Проект Мира

Ожидаемо неудивительный разговор, особенно после долгих протяжных недовольных взглядов, случается на повышенных тонах. Мари с терпением святой, не иначе, выслушивает недовольство Джой, которая то и дело нависает над ней, и Беатрис, смотрящей с едва заметным разочарованием, скрытым за хмуростью. Хотя Беатрис и менее темпераментна, чем Джой. Их недовольство вызывает в ней головную боль и нервозность. Эта перемена не первая, когда Джой не принимает ответ «нет», желая знать «настоящую причину».

— Почему нет, Мари?! — рявкает Джой, хлопнув ладони по парте. Мари сдерживает от желания заломить руки за спину и вдавить в парту. Не уместно. Не позволительно. Не желательно. Мари не нападет на одноклассников. Она напрягается, оставаясь внешне равнодушной. Учителя всячески отказались пересаживать её куда-то еще. Мари не желала сидеть у окна, но это быстро стало её местом. Она бы предпочла сидеть у стены за последней партой, имея прекрасный вид на входную дверь, распложённую так, что видно учительский стол, так и видит на само окно. По сути, идеальный угол обзора на весь класс, который ей не желают предоставлять. Ну и Албер с ними.

— Мари, ты одна из лучших спортсменок в классе. Даже во всей школе! — распаляется разочарованная Беатрис, даже не дернув бровью на вопиющее поведение Джой. Глаза Мари становятся холоднее, но она молчит, ожидая продолжения. — Ты подводишь наш класс! Тот случай лишь нелепость, я уверена, такое больше не повторится!

Не стоило Беатрис вспоминать случай, когда другие так явно увидели всю мощь «особого статуса», значение которого даже сама Мари понимает лишь отчасти. Этот статус способствовал тому, что все её достижения осыпали мусором, засыпали под ковер и сказали, что Мари сама виновата. Она помнит разочарование всей школы.

— Это мой выбор, — медленно и с нажимом говорит Мари, холодно посмотрев на них. Беатрис отшатывается, а Джой выглядит разозленной, сдерживаясь, чтобы не кричать. Мари устает терпеть их чушь. — Это мое решение. Я решила, что не буду, значит, не буду. Учитель меня поддержал и вам сказал также. Так что хватит. Ничто не изменит моего мнения.

Словно лопнувший шарик, Беатрис сдувается и тянет взбешенную Джой к выходу из класса, чтобы успокоить её гнев до начала урока. Джордж, будто решая выкопать яму со змеями, на уроках кидает в неё клочки бумаги, либо стреляет маленькими шариками через ручку. Никто не желает вмешиваться и Мари не просит. Она не святая.

— Еще раз кинешь, — поворачивается к нему Мари с самым убийственным выражением лица. Она знает, что такое лицо способно бросить в дрожь тех, кто видит лишь её глаза, потому, если увидят всё лицо, значит, эффект должен быть больше. Джордж замирает, затем вздрагивает. Она не продолжает фразу, бросив напоследок полный презрения взгляд. На неё накатывает внезапная усталость, но Мари держится, сдерживая желания придушить кого-нибудь. Надежда на то, что Джордж отвянет быстро испаряется. Это урок литературы. Урок господина Дэна.

— Джордж Риан, встаньте, — явное неудовольствие в виде опущенных уголков губ и нахмуренного взгляда, достаточно, чтобы те немногие разговоры, происходящие в классе, стихли. Господин Дэн редко злился, а если злился, то всем конец. Так любят говорить параллели. Её класс, за всё время, сколь бы безумным не был, не встречался с гневом господина Дэна.

С цоканьем Джордж встает, устремив весенне-зленые глаза на учителя литературы, который держит в руке книгу литературы. Он молчит, как и Джордж не горит желанием сказать что-то. Мари раздражённо вздыхает, массируя виски. Господин Дэн берет с учительского стола другую книгу, что при более подробном рассмотрении оказывается учебник литературы десятого класса.

