку, и он с долей хитрости и искры веселья в шоколадных глазах отвечает:

— К сожалению, партнер отказался, — он не выглядит расстроенным, но может, на деле является таким. Мари пожимает плечами. — Впрочем, его упущение.

— Действительно, потерять такого человека как вы, — качает головой Мари и машет рукой. — Я пошла.

— После подойди в лабораторию!

Утвердительно замычав, она направляется в новую отдельную изолированную и прекрасную для уединения, спокойствия и относительной комфортности. Личные для неё комнаты со шкафчиками для одежды, диваном, отдельными санузлом и душем. Мари знает, что доступ в эти комнаты лишь у наставника и главы организации. Странно утишает и радует, что никто не зайдет из агентов. Никто и не должен иметь возможность ворваться в уединение и отдалённость этих персональных комнат. Особенно близко к лабораториям и прямой зоны главного ученого организации, то бишь её наставника. Уже со свежестью и запахом корицы Мари благоговейно выдыхает, морщась от ноющих мышц. Собрав волосы в два высоких хвоста, она надевает полностью скрывающую лицо темно-синюю маску, подстать всей форме агента Небесной тени: с фильтром у рта и искажающими голос датчиками; небольшими, достаточными щелями для глаз, скрытыми и защищенными огнестойкими и защитными линзами; линии глаз имеют заострённую форму, частично кошачью, внутренние уголки стремятся вниз, а внешние вверх; и полностью контур глаз обведен ярко-голубыми линиями, на левой стороне лица, над родинками от уголка глаз стремятся идентичные линии вниз к краям маски, скрывающей подбородок.

Лишь когда Мари оказывается в лаборатории наставника, она меняет маску на частичную. Поправив очки, обычно являющиеся моноклем, соединённые с наушником-связью, она рассеянно кивает. Приветливо махнув рукой, наставник подзывает Мари к себе, пока она прячет полную маску в набедренный внутренний отсек брони. Устроившись в углу мастерской наставника, она сидит на стуле, ссутулившаяся, опускает голову. Пахнет машинным маслом, металлом, воздух теплый и тяжелый. Мари, уставившись на руки, дрожащие так слабо, что это заметить может только она.

— До меня дошли слухи о событии в пятнадцатой школе, — говорит наставник. Он не смотрит на неё, но, кажется, чувствует её состояние, устремив взгляд на неизвестный Мари пистолет, полностью разобранный на составляющие. Внутри неё все словно замораживается. Медленно звук биения сердца возвращается к ней и она моргает. — Никто не пострадал? Все в порядке? Я знаю, что пострадавшие учащиеся школы имени Мелиссы Азалим, вашей школы.

Перед ней появляется два выбора. Сказать как есть или сказать сухо, по факту, ничего не объяснявшее, но лаконичное. Наставник должен понимать, что именно спрашивает, он сознательно подошел к ней, вместо того, чтобы уведомить через динамики и позвать к себе в лабораторию. Он позволил ей избавиться от эмоциональной нагрузки с помощью тренировки, чтобы остудить пыл. Наставник остановил её от более длительных нагрузок, которые мало чем бы помогли ей. Он предоставил возможность поделиться переживаниями и Мари, она теряется. Молчит, долго молчит, ничего не говорит, не зная что, не понимая нужно ли, предпочитая наблюдать, как куратор сравнивает похожие друг на друга затворы. Но убийства, трупы и оглушающие выстрелы, взрывы, крики и зловоние это одно. Знать, видеть, нуждающихся в помощи одноклассников, подверженных смертельной опасности, мешкаться и ничего не предпринять, совершенно другое.

— Всё в порядке, — кивает Мари, не глядя на наставника, голос звучит почти безжизненно. Наставник ничего не говорит, продолжает свою работу. Возится с пистолетом на рабочем столе: откручивает детали, проверяет их баланс, меняет одну на другую, будто пытается собрать нечто большее, чем оружие. Металл тихо звякает о столешницу, наполняя комнату звуками точных, размеренных движений. Она не любит лгать, знает, как звучит ложь. Мари знает, что лжет самой себе, но не может иначе. Она пытается удержаться за эту искусственную тишину, но мысли вновь и вновь возвращаются к тому моменту. Перед глазами Джой вот-вот упадет, Артур, пытающийся спасти одноклассницу. И Мари, ничего не делающая. Ничего.