— Вы знаете, что такое поведение неприемлемо по отношению к кому-либо? Если я узнаю, что вы так ведете себя по отношению к своим одноклассникам, то у нас с вами будет другой разговор во время ваших посещений дополнительных занятий. Покуда вы не чурайтесь столь дерзких и неприятные действия, то наша тема сменяется, — необычайно спокойно и чересчур учтиво говорит учитель литературы. С учебником за десятый класс, господин Дэн пишет на доске фломастером другую тему, зачеркивая верхнюю. Каллиграфическими аккуратными буквами образуются слова.

Мелисса Азалим «Нития».

Это... Жестоко решает Мари, вспомнив рассказ. Она помнит, как ревела над ним, читая в десять лет. Этот рассказ показал, что Мари всё еще умеет сопереживать.

— Джордж, причитайте рассказ всему классу, а затем ответьте на такие вопросы, — подходит к Джорджу господин Дэн, попутно открыв учебник на нужной станице. Джордж с усмешкой берет в руки учебник, ничего не говоря. — Вам предстоит ответить на вопросы: Заслуживает ли главная героиня Нития всего случившегося? Кто виноват? В чем заключается смысл рассказа? Существует ли бумеранг на самом деле?

Протирая лоб, Мари вспоминает цитату господина Дэна от одного из старшеклассников, которые записывают особо бойкие и смешные цитаты в группу школы. «Бумеранг лишь проявление вины. Тот, кто вину не чувствует, не получит желаемого жертвой бумеранга. Если с виновником что-то случится, то не по вине бумеранга, а по стечению обстоятельств». Главная героиня рассказа — Нития, девочка, всеми силами работающая на ткачиху, мечтающая стать ученицей кузнеца, но являясь «не такой как все», получает всеобщее презрение и разочарование со стороны всей деревни. Родители видят в ней позор семьи и посмешище, а младшие братья считают, что она позорит их и не хотят, чтобы Нития была их сестрой. Со словами, что они желают, чтобы Нития не существовала, Нития остается брошенной всеми. Её мечты разрушаются, когда кузнец отказывается взять её в ученицы по причине, что она девочка. Девочка же угробила свое здоровье, пропадая на нескольких работах, чтобы помочь прокормить семью, не ценящую её. Она заболевает. Нитию растерзывают волки в лесу, когда она шла собирать ягоды и находит несчастную девочку, окруженную волками. Девочка спасается и остается живой, но Нития умирает. Тогда жители осознают, что Нития — жизнерадостная девочка, так открыто мечтающая и пытающиеся добиться цели жизни, всегда им помогала. Её доброта становится заметна тогда, когда её нет. От неё находят лишь разорванные клочки одежды, пару костей и ленту для волос, которую ей подарила мать. Её доброта и хорошие поступки не вернулись к ней, а лишь послужили её падением. Слишком мягкая, слишком добрая для мира, полных безнравственных и бесчувственных, холодных взрослых и жестоких детей. Из-за чувства вины зачахла её семья, а сбережения девочки на подарок для братьев, нашли сами братья. Родители утонули к вине, считая себя виновными в смерти дочери, а братья же не чувствуя вину жили себе спокойно, прожив обычную жизнь. Одной из причин, почему именно «Нития» может послужить сцена, где над Нитией издеваются ровесники, оскорбляя и обзывая все в ней от внешности до улыбки.

Мари не удивляется, когда к концу урока половина класса остается в слезах.

Вместо того, чтобы стать объектом ненависти, злобы и насмешек, она становится изгоем, которую избегают большинство. Перед уходом, Грэм заглядывает ей в глаза своими желтыми, едва хлопая по напряженному плечу. Он ничего не говорит. Говорит Артур, скрестив руки, смотря хмуро, но прямо, даже с долей вызова, которую Мари не совсем понимает:

— Это твое дело участвовать или нет, — произносит он. Мари ощущает, как её брови дёргаются вверх. Артур закатывает глаза. — Забей на неё, побесится успокоиться, куда она денется. Беатрис поняла твои мотивы, а Джой слишком упряма, горделива и полна амбиций в спорте. Твое поведение задело её за живое, вот и всё. Так что не смей хандрить.