Каждая деталь воспоминания всплывает перед глазами с неумолимой ясностью. С такой отчётливостью, подобно первому убийству: с руками господина Людока на её ладонях, нажимающих курок. Действия сопровождаются словами о том, что она делает правильные вещи, но чувство неправильности, похоронено глубоко в ней. Перед глазами напряжённые лица Джой, Артура, понявшего, что Джой цела и невредима, их движения, её собственное сердце, колотившееся в груди, словно требующее действий, но ничего не сделавшим. Плечи напрягаются, она украдкой бросает взгляд на наставника, спокойно меняющего детали, будто собирает детские легкие пазлы, не спеша, без лишних эмоций, с методичностью и легкостью отработанных движений. С сердцем в горле, она открывает рот, чтобы сказать что-то, но слова застревают, испарившись, будто и не существуя вовсе. Словно ей и нечего сказать, да и как. Как ей объяснить, что она стояла, ничего не делая, не предпринимая, потому что боялась раскрыть правду о себе? Что её бездействие могло стоить жизни её одноклассникам, невинным тринадцатилетним детям. Они никогда не совершали убийство, без крови на своих чистых руках, свободные в выборе и приоритете жизни.

Время движется слишком медленно, как наблюдать за медленным ростом подсолнуха ежечасно и ежеминутно, если из семян росток появится только через неделю. Наставник всё также сосредоточен на оружии. Мари обращает внимание на аккуратность подгона одной детали к другой, проверки выравнивания. В его руках пистолет перестает быть просто инструментом — он становится частью чего-то большего. Наставник странный. Он не просто ученый, а вполне способный для активной работы агент, с прекрасным физическим телосложением и возможностью одолеть господина Людока, одного из элиты организации. Но перед ней наставник творец, тот, кто не только ученый организации, но и знаменитый «Хранитель жизни», её кумир и творец, способный из мусора собрать самородок, ценой в несколько миллионов. Мари вдыхает глубже. Это сложно, почти невыносимо, но её осеняет внезапно, как последняя недостающая часть мышления, как первый осознанный рассвет и первый увиденный невероятный закат или метеоритные дождь, с которым раньше сравнивали её родинки. Мари могла быть частью чего-то большего, она может стать лучше, она... С тревожным трепыханием сердца, предсмертной птицы, Мари делает ставку, от которой зависит всё. Размытые границы зрения становятся четче и выразительнее. Она узнает, стоит ли риск того, чтобы попытаться. Всё зависит только от них самих, так она часто говорит Оливеру.

— Наставник, — голос срывается, будто ей внезапно перерезали голосовые связки или закончился лимит голосовых сообщений. Мари прочищает горло, когда как наставник, и почему только он не переоделся в более подходящую одежду для работы, испачкать же можно дизайнерскую работу, поднимает взгляд, но ничего не говорит, лишь устремив всё свое внимание на неё, отложив в сторону затвор. Он дает время ей продолжить, Мари сжимает руки на коленях и не вспоминает о глазах скорби, зная, что медлит, но не отступит. Нет, она никогда не отступит от цели. — Я... Там была ситуация. Джой и Артур, мои одноклассники. Они могли пострадать, а я... Я могла вмешаться. Должна была вмешаться. Но... Я испугалась. Боялась, что раскроюсь. Что они узнают о том, кто я на самом деле. Мне запрещено выдавать себя как агента, так же, как и рассказывать кому-то несвязанному с организацией об организации. Будут... Последствия. Но я могла бы рискнуть, могла бы помочь, но не решилась.

Неловко замолкнув, она пытливо смотрит на наставника, сжимая колени крепче, впиваясь в наколенники, комната словно замирает с ней. Наставник, слушает внимательно, устремляя свой взгляд, не перебивает, давая выговориться. И она сама не замечает, как продолжает говорить, неловкие слова льются, подобно ручьем, а тяжесть становится сколь меньше, сколь тревожней. Но Мари продолжает:

— Они справились. Без меня. Всё закончилось хорошо. Но я... — голос вздрагивает, выдавая её волнение, но она больше сосредотачивается на неуверенности, посмотрев ему в глаза. — Я чувствую, что предала их. И себя тоже.

Он, сидящий перед ней чуть вбок, сцепляет руки в замок, полностью повернувшись к ней. Его спокойный взгляд, почти отстранённый, но с явным пониманием, от которого Мари становится странно.

— Вы сделали выбор, — слова произносятся мягко, будто пушистый плед на плечи во время зимней вьюги за окном, но с чашкой какао в руках и теплом камина, перед ней. — Сложный, тяжёлый, но выбор. Мы все его делаем. И важно то, что вы поняли, что могла бы сделать иначе. Вы ставили в учет и последствия возможных предпринятых действий. Кто знает, как могла бы разыграться ситуация в таком случае.

Его слова не становятся спасением, но с приятным ощущением, что её услышали и выслушали, дарят слабую, теплую искру. Мари чуть-чуть кивает, чувствуя, что сердце не сжимается так сильно. Она переводит взгляд на разобранное оружие, и, знает, что наставник не видит её кривой улыбки, которая, впрочем, быстро тлеет, как потухший фитиль. Ей через два часа предстоит исчезнуть на несколько дней по приказу главы организации, посетить Селинду и убить политического деятеля, представляющего угрозу нынешней власти государя.