— Как мило, Артур, — улыбается Мари. Её улыбка тут же исчезает, а рука крепче сжимает лямку рюкзака, когда Артур вместо того, чтобы вспылить, дергается и отшатывается назад с потрясенным, испуганным лицом. Мари краем глаза видит такое же удивление у тех, кто ещё не ушел, чувствуя себя не в своей тарелке, она выпрямляется и, помахав рукой, уходит. Что с ним, она не знает, может, проблема кроится в её поведении, но Мари не сделала ничего, чтобы заслужить удивление с испугом одновременно. Отбросив мысль из головы, когда её ладонь ложится на голову Оливера. Мари быстро забывает про инцидент, сосредотачиваясь на спокойном чувстве, возникающим каждый раз при виде Оливера счастливым, спокойным, умиротворенным, а самое важное — в безопасности и защищенным.

⊹──⊱✦⊰──⊹

Постукивая пальцами по гладкой поверхности белоснежного стола, пережившего в своей несчастной жизни всё, но стоящего крепко и надёжно, Ирвин непроницаемо смотрит на главу организации. Марлоу нежно улыбается, отложив бумаги с важными и засекреченными отчетами с миссий и прочей документации в сторону, чтобы сидеть рядом с ним, попивать кофе. Марлоу берет стучащую руку в свои ладони, убрав кофе в сторону. Нежными движениями он обводит каждую костяшку, каждый миллиметр кожи, массируя её. Затем с трепетной улыбкой, поднимает взгляд к Ирвину. Марлоу наклоняется и покрывает воздушными поцелуями ладонь Ирвина. Мягкая мелодия скрипки, флейты и пианино пронизывает кабинет главы организации. Сам кабинет оформлен минималистично, но со вкусом. Есть и растения, способствующие выработке кислорода и естественному освещению. Стены белоснежные с картинами в виде пейзажей или натюрмортом, разбросанных тут и там, смотрящихся гармонично. Книжные шкафы прячут одну из стен, сопровождаемые различной литературой. Одна из книжных шкафов содержит сейф, а также тайный вход в одну из секретных проходов в архив организации. Граммофон используется не часто, вернее будет сказать, только при личных встречах Ирвина и Марлоу. Граммофон ручной работы, являющийся на деле антиквариатом, весь в ручных узорах, проигрывает пластину с заметным сопровождающимся стуком иглы на поверхности пластинки. Марлоу видит, как расширяются зрачки Ирвина, заполняя коричневую радужку глаз. Ирвин обладает красивой внешностью и телосложением бойца, хотя его талия отдельный разговор или плечи, или грудь или руки... Марлоу быстро берет себя в руки, зная, к чему могут привести подобные мысли. Ирвин остается непроницаемым, его лицо расслаблено. Он послушно позволяет Марлоу перейти выше, по запястью и предплечью, прежде чем мягко вырывает руку из плена, чтобы его теплая ладонь оказалась на щеке Марлоу. Ирвин наклоняется вперед, прикусывая губу Марлоу, оставляя ленивый поцелуй и с улыбкой спрашивает:

— Сегодня ужин в восемь в силе?

— Конечно, встретимся в ресторане, говорят, что там вкусные лобстеры, — протягивает Марлоу с улыбкой. — Ах, да, Ирвин. Как наставник Небесной тени ты должен знать, что летом планируется...

Улыбка быстро покидает лицо Ирвина и Марлоу пропускает укол боли. Приятная атмосфера испорчена и ученый с легкостью и естественностью возвращает привычный образ назад, отпивая кофе.

⊹──⊱✦⊰──⊹

С тихим вздохом раздражения, Мари отбивает удар наставника, тут же блокируя другую руку, устремлённую в живот. Она быстро отступает назад, избегая траектории удара, намереваясь нанести удар господину Кэрри в живот ногой, но он быстро ловит её за ногу, потом Мари отталкиваясь от пола со всей силы, дергает ногу на себя. С мыслью и верой, что он с легкостью может ей сломать кость в ноге, получается, наставник сдерживается, Мари быстро приходит в наступления, пытаясь нанести серию ударов, но каждый из них встречается с грацией, которой у Мари пока еще нет. Наставник явно не в духе, пусть подобное не сильно заметно, но мари считает, что знает его немного больше, чем другие, учитывая, что проводит с ним время в лабораториях. Случалось несколько несчастных случаев и неудач во время экспериментов и исследований, сопровождаемых подобным поведением. Его удары более сконцентрированы, взгляд острый, анализирующий. Господин Кэрри быстро и ловко перекидывает её через себя, а затем перекрывает пути к побегу, прижав к полу.

— Вы остались открыты, — беспечно заявляет господин Кэрри, встав с неё. Мари с недовольством хрипит, послушно вставая. Он бросает взгляд на наручные часы и добродушно улыбается. — Вы молодец, побили свой рекорд.

Оживившись, Мари встает быстрее на ноги, на что господин Кэрри фыркает. Он проводит рукой по своим волосам и, посмотрев ей в глаза, говорит прямо:

— Вы продержались шестнадцать минут, — надувшись, отказываясь это признавать, Мари вздыхает. — Это хороший результат.

Фыркает уже Мари, разминая плечи. Господин Кэрри качает головой и бросает многозначительный взгляд на тренировочный зал, его слова звучат терпеливо, но будто бы уговаривая ребенка, от чего она тут же хмурится:

— Мы с вами сражались интенсивно без остановки, вы дрались на полную силу. И заметьте, если бы не ваш недостаток опыта и силы против меня, вы бы с другими продержались до конца и победили бы. У вас хорошая выносливость, вы не запыхались и не имеете отдышки после серии физических упражнений и спарринга. Продолжайте в том же духе, но не перенапрягайтесь.

— Наставник, вы сами не дрались в полную силу, потому это не достижение. Одной выносливости мне недостаточно, я знаю. Думаю, что начну уделять чуть больше внимания скорости, — Мари замечает что-то неладное, когда господин Кэрри молчит, ничего не сказав в ответ. Она поднимает на него взгляд, оторвавшись от изучения бегущей дорожки. Господин Кэрри замирает, смотря на неё с широко раскрытыми глазами, что остается единственным признаком удивления. Нахмурившись, Мари чешет бровь, пытаясь понять, что не так с его взглядом и что не так было сделано, проблема ли в ней или он сам вспомнил что-то важное.

— Наставник? — спрашивает господин Кэрри. Вспышка ужаса пронзает изнутри копьями, но Мари остается нахмуренной, испытывая досаду от того, что сказала подобно вслух. Верно, он куратор, не наставник. Но и брать слова назад Мари не желает. Если не хочет, пусть и скажет сразу. Расправив плечи, она заявляет:

— Если имеете что-то против, скажите сразу и я не буду так вас называть, если вы не желаете.

Слова, произнесенные Мари, имеют странный эффект. Господин Кэрри медленно, почти по совиному, моргает несколько раз, затем растерянно осматривает помещение. Но его лицо становится мягче, от чего Мари немного зависает, испытывая смешанные чувства непонимания и подозрительности.

— Я не против, протеже, — фыркает наставник, быстро вернувшись к прежнему поведению. На его губах играет ухмылка, пока он взирает на неё. Помахав ладонью, с весельем в голосе, господин Кэрри прощается. — Пока-пока, соплячка!

— Как вы меня назвали?! — кричит Мари, побежав к нему. Но дверь закрывается перед её носом и она тихо ругается. Кого он еще соплячкой назвал, этот наглый, напыщенный, обнаглевший... Старик. Губы расползаются в демонической улыбке, что если бы господин Кэрри увидел её, сразу бы прочуял, что Мари собирается сделать что-то из ряда вон выходящие, либо что-то, что вызовет головную боль и проблемы. Жди её беговая дорожка, Мари покорит её, затем сделает всё, чтобы быть супер мега быстрой, дабы избежать наказания и последствий со зловещим «бу-га-га». Мечты, мечты...

С сердцем застрявшем в горле, Мари находит папу на кухне. Он сидит с опущенными плечами, протяжно вглядываясь в чай отсутствующим лицом, погруженный в свои мысли. Она стоит тихо, почти не дыша, пока сердце её бьется, словно маленькая птица, попавшая в руки жестоких людей, медленно сжимающих хрупкое тело, пока птица не перестанет трепыхаться в их руках. Мари кладет руку на дверной проем, стремясь устоять на ногах. Вина душит её, будто цунами, накрывая с головой. Она верит, что состояние папы связано с ней. Всегда с ней. В отличие от мамы, он более спокоен, более мягок к ней, но... Да. С тех самых пор, как Мари ушла со спорта всё изменилось. Что родственники мамы, что папы, их презрение к ней ранит чувства папы. Бывали особо тяжелые моменты, когда Мари желала сказать правду, высказать факты, всё как есть выложить на духу, ожидая приговора, но не может. Единственная возможность пересилить печать на её шее — смерть. Папа ждет её. Его каштановые волосы в беспорядке, а серые глаза напряжены. Она не решается зайти внутрь, но и не может заставить себя уйти. Мари сглатывает, будто она в пустыне, в горле пересыхает. Она любит, так любит семью, родственников, что это отзывается болью и обидой, слезами и гневом, печалью и одиночеством. Мари не простит себя, как и семья не простит её. Константа её жизни. Она так и стоит, пока серые глаза не приподнимаются вверх от чашки чая. Мари подавляет вздрагивание, видя удивление папы и с дрожащими коленями, напрягая мышцы, идет вперед, садясь напротив. Она убивала, напоминает себе Мари, видела смерти, кишки, кровь, смрад. Она видела взорванных людей, разорванные части, разбросанное мозговое вещество и осколки черепа. Но пережитое никак не сравнится с тем ужасом ожидания, когда папа с такой явной усталостью и намеком на разочарование, что Мари готова разреветься как пятилетний ребенок только от этого, взирает на неё и ничего не говорит. Она боится сказать хоть слово, вдруг неправильно, вдруг ошибется. Дрожащие ладони ложатся на колени, Мари послушно сидит, пока взгляд скользит по кухне. Они так и не поговорили толком после дня рождения, после того случая. Мари, с обжигающим нутро стыдом, признается себе, что сама избегает возможности встречи с родителями любыми способами, боясь утонуть как в вине, так и в разочаровании. Папа со вздохом встает и Мари вздрагивает, испуганно радуясь, что он не видит этого. Чтобы папа подумал тогда, страшно представить. В желудке бурлит чувство вины и она смотрит в окно перед собой, наблюдая за темным небом. Мари хлопает глазами, слыша тихий звон посуды, льющейся жидкости.

— Спасибо, папа, — неловко произносит Мари, беря в руки чашку с дымящимся чаем какой она любит. Глаза неприятно щиплет, но Мари стоически терпит испытание. Папа отпивает свой чай, оглянувшись, чтобы посмотреть в окно, поджимая губы. Мари понимает, что он намекает на темноту с наружи и её позднее возвращение. Его взгляд скользит к часам сверху над дверным проемом, хмурость сменяется печалью. Мари думает, что лучше бы он кричал.

— Мари, что происходит? — спрашивает папа, на мгновение ей кажется, что он звучит отчаянно, почти тоскливо. Спокойствие разит меланхолией настолько сильной, что Мари мутит. Она подавляет тошноту, проглатывая желчь и отпивая чай. Мари ощущает, как печать напоминает о себе. Она молчит. Молчит, давясь словами сожаления на кончике языка. Как никогда, Мари может сказать, что она и дядя Нарцисс так похожи слишком сильно. Предпочли давать слова сожаления и извинений, вместо того, чтобы объясниться, упаковывая сгнивший сладостный плод в кричащую, праздную обертку, делая вид, что сладостно-кислый аромат не воняет. Означает ли, что вина её погубит также?

Прости меня, папа, что я плохая дочь. Мари едва не сдерживается, чтобы выпалить, но горло сжимает так, что она давится чаем, кашляя, стучит кулаком по грудной клетке. Он собирается встать, дабы подойти к ней, но она качает головой. Папа неловко садится назад, пока Мари смаргивает слезы от жжения в горле и то, как болезненно чай протекает по горлу с комками воздуха.

— Мари, пожалуйста, — просит папа. И она хочет, правда хочет сказать правду, рассказать то, что тревожит её разум, то, что ломает её, но... Невидимая печать на горле, будто проволока или змея, душит на один лишь намек, что Мари скажет правду. Она опускает взгляд вниз, делая вид, что не собирается заплакать. Папа делает вид, что ему не больно. Пропасть между ними, между Мари и её семьей становится больше. — Ты... Ты не доверяешь мне.

Открыв рот, чтобы выплеснуть правду, она лишь может беспомощно смотреть вниз и кусать губы, когда наружу не выходит ни один звук. Папа истолковывает молчание по-своему, устало упираясь локтями на стол, закрывая лицо ладонями.

— Иди в свою комнату, Мари, — голос звучит сломлено, пораженно, напоминая саму Мари, намекая и крича, что она и есть причина его ужасного состояния. Лучше бы её застрелили. Мари почти хочет, чтобы он ударил её, больнее, дабы одна боль сменилась другой. Ей жаль, правда, жаль.

— Мне жаль, — выдавливает Мари, трусливо сбегая. Шею душит печать, руки неукротимо дрожат, пока она вваливается в комнату и, закрыв за собой дверь, тут же оседает. Зрение темнеет, слезы щиплют глаза и Мари впивается ногтями в горло, царапая так, что точно останутся следы. Мари плачет без звука, без всхлипов, просто вода капает вниз, омывая щеки, пока она мелко трясется, медленно ненавидя себя. Мари никогда не сможет сказать правду. Лишь то, что это лагерь. Мари не сможет поделиться травмами и переживанием ни с кем, кто не состоит в организации, либо причастен к ней.

У неё нет спасения. Мари вытирает слезы, запрещая испытывать жалость и сострадание к себе. Мари не нуждается в спасении, она и есть спасение для своей семьи, даже если для этого нужно убрать себя из уравнения.

Когда ей было девять лет, она активно убивала на миссиях с куратором, Мари спрашивала себя: почему я? Почему я родилась в этой семье? Затем вопрос перерос в нечто более мрачное. Почему я родилась?

Почему я? Почему из-за меня страдают и умирают люди. Почему я родилась в этой семье? Своей принадлежностью к семье Кор, я поставила под угрозу жизнь младшего брата и родителей.

«— У тебя такой милый брат, Мари. Было бы грустно в таком молодом возрасте потерять родителей из-за несчастного случая. Автокатастрофы не редкость. Приемные семьи бывают разные с хорошими и плохими намерениями. Как много взрослых захотят иметь такого милого маленького сына? — спрашивает будущий куратор, его глаза мерцают с широкой отвратительной улыбкой, от которой восьмилетняя Мари холодеет. Она широко раскрытыми глазами смотрит с ужасом, стараясь совладать с собой, несмотря на то, как хочется плакать и кричать. Удилл Людок, как представился мужчина, преследующий её уже неделю, явно радуется тому, как она дрожит от страха. Мари помнит, как смогла избавиться от другого мужчины, который преследовал её с помощью милой девы из Огниана, которая была готова выпотрошить, как мама потрошит рыбу, только услышав, что тот мужчина преследовал Мари и восхвалял её фигуру. Удилл Людок же оценил её за тот случай, хотя и говорил про недовольство тем, что пришлось вызволять того от тюремного заключения. Эти двое работают вместе. — Подпиши этот документ в двух экземплярах и твоя семья будет спокойно существовать.

— У меня нет росписи, — хмурится Мари, вспоминая слова мамы и то, как папа смеялся во время игры, говоря, что дети не могут заключать какие-то договора. — Я ребенок, эм... Несовершеннолетняя, — говорит Мари, вспоминая слова мамы, даже если не уверена правильный ли в них смысл. Удилл Людок вместо того, чтобы разозлиться, лишь снисходительно улыбается, от чего Мари становится ещё страшнее.

— Это не имеет значения.»

Мари вздыхает, цепляясь за волосы. Она беззвучно плачет, позабыв о глазах скорби, скорбя об утраченных семейных связях, которые испортила сама. Мари будет надеяться, что однажды, родители простят её за то, кем стала, кем будет и была.